Код Онегина - Брэйн Даун

Он опять мотнул головой и постарался погрузиться в рукопись как можно глубже. Он даже маленькую лупу с Машиного стола взял, чтобы лучше видеть. Нельзя сказать, чтоб его усердие вовсе не было вознаграждено: он разобрал некоторые слова из еще одной строфы (или как там они называются, эти штучки по четырнадцать строчек), к которой раньше не мог подступиться, но смысла в этих словах все равно никакого не было.

...............................низринув............................................................пред Лизою Марина............................................................венок имен девичьихКружась летел..................................................................................................................................все буквы алфавита.............................................................безмятежный..........Но вот................................................................................

— Про баб, — сказал Саша. — Все про баб. Лева нахмурясь посмотрел в Сашину запись: — Лиза — так звали у него героиню, забыл, какую…

Ах да, из «Пиковой дамы», я оперу слушал. Она утопилась, кажется. А Марина, Марина… быть может, Марина Мнишек… Но только все это чепуха.

— Почему чепуха? — живо возразил Саша: он сильно приободрился, узнав, что в стихах говорится не просто о каких-то бабах, а о самых настоящих пушкинских героинях. — Не чепуха, а все-таки Пушкин…

— Пушкин не мог писать про Ельцина и Путина, — со вздохом сказал Лева, Неясно было, к чему относится вздох: то ли Лева удивлялся Сашиной глупости, то ли тоже в глубине души хотел, чтобы рукопись оказалась — Пушкиным.

— Там нет таких слов: Ельцин, Путин. Какой-то царь в каком-то году отдал какому-то Владимиру какой-то престол, вот и все.

— А как же королева Виктория?

— Ну, мало ли! По телевизору тоже могли ошибиться — когда она стала царствовать… Слушай, Лева! А вот этот Вяземский — он когда помер? Позднее Пушкина или раньше?

— Представления не имею.

— Ведь он был друг Пушкина. Может, это он написал! Он хорошо знал его почерк, мог подделаться… Давай посмотрим в Интернете, когда он умер! Заодно проверим насчет Виктории.

У Верейских дома был Интернет; Лева ежедневно (спросясь разрешения у хозяев) забирался туда на полчасика и читал новости, все ища какого-нибудь — хотя бы косвенного! — упоминания о ценной рукописи, которую разыскивают органы безопасности; но, разумеется, он не находил ничего, как и в газетах. Саша этот Интернет проклинал: ему ежечасно приходилось бороться с искушением написать письмо Олегу, что было бы очень рискованным поступком. Лучше б у него не было такой возможности. А вот Кате писать ему почему-то не хотелось…

— Неудобно, — сказал Лева, — я сегодня уже лазил. Им покажется подозрительно. Потом как-нибудь… И ты бы вернул лупу. Мы как воры. Нехорошо.

Саша кивнул. Он, понятное дело, не собирался эту дрянную маленькую лупу красть, но взял все-таки без спросу, потому что если б он попросил ее у Маши — ей могло показаться подозрительно… Все, все было подозрительно! Они шагу не могли ступить, чтоб не вызвать у кого-нибудь подозрений — во всяком случае, так им казалось. Они, между прочим, так до сих пор и не дали Верейским мало-мальски приемлемого объяснения, как и почему очутились в Покровском, отделавшись какой-то идиотской невнятицей типа «вот ехали тут мимо по одному делу», а хозяева, гостеприимные и вежливые на старинный манер, ни разу не спрашивали их об этом… — Ладно, потом.

Саша тихонько спустился по лестнице, чтобы вернуть лупу на место. Машу он не видел, но слышал и чувствовал ее присутствие она возилась в столовой, напевая что-то. Его обдало сладким жаром. Он прошел в ее кабинет (у обоих супругов Верейских были свои комнатки для работы: Маша тетради проверяла, а муж все писал какие-то бумаги, указы, наверное, а может, бизнес-планы), положил лупу, откуда взял — на стол, рядом с глобусом. Компьютер был выключен, но если б даже он был включен, Саша не посмел бы шариться в Интернете без позволения, ведь он был не герой кино, а нормальный воспитанный человек, хотя и преследуемый органами. На пороге он задержался. Такая милая красота была в этой маленькой комнате с книжными стеллажами по всем стенам, такой уют… Из всех помещений дома Саша не был только в супружеской спальне. Он не хотел видеть эту спальню и предпочитал думать, что ее нет.

Саша услышал, как кто-то спускается по лестнице — Лева? Лева прошел к Маше в столовую, они о чем-то говорили… «Нет, нет: Белкин ей понравиться не может, он же такой… такой лох…» Лева протопал куда-то, потом опять заскрипела под его шагами лестница. «О чем он с ней говорил?!» На кресле лежала, свернувшись, Машина теплая кофточка — розовая, пушистая… Кофточка пахла Машиными духами. Саша взял ее, прижал к лицу. Щеки его горели.

