Прайд (СИ) - Анатолий Махавкин

– Славный Баджара, доблестный Баджара, – не без сарказма, пропела Галька.

– Нет, я скажу: так и так, мы прибыли сюда по приказу падишаха, за головой этого говнюка. Тогда ворота точно придётся вышибать.

Залязгало, заскрипело, запищало и плита, преграждавшая дорогу, медленно поползла вверх, застыв над нашими головами. Видимо, привратники решили, встретить столь известного музыканта со всем возможным почтением.

– Ну чего вы там застыли, – прохрипел солдат откуда-то сверху, – заходите быстрее, дармоеды. Ни днём, ни ночью от вас покоя нет. Будь моя воля, отвёл бы на площадь и вздёрнул, как всех остальных.

– Искусство – великая сила, – пафосно возвестил я, заходя внутрь, – музыка пленяла многих известнейших полководцев и воителей. Возьмём, хотя бы Дерру – завоевателя…

– Да слышал я уже эту чепуху, – перебил меня словоохотливый охранник, – только мне ещё ни разу не удавалось видеть, как какой-то сраный музыкантишко покоряет страны или захватывает города.

– Ну вот теперь и увидишь, – пробормотал я, усмехаясь в бороду.

Из-за поворота вынырнули смутные силуэты и выйдя в освещённое пространство перед воротами, обратились рослыми воинами, облачёнными в измятые и потускневшие доспехи. Латы, в отличие от облачения регулярной армии, выглядели весьма разнообразно. Предводителем пёстрого отряда оказался тощий, словно щепка, мужчина одетый пышнее всех остальных. Нетрудно было догадаться – перед нами какая-то мелкая шишка. Он выставил перед собой руку, приказывая остановиться и мы, естественно, остановились.

– Музыканты, – недовольно пробормотал он неожиданным, для его комплекции, басом и обратился ко мне, – пусть твои женщины откроют лица.

– Но это мои жёны! – возмутился я, стараясь играть как можно убедительнее.

– Выбросьте их за ворота, – равнодушно распорядился скелет, – пусть там скрывают свои физиономии, сколько им заблагорассудится. Только шпионов падишаха здесь и не хватало.

– О горе мне! – вскричал я, вцепившись в свою бутафорскую бороду, – воистину царь зла вселился в этого человека! Откройте лица, женщины и пусть ваш позор падёт на него! Пусть убедится – мы не шпионы.

Кошки немедленно отбросили ткань с лиц, самодовольно ухмыляясь, при этом. Если бы ситуация позволяла, они с такой же лёгкостью, открыли бы и всё остальное. Львицам всегда нравилось, как мужчины пожирают их глазами.Тела, впрочем, действительно великолепные. Офицер разглядывал физиономии намного дольше, чем этого требовала ситуация, а потом вздохнул и сказал:

– У тебя очень красивые жёны, музыкант. Постарайся, их никому не показывать. Хоть у нас в армии и поддерживается строгая дисциплина, но при виде таких красоток мужское сердце может не выдержать. А если их тела соответствуют облику…Пусть скроют лица, – он обернулся к своим людям, у которых разве слюна не капала, – отведите музыканта и его женщин во дворец и горе вам, если я услышу какие-нибудь жалобы! Виновных в нарушении дисциплины, лично забью палками.

Парочка рослых парней, на которых пал выбор начальника, отошли от общей группы воинов и кивками указали направление. Один из сопровождающих, совсем ещё юноша, лишённый растительности на лице, выдернул из стенного крепежа факел и понёс впереди, освещая дорогу. Солдат постарше шёл рядом с нами, всё время выпячивая грудь, оглаживая бороду и поправляя амуницию. При этом он бросал на кошек сальные взгляды и непрерывно покашливал. Девушки очень тихо хихикали, да я и сам с трудом удерживался от смеха.

Улицы Сен-Харада оказались такими тёмными и пустынными, словно мы шли по узкому ущелью, скалы которого почему-то напоминали угрюмые глыбы зданий. Огонь факела выхватывал из мрака то выщербленые закопченые стены, то закрытые ставнями окна, откуда до сих пор торчали прутья стрел. Видимо захват города не прошёл так просто, как мне казалось.

Ну и куда же деться от главного украшения – вдоль дороги угловатыми цаплями стояли свежесделанные виселицы, превратившие наше путешествие в познавательную экскурсию. В частности, мы могли определить весь спектр врагов Баджары. Он оказался весьма внушителен. На одной и той же виселице мирно соседствовали богато одетый купец, с жирным брюхом и тощий, словно треска, нищий, тело которого едва прикрывали жалкие лохмотья.

