Пушкин. Бродский. Империя и судьба. Том 2. Тем, кто на том берегу реки - Яков Гордин

И здесь духовный вектор Лунина совпадает с таковым же у Эйдельмана. Понятно, почему Лунин стал его сквозным героем – на два десятилетия, до смерти? Для Эйдельмана выявление и сохранение предания, очищенного от скверны духа русской истории было осознанным жизненным подвигом, трудом для современников и в еще большей степени – для будущих поколений.

Оба они – брутальный заговорщик и мирный историк, – будучи погружены в кипение современной им жизни, знали свой долг перед будущим.

Лунин называл деятелей тайных обществ «людьми будущего», и это отнюдь не было ни высокопарной фразой, ни самовозвеличиванием. Это трезвая оценка их умственного и духовного потенциала, их возможностей, пресеченных самодержавием. Лучшие умы декабризма оказались «людьми будущего», ибо предвидели грядущие катастрофы и предлагали действенные и уравновешенные способы предотвращения этих катастроф.

Обращаясь от имени сибирских изгнанников к николаевскому правительству, Лунин вопрошал:

«Что сделали вы для блага народа за эти пятнадцать лет? Вы взялись продолжать предыдущее царствование, при котором началось освобождение крестьян, была дарована конституция полякам, а русским торжественно обещана представительная система; крестьяне не освобождены, поляки лишены своей конституции, а русские обмануты в самых дорогих своих упованиях. Вы обязались выслушивать и развивать все законно изложенные мысли об улучшениях, но сделали это невозможным, окружив свободу печати новыми ограничениями, препятствуя сношениям с Европой и парализуя действие цивилизующих начал с помощью ретроградных систем. Мы исповедовали культ закона, вы же исповедуете культ личности, храня в церквах одежды государей, как нового рода реликвии. Вы взялись очистить Россию от заразы либеральных идей, а ввергли ее в бездну распущенности, в пороки шпионства и мрак невежества. Вы погасили рукой палача умы, освещавшие общественное движение и руководившие его развитием; а что поставили вы на их место? Мы, в свою очередь, вызываем вас на суд современников и потомства: отвечайте!»

Противопоставляя здравые и необходимые для нормальной политической, общественной, экономической жизни страны действия и планы своих соратников мрачным последствиям политического дилетантизма и тупого консерватизма, Лунин, по сути дела, сформулировал дилемму, которая стояла перед Россией многие и многие десятилетия, фатально реализуясь в пользу консерватизма – с неизменными трагическими последствиями.

Не одно поколение граждан России могло бы задать эти вопросы своему правительству…

Сочинения Лунина издавались разрозненно, не всегда исправно, никогда – столь полно. А главное – давно и малыми тиражами. Сегодняшнему читателю-неспециалисту они фактически недоступны.

О Лунине написаны два фундаментальных труда: тщательная, насыщенная материалом научная биография, созданная С. Окунем, и блестящая книга-эссе Н. Эйдельмана, впервые вышедшая в ЖЗЛ, в которой воистину «дышит судьба». Оба труда сейчас переизданы.

И однако же, несмотря на высокие достоинства этих трудов, выход тома «Писем из Сибири», открывает совершенно новый период в познании личности и мысли одного из удивительнейших людей нашей истории.

Том этот включает кроме собственно писем и «Взгляд на русское тайное общество», и «Разбор донесения тайной следственной комиссии», и «Общественное движение в России в нынешнее царствование», и интереснейшую «Записную книжку», и еще целый ряд сохранившихся лунинских текстов. Обширный комментарий, ясная, стройно организованная статья Н. Эйдельмана «Лунин и его сибирские сочинения», высокопрофессиональная статья И. Желваковой и Н. Эйдельмана «Литературное наследие Лунина» вместе с текстами складываются в единое целое. И это целое дает нам возможность услышать Лунина, впервые заговорившего в полный голос.

Появилась возможность духовного диалога.

Но прежде всего надо представить себе собеседника. Представить его таким, каким он сам, глубоко себя изучивший – свои чувства, побуждения, исходные принципы, – себя представлял, каким он встает со страниц удивительной книги:

«К полноте бытия моего – писал он в 1839 году, – недостает ощущений опасности. Я так часто встречал смерть на охоте, в поединках, в сражениях, в борьбах политических, что опасность стала привычкою, необходимою для развития моих способностей. Здесь нет опасности. В челноке переплываю Ангару, но волны ее спокойны. В лесах встречаю разбойников; они просят подаяния».