Когда он поднялся обратно к Леве, тот сказал:

— Вяземский жил еще очень долго после Пушкина.

— Ты почем знаешь?!

Лева кивком показал на толстенную книгу: том Большой Советской Энциклопедии. За этой книгой он и спускался к Маше, и Маша отослала его в кабинет к мужу; он взял на полке книгу и вернулся. Сашу сразу отпустило: книжки, больше ни о чем Лева с Машей говорить не мог… Саше до сих пор как-то и в голову не пришло, что всякие вещи можно узнавать из энциклопедии. Он привык, что все узнают все в Интернете.

— Значит, Вяземский! — сказал Саша.

— Абсолютно ничего не значит.

Саша и сам понимал это: из того, что Вяземский жил дольше Пушкина и мог знать королеву Викторию, вовсе не следовало, что он эти стихи написал. Но хотелось думать, что он. Вяземский был, конечно, не так интересен, как Пушкин, но все ж это не какой-нибудь современный шутник. Окрыленный, Саша вновь побежал за лупой. Внизу он столкнулся с Машей — нос к носу,

— Ужинать через полчаса будем, — сказала Маша, — как Антон Антонович придет…

Чуткая, она называла мужа «Антошей» только в разговоре с Левою. Она знала, что Саше это было бы неприятно? Она думала о том, как сделать Саше приятное, как не задеть его чувств? Хорошо бы так…

— Марья, у тебя, случайно, нет стекла увеличительного? Левыч слепой, как крот. Сидит, пыхтит, пыхтит… Смотрит в книгу, а видит фигу. (Походя унизить потенциального соперника, хоть он и друг, — нормальная мужская тактика, Олег бы одобрил.) Очки у него какие-то плохие.

— На столе у меня — возьми…

— Маша…

— Что?

Ее рука лежала на перилах лестницы. Саша стоял на второй ступеньке. Он сверху смотрел на ее золотую голову, на тонкий пробор. Он шагнул ниже. Скользнул рукой по ее руке — как бы нечаянно. Она руки не отдернула. Она не смотрела на него. Ресницы ее были опущены. Светлые ресницы, не крашеные.

— Я хотел спросить — может, тебе помочь чего?

— С ужином? Я могу картошку почистить и все такое…

— Нет, Саша, спасибо. Я блины пеку. Любишь блины?

— Лю… люблю. Очень люблю.

— Вот и славно.

Было в ее голосе какое-то обещание или нет? Об этом, Саша думал, прыгая через две ступеньки с лупой в кармане, а вовсе не о князе Вяземском. Но он смирил себя и сел прилежно изучать рукопись, представляя себе, буд-то делает урок, что задала милая учительница… Он взялся за ту строфу, что шла сразу за строфой о девушках — Лизе и Марине. И вроде бы пошло, он еще ни разу столько слов так быстро не разбирал… Вот только… Нет, он, наверное, прочитал эти слова неправильно… Не может, быть…

— Что с тобой? — спросил Лева.

Лицо у Саши было растерянное, непонимающее.

— Посмотри… — тихо сказал он. — Посмотри, что у меня тут дальше получилось…

.............ужасных.............срывая.....................мосты...........Америки!............................................нищеты..............подмытые равнины.............................................громаду вод......................................................................на город.................волнами.........Марина......................................плыли..................Увы..............................................осиротевших........................ну пощадила никого.

— Это же не про ту Марину… Не про женщину… Это про ураган, что у них в августе был…

Лева схватил лупу. Он долго ничего не говорил: снимал очки, надевал обратно, водил карандашом по строчкам, брал в руки то страницу рукописи, то Сашины заметки… Потом он вновь сорвал с носа очки, выпрямился.

— Тут что-то не то, — сказал он наконец.

— Но ведь я прочел слова правильно?

— Не думаю. То есть… Вроде бы написано так, но… Нет, конечно же, неправильно! «Марина» случилась, когда рукопись уже была у нас…

Саша был растерян, зол. Голова у него шла кругом.,

— Что ты мне это говоришь?! Будто я сам не знаю! А что за «Лиза» такая? Марина «пред Лизою»…

— Не знаю. Не знаю никакой Лизы. Знаю одно: здесь никак не может говориться об августе этого года. И не говорится. Ураганы и раньше случались. Они бывали всегда. Даже при Пушкине.

— Белкин, вспомни, что я тебе в прошлый раз говорил: рукопись не могла быть зарыта под беседку недавно… Она с шестидесятых годов там лежала. Это очень странная рукопись.