Семья Зитаров. Том 1 - Вилис Лацис

В субботу 19 августа 1917 года началось большое наступление немцев на Ригу. За день до этого капитан Зитар поехал в город, чтобы получить деньги за проданную рыбу. На обратном пути он с удовлетворением подумал о своем благополучии. Казалось, этим летом счастье опять улыбнулось семейству. Доход от рыбного промысла составлял кругленькую сумму, а на полях зрел обильный урожай. Капитан рассчитывал, что нынче Янка сможет поступить в среднюю школу. Прогимназию он окончил блестяще — грешно оставлять его дома. Недавно Зитару удалось приобрести строительный материал для постройки парусника. Что если приступить к делу этой осенью? Война, по всему видно, близилась к концу: за все лето не раздалось ни одного пушечного выстрела. Может быть, будущей весной вернется Ингус с какими-нибудь деньгами и закончит то, что начал отец. Возродится, наконец, прежнее благосостояние Зитаров, их суда опять начнут бороздить моря, и можно будет приобрести, в конце концов, пароход. Его назовут «Андрей Зитар». И, чем черт не шутит, возможно, под старость капитан еще удостоится чести стать консулом. Консул Панамы или Колумбии! Консул А. Зитар. Это звучит неплохо. Подобные мысли привели его в хорошее расположение духа. Вернувшись домой, будущий консул был очень весел, шутил с женой, дразнил Эльзу, прятал от нее привезенный подарок.

«Наверно, где-нибудь хлебнул», — решила Альвина, но при более тщательном наблюдении эта догадка не подтвердилась. Поди узнай, что со старым стряслось! Чудит как шут гороховый.

В этот день старый Зитар смеялся в последний раз. В субботу проснулось долго дремавшее чудовище — фронт. Загрохотали сотни батарей, немецкие войска тронулись со своих мест и двинулись через Даугаву, чтобы быстрым маршем зайти в тыл Двенадцатой армии и взять в плен защитников Риги — триста тысяч воинов, с артиллерией и прочим военным имуществом. Это была головокружительная и, казалось, легко достижимая цель, ибо при быстром наступлении от Икшкиле до берега моря можно было добраться за один день. Если бы план удался, это явилось бы новым Седаном [57], самым блестящим достижением за всю войну, более выдающимся, чем Танненберг и уничтожение армии Самсонова в лесах Восточной Пруссии. И почему бы ему не удаться? В сущности говоря, никакой войны уже не было — просто военная прогулка по территории противника. Но этот марш мог иметь очень важные последствия. Такой головокружительный успех на Рижском фронте поднял бы моральное состояние немецкой армии. Множество трофеев, целые корпуса пленных, давно желанная «Балтийская провинция» в руках немцев — тут от радости и мертвые из гроба встали бы.

Все было так хорошо продумано, каждое обстоятельство взвешено, и, тем не менее, надежды немецкого командования осуществились лишь частично, по той причине, что под колеса сокрушающей и неотразимой немецкой военной машины попал маленький камешек — несколько пехотных полков, — и она споткнулась об этот камешек. Споткнулась так ощутимо, что целый день не могла подняться и двинуться вперед. Когда ей удалось это сделать, было уже поздно: Двенадцатая армия отошла, и окружение не состоялось. Седан не повторился, славная страница в немецкую военную историю не была вписана.

…В субботу в Зитарах, как обычно, истопили баню, но вечером, когда все собрались мыться, на побережье показались первые обозы. Медленно шагали громадные украинские волы, поднимая на дороге тучи пыли. Фыркая и отгоняя хвостами мух, тянули пушки коренастые артиллерийские лошади. Сначала караваны отступающих и беженцев были редки, но вскоре они превратились в непрерывный поток. Среди военных подвод виднелись лошаденки гражданского населения, небольшие стада домашнего скота, женщины, дети, старики. Нервно сигналя, протискивались вперед автомобили со штабным начальством и сестрами милосердия. Кавалерийские эскадроны, будучи не в состоянии обогнать колонну едущих, поворачивали коней и, перескочив через придорожные канавы, двигались полями, начисто вытаптывая посевы овса и ржи. У Зитаров погибли все придорожные посевы. Капитан издали смотрел на опустошение и не произносил ни слова. Он видел, как солдаты ловят кур, как обозники уносят с полей целые охапки клевера и вырывают картофель. Это было его имущество, заботливо им посаженное и обработанное. И если бы вчера кто-нибудь его тронул, он не стоял бы здесь молча. А сегодня… Все походило на кошмар, на дурной сон. Так, вероятно, будет себя чувствовать человек, когда наступит конец света. Все гибнет. Огонь и подковы лошадей уничтожают плоды твоих трудов, и рука не поднимается для протеста. Нет даже настоящей жалости к гибнущему. Нет злости, ненависти, ничего больше нет. Есть только тупое чувство удивления и растерянности.

