Поэты 1840–1850-х годов - Борис Бухштаб

Долгое и красноречивое молчание. Лицо Анунциаты постепенно одушевляется, глаза ее начинают сверкать, стан выпрямляется, правая рука поднимается торжественно. Во всей позе ее что-то прекрасное… Она смотрит на Фети и говорит.

Великий боже! Что со мною? Я дрожу.(Громко и сильно)Внимай, внимай пророческому слову,Из уст моих ты слышишь голос свыше.           Страшный путь ты избрал, Фети!           И на избранном пути           Для тебя расставят сети           Злоба, зависть; но идти           Должен ты по нем, лелея           Светлый, чистый идеал,           Не ропща и не робея;           Бог тебя сюда призвал…           Для великого!.. А люди…Но ты пиши не для суда мирского.Бессмыслен и пристрастен суд людей…Есть суд другой — и есть другое слово…Его-то ты вполне уразумей!..(Исчезает.)

Доминик, пораженный сими словами, пребывает с минуту безмолвен, с опущенной головой. Потом поднимает голову, ища глазами Анунциату.

О дивное, прекрасное явленье!О неземная!.. Где ты? Погоди,Не улетай… Благодарю, создатель!В ее устах твое звучало слово!..Мне слышатся еще досель те звукиГармонии чистейшей!.. Как светло!..Как хочется мне плакать и молиться!Как грудь кипит! Как сердце шибко бьется,Рука к холсту невольно так и рвется…Мой час настал. Великий, дивный час!..За кисть, за кисть, Доминикино Фети!..(Убегает.)

Действие седьмое

выход предпоследний

Через пятнадцать лет после предшествовавшей сцены. В Риме, в мастерской художника.

(худой и бледный, пишет картину и вдруг останавливается, мрачно поводя глазами)Нет, кончено, остыло вдохновенье…Не воротить минувшее мгновенье!..(Толкает ногою станок, на котором стоит картина. Картина падает.)Прочь с глаз моих!.. Ну, веселитесь, люди!(Рвет в бешенстве кисть, бросает ее и топчет ногами.)Сбирайтеся смотреть на мой позор…И вы, завистники с змеиною улыбкой,Художники! Сбирайтеся сюда!..Коварное, слепое провиденье!Зачем сей путь ты указало мне?Обман и ложь — и на земле и в небе!Я изнемог!.. Довольно… Нету сил;Червь внутренний мне сердце источил!..Башмачник я, ремесленник презренный,А не художник, славой осиянный!(Хохочет дико.)Разбит во прах мой велелепный сон!(Задумывается и через минуту)А сон тот был и чуден, и прекрасен…Казалось мне тогда, что я восстануВ лучах, в венце и в нестерпимом блеске,Величием, как ризой, облаченИ молниею славы опоясан!Колебляся под куполом святыни,Я радугу хотел сорвать с небес;С природою я мыслил состязаться;Пересоздать небесные светила,Луну и солнце с неба перенестьНа полотно. И кистью исполинскойХаос, и тьму, и ад изобразитьНа диво, страх и трепет человеку!..Я мыслил сжать в одно произведеньеГромадное — все божии миры!..(Немного погодя)Искусства царь, в регалиях моихЯ плавал бы над миром изумленным,И на меня в немом благоговеньиСмотрели б очи тысячи людей…И голос мой тогда бы с высоты,Подобно грому божьему, раздался:О люди, на колени!.. Не предо мною, люди,—Пред искусством! ………….А ныне что я?(Приближает к себе бутылку с вином и, указывая на нее)Вот что теперь единственный мой друг,Единственное благо мне дающий,—Забвение…                 (Пьет.)                          Как сладко в душу льетсяЖивительный и пурпуровый сок!Как весело мечтается и пьется!..(Выпивает залпом несколько стаканов вина и по некотором молчании)Что вижу я?.. Окрест меня собралисьАрхистратиги дивные искусства,Великие!.. Так точно, это он,Божественный творец «Преображенья»,И он, создатель «Страшного суда» —Сей строгий и суровый Бонаротти…Вот нежный, утонченный Гвидо Рени…Страдалец вдохновенный Цампиери —Мой гениальный тезка — также здесь…                    (Еще пьет.)И все они с любовью и с почтеньемТоржественно взирают на меняИ говорят: «Достойный наш собрат!Наполнив наши кубки золотые,Мы чокнемся во здравие искусства,Обнимемся — и вместе в путь пойдемК сияющему храму вечной славы…Мы гении, мы высшие земли!Во храме том мы с гордостью воссядемНа благовонных ла́вровых венках,Амврозией хвалений упиваясь,И будем трактовать лишь об искусстве,Зане другая речь нам неприлична…»

