Проект «Сколково. Хронотуризм». Книга 2 - Татьяна Михайлова

Бриггс пристально смотрел на обнаглевшего «найденыша», и во взгляде капитана Павел легко прочел одно короткое слово, просьбу, а точнее, приказ: «Заткнись. Или будет хуже».

«Будет, будет», — обмен мыслями на расстоянии, к сожалению, не состоялся. Похоже, что представление достигло кульминации и вот-вот наступит развязка. А у зрителя в первом ряду, вернее, туриста, появился отличный шанс увидеть все своими глазами. И даже поучаствовать в спектакле лично.

— Фон Штейнен, все же это он, скотина, — пробормотал себе под нос Ричардсон, — я же приказал ему сидеть в своей каюте и не высовывать оттуда носу! — Оттого, что его приказ проигнорирован, помощник капитана пришел в сильное расстройство, грозившее перейти в аффект.

Но Бриггс нрав своего помощника знал прекрасно:

— Утром, Альберт, все утром. Сейчас мы наконец-то поедим, потом надо попытаться отдохнуть. Я буду дежурить первым, потом ты сменишь меня, или мы попросим нашего гостя помочь нам. — Бриггс мельком глянул на Павла.

— Конечно, с радостью, — согласился он и едва сдержался, чтобы не вызваться на дежурство первым, но решил промолчать. Пусть решают сами, а поспать немного все же придется, чтобы подойти к финалу свежим и полным сил.

— Ага, он поможет! Он тебе так поможет! — вновь взвился со своего места Ричардсон. — Он уже четверых один уложил. Да он с врачом заодно, я это только сейчас понял!

В это мгновение Павел в полной мере оценил предосторожность, проявленную Бриггсом. Капитан повернулся вполоборота, толкнул Ричардсона в грудь, и тот снова врезался затылком в доски переборки. И вынужденно притих, потирая рукой дважды раненное место.

— Патрик, не слушайте его, он пьян. Завтра, когда проспится, он будет извиняться перед вами. Пойдемте поможем Эдварду. Я думаю, что жаркое уже готово. — Сара схватила Павла за руку и потянула его за собой.

— Желаю приятно провести время! — проорал им вслед Ричардсон, а капитан отвернулся к столу и занялся окороком. И, кажется, налил себе еще виски: Павел услышал за спиной тонкий короткий звон стекла о стекло.

Сара остановилась так резко, что Павел не успел затормозить, он едва не врезался женщине в спину. И, чтобы не упасть, расставил руки и уперся ими в стенки коридора. Сара задрала голову вверх, тряхнула волосами и сказала, не оборачиваясь, глухим, странно спокойным голосом:

— Не обращайте внимания, Патрик. У Ричардсона бывают подобные припадки, но редко, очень редко. На «Ариэле» штурманом служил его младший брат, он исчез вместе с клипером и командой прямо во время очередной гонки. Все, кроме Альберта, знают, что их забрало море, и только Ричардсон отказывается в это верить. Пойдемте, камбуз находится рядом с кубриком, это недалеко.

И, подобрав подол длинного платья, побежала вперед. Павел ринулся следом за ней. По пути он успел заглянуть в распахнутую настежь дверь матросского кубрика. Павел даже чуть сбавил ход, чтобы рассмотреть все хорошенько, но в полумраке разглядеть успел немного, заметил только, что в помещении порядок, все вещи лежат на своих местах, а пол чистый. Койки матросов аккуратно заправлены, рундуки задвинуты под них, на растянутых тонких канатах развешены для просушки матросские робы. А на круглом столике в центре кубрика в глубоком деревянном блюде лежат курительные трубки — предмет гордости и особой заботы каждого моряка. Пересчитать их Павел не успел: Сара уже убежала далеко вперед, и из полумрака слышался только стук ее каблуков. И усилился волнующий запах жареного мяса — камбуз был уже близко. По полутемному коридору Павел бежал почти ощупью, но цель перед собой видел хорошо — отлично различимый на чернильно-мутном фоне ярко освещенный прямоугольник дверного проема. И силуэт женщины, застывшей на его пороге, — она словно споткнулась и замерла в неудобной позе или просто не решается перешагнуть через комингс.