Всю ночь доносился гул с дороги. Под утро над лесом на восточной стороне небосклона появилось зарево. Эрнест от кого-то узнал, что солдаты подожгли имение и теперь грабят интендантский склад; потом и его собираются сжечь.

Эрнест быстро отыскал мешок и, сунув его под мышку, поспешил в имение.

Он бежал через лес, весь обливаясь потом, и думал по пути, что будет брать и сколько войдет в мешок. На пригорке, в полукилометре от имения, ему встретилась подвода, нагруженная разным имуществом. Эрнест узнал своего дядю, Мартына Зитара.

— Ну, как там, еще что-нибудь осталось? — спросил Эрнест.

— Сколько хочешь. Почему ты не взял лошадь?

Эрнест уже не отвечал. Ему некогда было даже смотреть, что у Мартына на возу.

Вот и склад. Сколько там народу! Солдат немного, все больше местные жители. Вломившись в толпу, Эрнест хотел сразу кинуться в сарай, но его оттолкнул какой-то солдат.

— Потише, голубчик, куда торопишься!

Эрнест осекся и поспешил предложить солдату папиросу.

— Разве нельзя?

— Конечно, нельзя.

Но у многих в руках были солдатские сапоги, пачки брюк и свертки с бельем. С мешками, правда, никого не было. Из разговоров окружающих Эрнест понял, что запасы, находящиеся на складе, обольют керосином и сожгут. Возможно, уже обливают. Спрятав мешок под пиджак, он стал потихоньку продвигаться к дверям сарая. Дружески улыбаясь караульному, он вопросительно подмигнул и предложил ему папиросу. Караульный взял всю пачку и пропустил в сарай. Эрнест очутился у громадной груды вещей. Пахло нафталином. Здесь лежали брюки, гимнастерки, сапоги, шинели, полушубки, продуктовые мешки, медные котелки и белье с клеймом, местами груды были разворочены и вещи раскиданы по земляному полу. Кое-где рылись мародеры. Эрнест не знал, что брать. «Жаль, что не приехал на лошади. Дядя Мартын умнее меня». Наконец, он опомнился и с жадной поспешностью стал запихивать в мешок все, что казалось поценней. В самый низ втиснул две шинели, затем несколько пар сапог, оставшуюся половину мешка заполнил солдатскими гимнастерками и черными артиллерийскими брюками, сверху положил еще полушубок, но не смог завязать мешок и с сожалением вынул полушубок. Оставлять его он не хотел. Завязав мешок, Эрнест надел полушубок и с трудом взвалил тяжелую ношу на плечи. В мешке было примерно около двух пудов. Тяжесть солидная, да еще полушубок на плечах, а время года такое, что люди ходят босиком, расстегнув ворот.

Эрнест с мешком на спине медленно дошел до пригорка. Он весь взмок, ноги подкашивались и перехватывало дыхание. Но он не сдавался. Время от времени присаживаясь отдохнуть, он ощупывал сквозь мешок носки сапог, и сердце его всякий раз загоралось радостью.

Добравшись до опушки леса, он в последний раз оглянулся. Слева от старого замка поднялся к небу, рассыпая огненные искры, новый столб пламени: горел склад. Пропало все добро! Много, много добра.

«Зачем они все жгут? — думал Эрнест. — Самим не нужно — отдали бы мне».

При воспоминании о вещах, что там остались, у парня защемило сердце. Ему казалось, что горит не военный склад, а его собственное богатство. Что значил этот пустячный мешок по сравнению с полным сараем вещей?

Немалых трудов стоило Эрнесту дотащить мешок до дому. Но отец вместо благодарности только высмеял его:

— Вот пустая голова! Скоро придется свои вещи бросать, а он чужие тряпки домой тащит.

В ту ночь в Зитарах никто не спал. Капитан в тревоге ходил из комнат во двор, со двора на дорогу. Коровник и клеть закрыли на замок, скотину и птицу загнали под крышу, и все же он чувствовал страх перед многолюдным потоком, устремлявшимся на север. Для этой толпы не существовало ни власти, ни закона. Она, как дикое стадо, стремилась вперед, подчиняясь инстинкту. Военные учреждения и артиллерия без пушек уже проехали, теперь шли разрозненными группами пехотинцы, усталые, угрюмые, одичалые и наполовину безоружные.

Одна из проходивших групп заночевала в прибрежном лесу и развела костер. Солдаты поймали где-то довольно большого поросенка. Его тут же около дороги зарезали, наскоро освежевали и всю ночь варили мясо. Дрова брали из штабеля Зитаров, для растопки изрубили старые ясли, валявшиеся под навесом конюшни. Каждый делал что ему нравилось, и никто даже не пытался что-либо запретить. Наутро, когда солдаты отправились дальше, Эрнест обшарил место их стоянки и обнаружил свиную шкуру, два топора и поросячью голову. Все это он унес домой.