Долгое молчание.

Опять мечта… Проклятая мечта!..Вы, демоны, смеетесь надо мною?..Ну, смейтесь, смейтесь, — я и сам смеюсь.

Удар грома.

Сильнее, гром! Тебе не заглушитьСтенания растерзанного сердца!..

Другой удар сильнее.

Вот так! И то не громко; посильнее!..О, если б мне стихии покорялись!..Одним ударом я б разрушил мирИ молнией спалил бы все картины…Пусть гибнет всё… Пощады ничему!И первое погибни ты, искусство!..Искусство — вздор… Оно на дне бутылки,Вот где оно, искусство!.. Пить и пить…Страстям своим… отважно предаваться,Роскошничать и в неге утопать —Вот жизнь!.. И Рафаэль так жил…                                                     И я…                  (Засыпает.)

Гром и молния. Фети спит непробудным сном… Освещенная молнией, бледная и худая, с распущенной косой, появляется Анунциата и останавливается перед спящим Фети.

                      Богохулитель дерзкий!И это ты, что обещал так много,Ты, кем была я некогда горда,Кому вполне безумно предавалась,Кем я жила и страстно упивалась,—И это ты, мой светлый идеал?Проклятие! Ты дерзостно попралСвятыню чувств, надежд и вдохновений,Ты погубил в зародыше свой гений,На полпути к бессмертию ты пал!

Фети просыпается и с ужасом смотрит на Анунциату.

О боже! Прочь, ужасное виденье…Анунциата!!. Это страшный сонИль совести тревожное явленье?!Я без того разбит и сокрушен…Анунциата, ты ли?..

                                      Это я!Я — казнь, тебе ниспосланная свыше!..А! ты узнал меня!.. Да, это я,—Твоя Анунциата!.. Это я,Доминикино Фети!.. О, гляди, гляди,Я мало изменилася. Не правда ль?…………………………………Проклятие, проклятие тебе!

Не проклинай! Не я, не я, а люди —Виновники погибели моей!У ног твоих позволь мне умереть,Дай выплакать у ног твоих прощенье…Не я, не я, — а люди!………

235. «Напрасно говорят, что я гонюсь за славой…»

Напрасно говорят, что я гонюсь за славойИ умствую. Меня никто не разгадал!Нет, к голове моей чернокудрявой,Венчанной миртами, ум вовсе не пристал.Нет, что мне умствовать! К чему? Вопросы дняИ смысла здравого прямое направленьеМеня не трогают, не шевелят меня:Когда в движеньи ум — мертво воображенье…Не мир действительный — одни мне нужны грезы,Одна поэзия душе моей нужна!Порой салонный блеск, мазурка, полька, слезы,Порою мрачный грот и томная луна…При ослепительном и ярком свете бала,С букетом ландышей и пышных тюбероз,Иль одинокая под сумраком берез,Я с наслаждением мечтаю и мечтала.Напрасно ж говорят, что я гонюсь за славойИ умствую… Меня никто не разгадал!Нет, к голове моей чернокудрявой,Я повторяю вам, ум вовсе не пристал.

236. БУДТО ИЗ ГЕЙНЕ