— Что с вами? — выдохнул на бегу Павел и остановился рядом с Сарой.

Она закрывала собой обзор и смотрела то в переборку прямо перед собой, то на Павла, то себе под ноги — куда угодно, только не в сторону камбуза.

— Патрик, что с ним? Посмотрите, пожалуйста, — попросила она и вжалась в обшитую светлыми досками стену коридора.

— С кем? — Павел не сразу понял сути вопроса, сделал несколько шагов вперед и осмотрелся.

Кирпичная плита, на ней медный котел с кипящей водой, рядом небольшая блестящая кастрюлька, накрытая крышкой, и чайник. На стене над плитой в ряд развешена чистая посуда — сковородки, ковшики разного размера и большие кружки. Вдоль стен полно мешков, ящиков и бочек — с провиантом, не иначе. Вон в том, дальнем открытом ящике явно лежит лук, а в соседнем, кажется, морковь. В бочках, скорее всего, солонина — в девятнадцатом веке единственным средством консервирования таких скоропортящихся продуктов, как мясо и сало, была соль. Впрочем, это ситуацию почти не спасало, особенно при дальних переходах. Пересоленное мясо было почти несъедобным, тем более что из-за ограниченного количества воды на корабле его не удавалось вымочить в достаточной степени. Солонина в бочках приобретала своеобразный цвет красного дерева с прожелтью, а при дальнейшем хранении — коричневато-зеленоватый, и мясо начинало источать натуральный трупный запах. Павел вспомнил некстати, что впоследствии, когда появились консервы, матросы называли волокнистую говядину из банок «каболка» или «дохлый француз». Павел чуть скривился от отвращения и посмотрел сначала на полки, уставленные горшками и мисками, на колоду для рубки мяса, на поленницу дров, на перевернутый котел у переборки. Помещение настолько тесное и неудобное, что тут с трудом поместится один человек, и передвигаться он сможет только боком. У противоположной от плиты стены расположен большой, грубо оструганный кухонный стол, на нем лежат засыпанные мукой доски. А рядом с перевернутым низким табуретом, уткнувшись макушкой в ножку стола, скорчившись в три погибели, лежит кок. И не двигается, не отвечает на зов — словом, никак не реагирует на вторжение. И давно забыл о том, что ужин готов, — судя по запаху, мясо давно успело пригореть.

— Он что, спит? — подала голос Сара.

— Не похоже.

Павел осторожно шагнул вперед и остановился, повернувшись спиной к плите. От огня и нагретых кирпичей исходил сильный жар, дрова потрескивали еле слышно, а в котле булькала кипящая вода. Декорации еще те: позади почти адское пламя и несколько десятков литров кипятка, впереди покойник. А в том, что кок «Марии Селесты» мертв, Павел уже не сомневался. Неестественная поза, вывернутая правая рука со скрюченными пальцами, поворот головы — все говорило об этом. Осталось лишь убедиться — Павел взял кока за плечи и приподнял над полом. Голова человека мотнулась, повернулась в сторону, и Павел увидел широко раскрытый рот Хэда, его выпученные, невидящие глаза и бледную, с синим отливом кожу на его перекошенном от конвульсий лице. А перед смертью бедолагу несколько раз основательно вывернуло. Павел попытался аккуратно уложить тело обратно, но не удержал, и покойник со стуком рухнул на пол. Правая рука Хэда выпала из-под тела, и Павлу показалось, что кок с досадой ударил кулаком по усыпанным песком доскам пола. Сара вскрикнула негромко, но тут же зажала себе рот обеими руками, втянула голову в плечи и зажмурилась. Женщина попыталась отступить назад, но споткнулась обо что-то в темноте и едва не упала. Павел кинулся ей на помощь, но тоже оступился и врезался плечом в переборку в сантиметре от котла с кипятком.