Нашествие 1812 - Екатерина Владимировна Глаголева

поспешно снял свою медвежью шапку и снова оказался в затруднении: нельзя же разъезжать вот так, с непокрытой головой. Его выручил кавалергардский офицер, одолживший свою фуражку; кивер был брошен наземь. Но и синий чекмень с голубыми обшлагами выставлял мамоновского «казака» белой вороной.

– Ты знаешь, что Мюрат взят в плен? – спросил еще какой-то офицер кавалергарда, облагодетельствовавшего Вяземского.

– Знаю.

– А это кого ты ведешь?

Новость о пленении неаполитанского короля оказалась ложной – за него приняли генерала Бонами. Когда светлейшему донесли об этом по ошибке, он проворчал: «Какой Мюрат? Мюраты в плен не сдаются!» – И тотчас добавил: «Объявить по фронту, что в плен взят маршал Мюрат!»

…Из южной флеши вновь палили французские солдаты. Ревельский полк смешался и начал пятиться назад, знаменосец упал. Подхватив знамя с земли, Александр Тучков закричал «ура!» и побежал вперед. Картечь изрешетила его насквозь, несколько ядер взорвались сверху, уже когда он упал.

Майор Сухоржевский был ранен, но еще мог держаться в седле. От его полка осталась только треть, в шестую атаку уланы шли вместе с кирасирами.

В одиннадцать часов утра все флеши снова были отбиты русскими, но к французам подходило подкрепление. Уже четыре сотни пушек палили с их стороны, ведя артиллерийскую дуэль с тремя сотнями русских орудий. «Vive l’empereur!» – раздавалось с флешей в половине двенадцатого. Новую контратаку Багратион возглавил сам.

По левой ноге словно ударили оглоблей, потом дикая боль пронзила всё тело; свет померк; князь упал с лошади.

Его подхватили несколько пар рук; смуглое от пороха лицо было бледно и спокойно. Веки дрогнули, глаза раскрылись. Жив!

На перевязочном пункте Семеновских флешей земля была вспахана ядрами; штаб-лекарь Алексей Протопопов сам истекал кровью, главный лекарь Второй армии Иван Гаргарт был ранен в грудь и колено, его уже вывезли в тыл. Князя Багратиона понесли дальше – к подошве Семеновского холма. Лекаря! Лекаря!

Из Литовского полка прислали старшего лекаря Якова Говорова, молодого человека немногим старше тридцати. Он осмотрел рану: берцовая кость перебита осколком «чинёнки». Эх, ни шины, ни лубка… Говоров наложил обычную повязку; стиснувшего зубы князя вновь положили на носилки и понесли на перевязочный пункт гвардейцев.

– Вы ранены, ваше превосходительство?

Возле носилок остановился Владимир Левенштерн, адъютант Барклая-де-Толли. Багратион узнал его.

– Скажите генералу Барклаю, что участь армии и ее спасение зависят от него. До сих пор всё идет хорошо. Храни его Бог.

Левенштерн пустил коня галопом: нужно немедленно сообщить новость Барклаю и передать ее в ставку Кутузову.

Граф Воронцов, прекрасный, как Гектор, вёл остатки своей дивизии на последний штурм флешей. Из всех его офицеров в строю остались только три, из четырех тысяч солдат – триста тридцать. Ура! Граф упал, раненный пулей в ногу; рядом свалился его адъютант, поручик Арсеньев. Когда к ним проблесками возвращалось сознание, они чувствовали, что их куда-то несут.

На батарее конной артиллерии у деревни Утицы заметили движение в лесу, и вовремя: корпус Жюно уже собирался атаковать. Вышедшую из леса колонну встретили жарким огнем, ее остатки загнала в лес пехота Багговута.

Багратион убит?! Нет, ранен! Лишились князя! Контуженного генерала де Сен-При, начальника штаба Второй армии, тоже уносили в тыл; осиротевшие полки приостановили наступление. Французы окончательно заняли четыре флеши, продвинувшись к Семеновскому ручью; генерала Раппа увозили на санитарной двуколке: за полтора часа он получил четыре раны.

