Бриллианты на шее. Элита истребительной авиации Люфтваффе - Михаил Зефиров

В феврале 1941 г. эскадрилью преобразовали в Erg.Gr. JG54. В новой группе имелись две эскадрильи: боевая – 1.Einsatzstaffel, и учебная – 2.Ausbildungsstaffel. Новотны вошел в состав первой эскад рильи. 23 февраля его отправили на дополнительную стажировку в 9./JG54, которая также базировалась во Франции на аэродроме Ле Ман. Спустя месяц – 25 марта – он вернулся в Erg.Gr.JG54, которой к этому времени уже командовал обер-лейтенант Эггерс. Новотны был включен в состав штабного звена и 1 апреля получил звание лейтенанта.

В мае 1941 г. Erg.Gr. JG54 перебросили в Восточную Пруссию. Группа разместилась на аэродроме Нойкурен, в 32 км северо-запад нее Кенигсберга (ныне соответственно Пионерский и Калинин град), поблизости от побережья Балтийского моря.

Начиная с 22 июня штабное звено группы и 1.Einsatzstaffel принимали участие в начавшихся боевых действиях на Восточном фронте. Благодаря своему энергичному и бесстрашному поведению в бою Новотны выделялся среди других пилотов. Однако в то же время он был очень импульсивным и склонным к индивидуализму, и именно эти черты вскоре чуть было не стоили ему жизни.

Части Вермахта быстро продвигались вперед, и уже в июле Erg.Gr. JG54 перелетела дальше на северо-восток, на аэродром Виндау (ныне Вентспилс, Латвия). Вечером 19 июля Новотны вместе с ведомым вылетел на «свободную охоту» к острову Озель (ныне Саа ремаа) в Рижском заливе. Это был уже его 34-й боевой вылет. Чтобы спровоцировать советские истребители подняться в воздух, «Меcсершмитты» начали описывать круги над советским аэродромом в Аренсбурге (ныне Курессааре). Новотны не ошибся, и вскоре в воздух поднялись четыре И153 из 153го ИАП во главе с командиром эскадрильи старшим лейтенантом Александром Авдеевым.

Новотны быстро добился первого успеха, сбив в течение двух минут две «Чайки». В какой-то момент он заметил позади себя самолет. Мельком взглянув назад, пилот успел отметить лишь белый кок винта. Он подумал, что это ведомый, но в действительности это был истребитель Авдеева. На некоторых И153 из 153-го ИАП коки винтов были окрашены в белый цвет, точно так же как и на истребителях JG54.

Позднее Новотны написал: «Только когда по обшивке „Мессершмитта“ застучали пули, я понял свою фундаментальную ошибку, но, к сожалению, было уже слишком поздно». Однако он все же взял реванш, отправив своего «фальшивого ведомого» на землю. Авдеев был ранен, но сумел выпрыгнуть на парашюте и провел затем около месяца в госпитале. Но и немецкому пилоту не пришлось долго радоваться своей третьей в том бою победе, которую, кстати, ему затем официально так и не засчитали, поскольку никто не смог подтвердить падение «Чайки».

Через несколько мгновений на его Bf109Е7 W.Nr.1137 заглох двигатель, поврежденный ранее очередью Авдеева. Новотны раз вернул «Мессершмитт» в сторону Рижского залива, чтобы как можно дальше улететь от острова, еще занятого советскими войсками. Прежде чем самолет коснулся воды, пилот успел передать сигнал бедствия. Позднее Новотны рассказывал:

«Я забрался в надувную спасательную шлюпку. У меня не было ни еды, ни воды. И к счастью, как я потом понял, не нашел своих сигарет. Если бы я закурил, то это был бы конец, так как меня бы обнаружили русские и „выудили“ из воды. Я лихорадочно пытался определить скорость и направление течения, чтобы определить свой курс. Наконец я понял, что меня сносит на юго-запад от Озеля. „Они найдут меня! – думал я. – Если не сегодня, так завтра!“ Чтобы оказаться в безопасности, я должен был как можно ближе подобраться к побережью, которое, по моим расчетам, находилось в 40 милях к югу.

Я начал грести, с удовлетворением отмечая, что расстояние между мной и маяком, видимым на южной оконечности Озеля, медленно увеличивается. Странно, но на маяке не предприняли никаких попыток до стать меня, возможно, они подумали, что я и так утону. Солнце медленно опустилось за горизонт, и вскоре стало совсем темно. Звезды были хорошо видны, и, ориентируясь по Полярной звезде, я продолжал грести на юг. Несмотря на то что на мне были только рубашка, брюки и носки, так как летные ботинки на меховой подкладке я сбросил сразу же после приводнения, я совершенно не чувствовал холода.