Все время будем помнить, что мы имеем дело с человеком, бесстрашным в своей последовательности и последовательным в бесстрашии.

Он был абсолютно храбр физически. Но таких было много вокруг него. В Лунине, однако, встречаем мы нечастое сочетание физической храбрости с полным умственным мужеством, которое, кстати говоря, не всегда совпадает даже с развитым и острым умом.

Если прибавить к этому незаурядную внешность, обаяние особого «кавалерийского аристократизма» с изысканной грубоватостью манер, простоту и благородство бытового поведения, то не приходится удивляться, что Лунин был столь популярен среди гвардейской молодежи, как пишет о том Н. Эйдельман.

Но что это была за популярность?

Н. Эйдельман говорит энергично и выразительно:

«…Сам факт увлечения многих современников яркой личностью – признак сродства; доказательство того, что поклонники находят в ней предельное выражение собственного идеала. Подобно другим тогдашним кумирам (Денис Давыдов, Якубович, Ермолов), Лунин прежде всего храбр, остроумен, дерзок с высшим начальством… Куда менее заметны и понятны современникам другие выдающиеся свойства декабриста. Лишь узкому кругу друзей и единомышленников импонируют серьезные занятия, глубокие нравственные поиски – то, что, например, восхитило Сен-Симона в его молодом собеседнике. Понятно, сотни юных гусар, гвардейцев не столько думали, сколько пили, дрались, волочились “по-лунински”. Интеллектуальные достоинства Лунина получали широкое признание в той степени, в какой они реализовались необыкновенным поведением, поступками знаменитого офицера. Своеобразный поступок определяет социальную репутацию Лунина…»

Из трех названных здесь «кумиров» с Луниным сопоставим, с некоторым трудом, лишь Денис Давыдов. Романтический аморалист Якубович, работавший, так сказать, исключительно на себя, и исполненный безмерного честолюбия Ермолов, на мой взгляд, персонажи иного плана.

Знаменитые гусары-бражники Каверин и Бурцов пили похлеще Лунина. Как дуэлянту ему далеко было, скажем, до бретера-убийцы Толстого-Американца. Неотразимых ловеласов в тогдашней гвардии хватало.

Очевидно, уникальная популярность Лунина определялась именно интеллектуализмом, осмысленностью и последовательностью его бурного поведения. Сорвиголов было много. Сорвиголов такого ума – не очень-то. В чреватых кровью столкновениях Лунина современников не могло не поразить его духовное превосходство над противником.

Якубович, человек безудержных страстей и столь же безудержной фантазии, которая доводила его до вполне безосновательного бахвальства скорым цареубийством, а то и до клеветы на своих товарищей, спровоцировал трагическую «четверную дуэль», на которой погиб его друг Шереметев. Грибоедов едва не лишился руки, а сам он чудом избежал смерти. Но ради чего? Только ради романтического вызова судьбе, ради тех острых ощущений, которые дает игра своей и чужой жизнью.

Да, Якубович был одним из символов времени, но и антиподом Лунина. Он строил свою жизнь по канонам вульгарно понятого байроновского романтизма, и это, как всякое совмещение литературы и жизни, приводило к тяжким последствиям…

Лунин, и как исторический персонаж и как герой легенды, возникшей безо всяких стараний с его стороны, лишен был и намека на позерство. Он абсолютно органичен в своем поведении. Как до суда и каторги, так и во время и после. История единственной достоверно известной нам лунинской дуэли это подтверждает. Декабрист Завалишин рассказывал:

«Однажды при одном политическом разговоре в довольно многочисленном обществе Лунин услыхал, что Орлов, высказав свое мнение, прибавил, что всякий честный человек не может и думать иначе. Услышав подобное выражение, Лунин, хотя разговор шел не с ним, а с другим, сказал Орлову: “Послушай, однако же, А. Ф.! ты, конечно, обмолвился, употребляя такое резкое выражение; советую тебе взять его назад; скажу тебе, что можно быть вполне честным человеком и, однако, иметь совершенно иное мнение. Я даже знаю сам много честных людей, которых мнение никак не согласно с твоим. Желаю думать, что ты просто увлекся горячностью спора”. – “Что же, ты меня провоцируешь, что ли?” – сказал Орлов… – “Я не бретер и не ищу никого провоцировать, – отвечал Лунин, – но если ты мои слова принимаешь за вызов, я не отказываюсь от него, если ты не откажешься от твоих слов!” Следствием этого и была дуэль».