Королева Шотландии в плену - Джин Плейди

Бесс, поставившая себя во главе всей компании и умудрившаяся даже подчинить себе Хантингдона, посоветовала мужу тотчас же написать Елизавете, что Марию без происшествий доставили в Ковентри и что сейчас ее содержат в гостинице «Черный Буйвол».

Письмо было написано, и пока ждали ответа Елизаветы, Хантингдон задумал уменьшить число слуг Марии, так как если им придется ехать дальше, то не так просто перевозить столь большую группу.

— Это, — заявила Бесс, — не столь важный вопрос, как другие. Королева придет в отчаяние, если ее разлучат с ее друзьями. Сейчас не время заниматься вопросом уменьшения ее свиты. Более того, если вы в такой момент прогоните ее людей, они примкнут к мятежникам с весьма ценной информацией. Оставим так, как есть.

Хантингдон был вынужден согласиться с подобной логикой и не стал обсуждать этот вопрос с Марией. Он удовлетворился тем, что во время их пребывания в «Черном Буйволе» королеву тщательно охраняли днем и ночью.

Пришел ответ от Елизаветы, которая написала отдельно чете Шрусбери и Хандингдону. Она была в ярости и слегка испугана, как всегда, когда восставали ее подданные. Елизавета полагалась на графа Суссекского, находившегося в Йорке, и на сэра Джорджа Бауэса, который был в замке Барнард. Им вменялось в обязанность подавить мятеж.

Она отругала графов, которые так роняли королевское достоинство, поместив королеву в гостиницу. Они должны немедленно найти подходящий дом в Ковентри и перевести туда Марию — хороший дом с преданным королеве Англии хозяином, где она должна оставаться до дальнейших указаний; и Елизавета надеялась, что ее узницу будут охранять днем и ночью.

Бесс, которая уже присматривала подходящую резиденцию, поскольку сама считала, что это роняет достоинство королевы жить в гостинице, нашла старинный дом, известный как Холл Святой Марии. Осмотр дома вполне удовлетворил ее, так как в нем было достаточно апартаментов для королевы.

Марию перевели сюда сразу же по получении письма от Елизаветы. В качестве приемной ей предоставили большую комнату; далее следовали другие помещения, соединяемые деревянной галереей, которые стали ее спальней и прихожей. Ее дам разместили в комнатах поменьше, примыкающих к апартаментам Марии. Бесс решила, что при сложившихся обстоятельствах им удалось вполне прилично разместить королеву.

Теперь, когда они устроились, Хантингдон снова поднял вопрос о ее слугах, к чему Мария отнеслась чрезвычайно враждебно.

— Неужели для вас недостаточно, — резко спросила она, — что меня здесь содержат в качестве узницы, что мне не позволяют увидеться с моей кузиной Елизаветой, что со мной обращаются, как с преступницей? Я не позволю вам, милорд Хантингдон, разлучить меня ни с одним из моих друзей.

Хантингдон попытался успокоить ее.

— Вы не должны смотреть на меня как на своего врага, — настаивал он.

— Когда вы будете вести себя как мой друг, я перестану считать вас своим врагом, — прозвучало в ответ.

— Я докажу вам, что я ваш друг, — пообещал ей Хантингдон. — И очень скоро.

Мария не восприняла его слова всерьез и продолжала, как и прежде, с подозрительностью относиться к нему.

Жизнь в Ковентри больше походила на строгое тюремное заточение. Марии не разрешали гулять на свежем воздухе, и она чахла. Проходило время. Она оглядывалась назад, и ее охватывало безумие от мысли о том, что теперь она еще больше узница Елизаветы, чем в тот момент, когда переступила границу Англии.

— Мне никогда не добраться до юга, — честно повторяла она, обращаясь к Сетон. — Мне не стоило доверять Елизавете.

В конце ноября пришли вести о мятежниках. Они действовали необдуманно, упоенные первыми успехами, и было очевидно, что они не продержатся долго.

— Как бы мне хотелось, чтобы они никогда не предпринимали подобных шагов! — восклицала Мария. — Они не добьются ничего, кроме несчастий для себя и других.

Опасения, что мятежники устремятся к Ковентри и начнут сражаться за освобождение королевской персоны, с каждым днем угасали; но это не означало ослабления строгих правил.

Шрусбери не меньше Хантингдона беспокоились, как бы Мария не сбежала, и хотя Бесс оставалась дружелюбно настроенной по отношению к ней, но была бдительной, и почти ни одно письмо не доходило до Марии без ее внимательного прочтения.

