Вечный день - Эндрю Хантер Мюррей

По пути через участок Элен вдруг заметила непонятное шевеление возле дома и замерла.

Собака. Большая. До этого она мирно лежала себе в пристроенной к зданию конуре под навесом, но теперь неспешно вылезала из своего укрытия. Псина смахивала на добермана. Хоппер случалось видеть, как здоровенный бобби с трудом удерживает такую зверюгу, рвущуюся с поводка. И вот теперь черная лоснящаяся тварь медленно приближалась к ней из тени, не спуская с нее горящих яростью глаз. Низкое рычание слышалось даже издали.

Опустив взгляд, Хоппер очень медленно и осторожно двинулась дальше. Вроде так и нужно поступать? Избегать зрительного контакта и демонстрировать, что ты не представляешь опасности?

Примерно на половине пути собака разразилась свирепым лаем и помчалась прямо к Хоппер, и ей пришлось стартовать почти с места, как заправскому спринтеру. Проклятая псина заливалась так громко, что наверняка разбудила пол-улицы. Еще не добежав до ограды, Элен неловко швырнула свою сумку вверх и вперед и тут же запрыгнула на нижнюю перекладину обшивки. Собака догнала ее, когда она лезла дальше, забыв про боль в руке и ребрах. Пнув окаянное животное вслепую, она поняла, что удар пришелся в цель, когда лай сменился жалобным визгом.

А в следующий миг Хоппер перевалила через верх ограды и сползла вниз, приземлившись прямо на собственную сумку. Она оказалась на узкой второстепенной дороге. По ту сторону проезжей части маячило несколько зданий, но, к счастью, от их обитателей, если тем вдруг захочется посмотреть в окна, ее скрывал припаркованный фургон. Она затаилась возле машины, а настырная псина продолжала бросаться на ограду, сотрясая панели. Оглушительный лай разносился по всей улочке.

Где-то позади распахнулось окно, и раздался вопль:

— Да заткни ты свою собаку!

Следом совсем близко щелкнул шпингалет, и послышался раздраженный ответ:

— Сам заткнись! Монти, замолчи, а?

Лай тут же стих. Собака, оставив ограду в покое, отправилась восвояси. Звук ее тяжелого дыхания растаял где-то в саду.

Ладони Хоппер саднили после преодоления последней преграды, а лодыжку пронзала жгучая боль. Похоже, подвернула. Она приняла позу поудобнее, и стало чуть полегче. Потом вытащила из-под себя сумку, сразу ощутив, насколько разогрет асфальт. В одном из отделений лежало болеутоляющее, и Элен приняла сразу две таблетки. Во рту пересохло, и ей пришлось с трудом сглотнуть несколько раз, прежде чем они проскочили в пищевод. И потом какое-то время она сидела, скрючившись на узком тротуаре между оградой и фургоном, ожидая шума двигателя или приближающихся шагов, появления из-за угла седана, караулившего у дома брата, и оравы полицейских.

Однако ничто не нарушало тишины улицы. Через несколько минут жжение в разогретой асфальтом лодыжке сменилось тупой пульсирующей болью. Хоппер кое-как поднялась и прислонилась к ограде, стараясь ее не шатать, чтобы снова не привлечь внимание собаки. Затем несколько раз прошлась туда-сюда за фургоном и в итоге заключила, что боль вполне терпима. Проверила лекарство: осталось еще четыре таблетки. Чуть позже примет еще парочку, решила она.

Перемещаться по улицам во время комендантского часа было не менее опасно, чем торчать здесь. Пожалуй, стоило перебраться в какой-нибудь тихий переулок… Может, даже удастся поспать несколько часов, прежде чем двинуться дальше. Хоппер посмотрела на часы: до окончания комендантского часа еще четверть суток — и поняла, что нервничает. Оставаться в непосредственной близи от дома брата рискованно. Вдруг Марк проснется и в пьяном раскаянии отправится в ее комнату?.. Что, если он поднимет тревогу, не обнаружив Хоппер в постели?

При всем этом ее не оставляла вероломная мысль вернуться обратно. Ранее, сидя на тротуаре в изорванной одежде и с саднящими ладонями, Хоппер несколько раз прогоняла ее прочь, но теперь задумалась снова: пожалуй, идея все же не столь плоха. Надо всего лишь проковылять по улице, подняться на крыльцо и позвонить в дверь. Кто-нибудь да спустится, прежде чем полицейский из машины арестует ее. И она снова окажется в безопасном доме брата. Можно будет отдохнуть несколько часов.

Вот только спать ей придется в разгромленной комнате и пользоваться гостеприимством Марка, которое, как она теперь знала, не стоит выеденного яйца. А скорее всего, он еще и сам вызовет полицию — не стоит забывать обо всех этих папках в кабинете. Хоппер выпрямилась, размяла ноги и пошла.

Она приняла решение. Отсюда, по самой грубой прикидке, до нужного места чуть более шести километров. Ладно, все восемь с учетом петляний. Даже с больной ногой она добредет часа за два. Если все время будет двигаться спиной к солнцу, с направления на северо-запад не собьется. Сначала по проездам она выберется из этого района, потом ей придется преодолеть метров пятьдесят по одной из центральных магистралей, но после этого снова можно будет затеряться в закоулках.

Другую сторону дороги облюбовали лисицы — несколько грязных запаршивевших зверей рыскали по дворам и садам, пытаясь стащить все, что могли съесть и переварить. Они так и не приспособились к постоянному дневному свету. Хоппер рассказывали, что несколько лет назад, когда с продуктами было совсем плохо, отощавшие люди ловили и ели даже этих тварей. С тех пор популяция лисиц восстановилась, хотя многие по-прежнему воспринимают их как ходячие консервы на случай голода. В том, что подобное развитие событий возможно, Элен ничуть не сомневалась.

Затем мысли ее обратились к Харву. Она вспоминала, как лежала с ним, стараясь выстроить взаправдашние отношения, как разговаривала часами напролет, доверяя ему все больше и больше. А он, оказывается, выслушав ее откровения, топал в свою каюту и строчил отчеты. Интересно, он доносил только на нее одну? Или докладывал и о Швиммере и о других военнослужащих? Скорее всего. Но сблизился-то все-таки с ней. Описывал ли Харв в подробностях их занятия любовью? Получил ли он приказ вступить с ней в отношения или же просто воспринимал ее тело как дополнительную опцию?

Ход мыслей Хоппер прервался, когда она приблизилась к одной из магистралей на пути к Темзе. Камер слежения вокруг было не слишком много, но вполне достаточно, чтобы засечь ее. Однако, согласно упорно циркулирующим слухам, этими устройствами уже не пользовались. Они оставались на улицах скорее в качестве потенциальной угрозы: будто незрячие глаза, давно отсеченные от атрофировавшегося мозга. Что ж, теперь ей предстояло проверить правдивость этих слухов.

На широкой улице не было ни души. Ни единый мотор не сотрясал воздух. Дойдя до середины, Хоппер остановилась и, раскинув руки в стороны, посмотрела вверх и вниз, на какое-то мгновение испытав головокружение от самого что