Однако, как выяснилось, это были только цветочки. Ягодки ожидали нас на центральной площади, залитой светом сотен огромных факелов.Такого количества повешенных, собранных в одном месте я ещё никогда не видел. Места оказалось маловато, поэтому сотни трупов постукивали друг о друга, покачиваясь в такт дуновениям ночного ветерка. Забавное зрелище. Вот только запашок…Где мой любимый противогаз?!

– Все эти люди были врагами Баджары? – поинтересовалась Ольга, пожирая взглядом висящие тела. Даже через узкую щель накидки я видел её глаза и совершенно не мог понять их выражения. Точно смесь отвращения, сомнения и чувства вины.

– Каждый из казнённых повинен в каком-нибудь преступлении, – пояснил факелоносец, но как-то неуверенно и уж совсем неубедительно закончил, – очень важном преступлении, карающемся смертью.

Его товарищ решил спасти ситуацию. На свой манер.

– Музыкант, – строго обратился он ко мне, продолжая поглаживать пышную растительность на лице, – пусть твои женщины знают своё место и держат язык за зубами, если ты не желаешь оказаться вместе с ними украшением площади. Вредные разговоры, ведущие к сомнению в деле освобождения, караются смертью.

Я с трудом сдержал смех, выслушав эту высокопарную речь. Хороши освободители: готовы вздёрнуть тебя за лишнее слово. Уж коли так, пусть падишах продолжает своё притеснение. Головорез Фарах и тот милосерднее местных свободолюбцев! Он, как я слышал, был способен помиловать человека, оказавшему ему достойное сопротивление и не ставшему молить о пощаде.

Интересно ещё, много ли здесь болтается моих, так сказать, собратьев по музыке, которым не повезло ляпнуть запретную хрень?

Пока мы шагали по площади, мертвецы следили за нами провалами выклеванных глаз и показывали длинные языки. Дразнились, стало быть.

Резиденция местного градоначальника выглядела гораздо скромнее, чем такая же в столице. А вот отрубленных голов, насаженных на колья здесь оказалось го-ораздо больше. Видимо, издержки освобождения. А-а, вот и сам господин местный градоначальник! Похоже, шпионы обманули падишаха – его наместника не повесили. Голова, с которой никто не потрудился снять золотой обруч украшала главный вход, взирая на гостей пустыми глазницами, полными запёкшейся крови. Распахнутый рот позволял наблюдать полное отсутствие зубов и языка. Ноздри бывшего владыки Сен-Харада разодрали, а уши аккуратно отделили от черепа.

Ха-ха! Мы значит – злодеи: ходим по ночам и убиваем несчастных людей, нас следует ненавидеть и стремиться убить. А вот Баджара, тот, который пишет обличительные стишки – ну просто душка! Человеческое лицемерие не имеет границ.

У входа наши стражи замешкались, беседуя с охраной – рослыми парнями в длинных, ниже колен, кольчужных рубахах. У каждого имелся огромный прямой меч с рукоятью для хвата двумя руками. Необычное, для здешних мест, оружие. Да и сами парни выглядели странновато – жёлтый оттенок кожи, вместо обычного смуглого, а раскосые глаза над высокими скулами разительно отличались от гляделок аборигенов. По слухам, лидер повстанцев приволок личную охрану откуда-то с юго-востока. Местным, стало быть, уже не доверял. Не мудрено, после всех этих закидонов.

Бородатый повернулся к нам и неуверенно спросил:

– Музыкант, может тебя на кухню?

До меня, честно говоря, не сразу дошёл смысл вопроса, в голове мелькнули какие-то совсем инфернальные картинки: типа Баджара перешёл к людоедству, потребляя залётных музыкантов. Потом я сообразил и тихо хихикнул.

– Нет, спасибо, – я покачал головой, – сначала, если можно, выступление. Трапезничать мы будем после.

Кошки, одновременно, издали странный сдавленный звук. Похоже скрытый смысл моей реплики они оценили по достоинству.

– Ну, как знаешь, – бородач выглядел разочарованным: видимо, сам намеревался прошмыгнуть на кухню под предлогом кормления гостей, – тогда следуйте за этим солдатом, и он проводит вас в Зал Освобождения. Там вы выступите перед Освободителем.

Ого! Какая нам выпала честь: выступать в зале освобождения перед самим освободителем! Надо будет взять автограф.

Похожий на гигантскую обезьяну парень махнул нам лопатообразной ладонью и распахнув двери, не оборачиваясь, пошёл вперёд. Перед нами был широкий длинный коридор, потолок которого терялся во мраке. Света здесь было намного меньше, чем на центральной площади. Да и то подумать, зачем он здесь? Ни повешенных, ни посаженных на кол…Нечем похвастаться.