Однажды Хантингдон пришел в королевские апартаменты и, к удивлению Марии, заявил, что желает поговорить с ней наедине. Мария отослала своих подруг, и когда они остались одни, он сказал:

— Я принес вам послание от моего шурина графа Лестера, который передает вам привет и желает, чтобы я сказал вам, насколько он считает предосудительным то, как с вами обращаются.

— Я бы предпочла, чтобы он говорил со своей госпожой о моем деле. Как я понимаю, она испытывает к нему особое расположение.

— Он постоянно стремится оказать вам поддержку.

— Тогда мне следовало ожидать лучших результатов от того, кто пользуется такой благосклонностью у своей королевы.

Улыбка Хантингдона выглядела почти лукавой.

— Королева, столь благоволящая к моему шурину, могла бы проявить неудовольствие, узнав о его преданности вашему величеству.

— Расскажите мне поподробнее об этой… преданности.

— Граф Лестерский просит меня сказать вам, что если вы разорвете вашу помолвку с Норфолком и вместо этого обручитесь с ним, то он приложит все усилия, чтобы освободить вас и вернуть все, что принадлежит вам по праву.:

— Не может быть, чтобы вы имели в виду, что граф Лестерский желает стать моим мужем!

— Именно это я хотел сказать. Каков ваш ответ?

— Я обручена с Норфолком.

— Который мало что может сделать, находясь в Тауэре.

— Я говорила не о том, какую выгоду я могу иметь, милорд, а о моей помолвке с его светлостью.

— Вашему величеству следует рассмотреть это предложение.

— Мне не надо его рассматривать. Пока мое обручение с Норфолком остается в силе, я не могу договариваться о другом.

Хантингдон поклонился и ушел.

Мария позвала Сетон и Эндрю Битона и рассказала им о том, что предложил Хантингдон.

— Вполне понятно, что происходит, — сказал Эндрю. — Елизавета решила сделать вид, что берет в мужья герцога Анжуйского. У Лестера задето самолюбие, и он желает показать ей, что может играть в подобные игры.

— Тогда, — сказала Мария, — я была права, что не слишком серьезно отнеслась к этому предложению.

— Может быть, — тихо вставила Сетон, — было бы лучше не давать столь определенного ответа. Вполне возможно, что Лестер мог бы сделать что-нибудь хорошее для вас.

— Ох, Сетон, ничего хорошего не может выйти, когда никто никому не доверяет. Давайте уж будем честными и будем вести себя достойно. Я обручена с Норфолком, и пока эта помолвка существует, я не могу пойти на то же с другим человеком.

Сетон беспомощно развела руками.

— Мы окружены людьми, играющими в подобные двойные игры. А мы стараемся выглядеть достойно! Не поэтому ли нас бросают из одной тюрьмы в другую?

Мария укоризненно посмотрела на свою подругу.

— Возможно, Сетон, — сказала она. — Но я не желаю предавать тех, кто стал моими друзьями, даже если, поступив так, я могла бы завоевать свою свободу.

— Это опасная игра, и мы играем с мошенниками, — настаивала Сетон.

Мария оставалась непреклонной.

— Я должна придумать способ написать Норфолку, — сказала она, — ему, наверное, грустно и одиноко в его тюрьме.

Снова наступил ее день рождения, который на сей раз предстояло провести в Холле Святой Марии в Ковентри. Казалось невероятным, что прошел год после ее последнего дня рождения. С тех пор так много всего произошло и в то же время так мало изменилось.

— Тогда я была узницей, — печально произнесла Мария, — и сейчас я все еще узница.

Она никак не собиралась отмечать это событие.

— Я прожила двадцать семь лет, — сказала она Сетон, — и я боюсь, что становлюсь старой. Где я проведу мой двадцать восьмой день рождения? Скоро Рождество, а потом начнется еще один год. Не могу поверить, что Елизавета так долго держит меня в качестве своей узницы.

Пришли плохие вести о мятежниках севера. Суссекс преследовал их. Мария заплакала, услышав, что Нортумберленд, которого она считала своим старым другом, сбежал вместе с Вестморлендом в Шотландию. Армия Елизаветы, упустившая лидеров мятежа, не колеблясь, обрушила свою месть на их последователей, и вдоль северных дорог появились виселицы с изуродованными жертвами — мрачное предупреждение всем, кто решит последовать примеру мятежников.

Теперь, когда восстание было подавлено, больше не было надобности оставлять Марию в Ковентри. Елизавета прислала приказ вновь отправить королеву Скоттов в Татбери, а если вдруг будут предприняты попытки освободить ее по пути и возникнет опасность успеха подобного мероприятия, то Марию следует скорее убить, чем позволить ей бежать.