…Руки, фартук, даже седые бакенбарды на дряблых щеках старика Виллие, главного медицинского инспектора обеих армий, забрызганы кровью, сегодня он уже выполнил с полсотни операций. Круглые водянистые глаза смотрят устало, рот с обвисшими углами приоткрыт, жидкие волосы, наискось прилизанные к черепу, взмокли от пота. Сняв повязку, он запустил палец в рану… Осколок кости… пуля не прощупывается… должно быть, глубоко засела… можно ампутировать, пока не начался антонов огонь…

– Лучше умереть, чем жить калекой, – простонал Багратион.

Ну хорошо, если подождать несколько дней, пулю вынесет из раны гноем. Расширять рану сейчас не стоит, больной и так потерял много крови. Заново перевязав сломанную ногу, Виллие распорядился положить генерала в карету и везти в Можайск.

…Приказ принять командование Второй армией сначала повезли принцу Александру Вюртембергскому, но Кутузов уже передумал и назначил Дохтурова. Милорадович получил распоряжение взять 4-й корпус и с ним идти в центр позиции на место Дохтурова, который перемещался на левый фланг. Во время всех этих передвижений левым флангом командовал Коновницын. Он отвел войска на высоты за Семеновским оврагом, где было легче держать оборону. Там его контузило во второй раз.

Корпус Жюно штурмовал Утицкий курган, чтобы отряд Понятовского мог обойти русских слева; нужно было это предотвратить. Николай Тучков приказал ополченцам из полка Демидова взять ружья у погибших и занять места в боевом строю.

Светлокудрый сероглазый юнкер Павел Демидов, которому неделю назад исполнилось четырнадцать лет, воспитанный в Европе и учившийся в лицее, основанном Первым консулом Бонапартом, бежал в штыковую атаку с криком «ура!». В это время другие ратники выносили из-под огня генерала Тучкова с пробитой пулей грудью. «Чей курган?» – спросил он, когда к нему вернулось сознание. Обнадежив его на этот счет, ему сообщили о гибели брата Александра.

Поручик Жуковский со своею ротой с раннего утра стоял в кустах на левом фланге. Усиливаясь час от часу, канонада теперь гремела непрерывно, ядра прилетали откуда ни возьмись, вдруг появляясь из клубов густого дыма, обнявшего огромной тучей половину безоблачного неба. Время от времени ратникам приказывали чуть отодвинуться назад и снова встать плечом к плечу. «Как это странно», – думал Жуковский, – яркое голубое небо, мирное ласковое солнце – и смерть, разящая случайно, без разбора: ни умолить, ни увернуться».

* * *

Был праздник Сретения Владимирской иконы Божьей Матери. Крестный ход двигался от Кремля вдоль Китай-города и Белого города, от Сретенских ворот до Арбатских; вокруг Москвы обносили Владимирскую, Смоленскую и Иверскую иконы Заступницы. За псаломщиками следовали священники в праздничном облачении, иереи несли крест и Евангелие; рядом с епископом Августином выступали грузинские архиереи Иона и Пафнутий. Пели канон, на перекрестках останавливались и преклоняли колена, чтобы прочесть молитву, сложенную преосвященным Августином:

«Владыко Господи! Услыши нас, молящихся Тебе: укрепи силою Твоею Благочестивейшаго Самодержавнейшаго Великаго Государя Нашего Императора Александра Павловича: помяни правду Его и кротость, воздаждь Ему по благости Его, ею же хранит ны Твой возлюбленный Израиль. Благослови Его советы, начинания и дела: утверди всемощною Твоею десницею Царства Его и подаждь ему победу на враги, яко же Моисею на Амалика, Гедеону на Мадиама и Давиду на Голиафа. Сохрани воинство Его: положи лук медян мышцами во имя ополчившихся,