На следующее утро еще видимый мною маяк был ровно наполовину меньшего размера, чем накануне. В течение утра поблизости пролетели несколько «Мессершмиттов», но все мои попытки привлечь их внимание потерпели неудачу. Однажды, когда пара «Мессершмиттов» про шла рядом со мною, я два раза выстрелил в воздух из своего пистолета, и, сняв рубашку, начал размахивать ею. К сожалению, она была темно синего цвета и поэтому не слишком выделялась на фоне моря. Но они не заметили и яркое пятно моей желтой шлюпки!

Теперь я должен был рассчитывать только на самого себя. Вскоре стало припекать солнце, и время от времени я должен был прикрывать рубашкой голову. Начала мучить жажда. Я должен был продолжать грести, но мои ладони горели словно в огне. Тогда я попробовал другой метод движения, бросая вперед небольшой плоский якорь, а затем за веревку пытался быстро подтянуть к нему шлюпку. Спустя некоторое время я убедился, что с Озеля теперь меня не смогут заметить.

Наступила вторая ночь. Около полуночи тишину неожиданно разорвали разрывы, и совсем недалеко от меня в воздух поднялись фонтаны воды. Какие-то черные тени приближались ко мне. Первой моей мыслью было, что это советские военные корабли, которые стреляют в меня! Но тогда бы я должен был видеть вспышки от их выстрелов! Вскоре я увидел два советских эсминца, уходивших на полном ходу на восток и ведущих огонь куда-то в южном направлении. Испугавшись, что с них меня могут заметить, я начал всем, чем мог, прикрывать ярко-желтые борта своей лодки. Меня не заметили…

Это происшествие дало мне надежду, так как стрелять по эсминцам могла только немецкая береговая артиллерия. Поэтому расстояние до берега могло быть максимум восемь километров!

Но на второе утро я снова увидел вокруг себя только одну воду! Началась настоящая борьба с самим собой – жажда, судороги и боль во всем теле. Я подумал: «Это не имеет смысла, ты – пропащий чело век! Лучше закончить все быстро». На борту шлюпки, надеясь, что хоть ее когда-нибудь найдут, я начал писать: «Дорогие родители». Но, едва написав «Дорогие…», бросил карандаш на дно и начал снова грести. Дважды я доставал пистолет и снимал предохранитель…

На третье утро я очнулся от сна с чувством какого-то беспокойства. Дул прохладный бриз, слегка покачивая мою шлюпку. Я дрейфовал сквозь туман, пока не увидел темную неясную полосу береговой линии, о которую разбивались волны. Я стал грести, и вскоре был вы брошен из шлюпки на песок. Я прополз один или два метра и потерял сознание. Очнувшись, я пополз дальше сквозь ряды колючей проволоки береговой линии обороны, пока не увидел какую-то ферму. Там я заснул…

Когда я проснулся, то был на кровати, мои вещи лежали рядом на табурете, мой пистолет лежал сверху на них. К своему ужасу, тут же я увидел двух солдат в советской форме и схватился за пистолет. К счастью, я успел вовремя заметить их нарукавные повязки. Это были латыши из вспомогательных частей нашей береговой артиллерии. Я попал как раз на ту батарею, которая позапрошлой ночью обстреливала русские эсминцы. Солдаты сказали мне, что видели вдали в море что-то желтое, но думали, что это оторвавшийся бакен».

Возвратившись в эскадрилью, Новотны с удивлением обнаружил, что все его личные вещи были аккуратно упакованы и их уже собирались отправить его родителям, как это обычно делалось в случае гибели летчика. Он был сильно измотан как физически, так и морально, и потому его направили в госпиталь.

По дороге туда в очередной раз проявился его импульсивный характер. Несмотря на протесты унтер-офицера, управлявшего машиной, Новотны настоял, чтобы самому вести автомобиль. Но в конце концов сильное истощение сказалось, и он потерял сознание. Машина врезалась в дерево, стоящее на обочине, и в дополнение ко всему прочему Вальтер получил сотрясение мозга.

Это «приключение» очень отрезвляюще подействовало на молодого пилота. Новотны стал более спокойным по характеру и даже суеверным. С тех пор, собираясь снова подняться в воздух, Вальтер всегда надевал летные штаны, которые были на нем в тот памятный день 19 июля и затем во время плавания по Рижскому заливу. Они стали своеобразным талисманом, оберегающим в боевых вылетах.

Новотны провел в госпитале всего несколько дней и уже 31 июля снова поднялся в воздух. В течение дня он совершил три боевых вылета. Сначала северо-западнее того же Озеля он повредил гидросамолет МБР2, вероятно, из 15-го ОМРАП ВВС Балтийского флота. Затем в 14.15 уже южнее Озеля его жертвой стал бомбардировщик ДБ3.

Счет Новотны постепенно рос. Вечером 8 августа он в одном вылете сбил пару СБ2, следующим вечером – еще один такой же бомбардировщик, днем 17 августа в течение двух минут – два ДБ3, а днем 19 августа – И153. Вскоре после этого «Мессершмитт» Новотны был поставлен на ремонт.