Антикиллер-5. За своего… - Корецкий Данил Аркадьевич

Бармен наклонил голову.

– А зачем?

И тут из туалета с грохотом вылетел Лопух – вместо черного пакета на нем почему-то был надет красный. Нет… просто Лопуху разбили башку. Кровь заливала волосы и лицо, стекала по куртке и штанам. Лопух упал и заревел тонким телячьим баском…

Сразу вслед за ним показалась чья-то нога, обутая в сапог с длинным загнутым носом, вышел высокий как башня мужик в кожаном пиджаке. Посмотрел на Ниндзю, моргнул.

– Что за фигня тут происходит? – спросил он удивленно.

Ниндзя не думал, не целился, даже не успел испугаться. Ружье выстрелило само. В ушах нестерпимо зазвенело. Мужик в пиджаке просто покачнулся, а не улетел к противоположной стене, как в кино, сказал громко «га-а!» и неловко опрокинулся назад.

– Лежать! – зачем-то сказал Ниндзя.

Сзади что-то навалилось, пригнуло его к земле. Он качнулся, инстинктивно пригнул плечи и голову, упал на колено. С него скатилась шумная горячая тяжесть, грохнулась в стойку. Бармен. Ах ты сука… Ниндзя ударил его головой в лицо, но руки не слушались, тело не слушалось – его крепко держали. У бармена длинные цепкие руки, как клещи, как стальные манипуляторы, он скалится, гад, своим окровавленным ртом…

– Отпусти, козел!!! Стреляю!!!

Ему показалось, ружье выстрелило куда-то в сторону, совсем не туда, куда надо. Но хватка тут же ослабла, и он вскочил. Бармен точно так же смотрел и скалился на него снизу, и как-то странно, неестественно болталась размозженная выстрелом левая ступня с остатками ботинка.

Ниндзя почувствовал, что сейчас вырубится. А перед этим его вырвет.

Он оперся на ружье, постоял несколько секунд. Над стойкой показалась рожа в сползшем набок черном пакете. Берц.

– Вон тех пару бутылок, а? – гаркнул он и показал пальцем на полку с выпивкой.

По залу антилопой прыгал Гвоздь, размахивая мешком. Лопух стоял на карачках и тряс головой…

– Сваливаем… – еле выговорил Ниндзя.

Шатаясь, он вышел из-за стойки и поплелся к выходу. Ему вдруг показалось, что пол накреняется, уходит вниз, как крутой горный склон. А он скользит по нему, скользит… Как на сноуборде. А сзади с грохотом и воем несется снежная лавина…

– Ниндзя, ты что?

Он остановился, удерживая равновесие. Сорвал с головы пакет. Дышать сразу стало лучше. Они уже поднимались по лестнице – впереди маячила задница Гвоздя.

– Я в порядке, – сказал Ниндзя. – Где Лопух?

– А фер его знает, – прогудел сзади Берц.

Лопух был уже на улице. Гвоздь поливал ему на голову виски из бутылки, Лопух визжал от боли и подпрыгивал на месте. Окровавленное лицо с вытаращенными глазами было страшным и одновременно жалким, смешным.

– Уходим, уходим. Быстро!

Торопливые шаги эхом отдаются на пустынной улице. Берц, Гвоздь, Лопух. Кто-то возбужденно смеется, кто-то плачет.

Не останавливаться, не думать.

У Ниндзи ощущение, что он забыл что-то там, внизу. Что-то важное. Да, кажется, он забыл посмотреть, жив ли тот мужик из туалета…

Дикий страх накрыл его, расплющил, закрутил, как снежная лавина: «Что ты наделал, блин, придурок?!!»

Но Ниндзя упрямо тряхнул головой. Не думать, не думать. Главное – не думать…

Глава 9

Розыск Глушакова

Чудеса случаются там, где в них верят.

Мужчину с простреленной грудью увезли сразу – ранение средней тяжести, но будет жить, скорее всего. Обколотого промедолом бармена уложили на каталку во дворе, ждали, когда подгонят второй реанимобиль. Он был в сознании, капитану Глушакову даже удалось переброситься с ним парой слов.

– Это были местные, – сказал бармен. – Потому что других здесь просто не бывает. Может, я и видел их раньше. В основном, здесь тусуются мужики постарше, а это были совсем молодые грачата… Он ствол на меня наставил: «Выворачивай кассу!» А я в дырки эти смотрю… ну, которые в пакете у него на голове… И вижу: сейчас уссытся пацан со страху…

Ночной бар, разбойное нападение, сопливые отморозки. Такие дела чаще всего раскручиваются стремительно, как катушка спиннинга, на который попался безмозглый окунь, – только успевай выбирать леску.

Гнедин записывал свидетелей, некоторых кратко опрашивал. Все обращали внимание на молодость и неопытность налетчиков. Они даже называли друг друга по кличкам: Лопух, Гвоздь…

Вскоре приехал Коренев – мрачный, круги под глазами.

– Ну, что?

– Местная гопота, Филипп Михайлович, сопляки. Видно, на выпивку элементарно не хватило. Пакеты для мусора на головы напялили, ружьишко взяли, пошли грабить… Свидетели, видео с камеры, вон, Карпенко, гильзы, кажись, нашел. Проблем быть не должно, пойдет на раскрытие!

К ним подошел эксперт-криминалист Карпенко, стянул зубами резиновые перчатки, закурил.

– Опять гладкоствол, – буркнул он, рассматривая тлеющий кончик сигареты. – И гильзы похожие – итальянские, «Фиоччи»…

– В смысле «похожие»? – Лис поднял бровь. – Ты про Степную толкуешь?

Карпенко кивнул.

– Там такие же были.

– И?

– Не знаю, Филипп Михайлович. Такие патроны, конечно, в любом оружейном магазине купить можно… Только дорого, вряд ли все охотники такие берут. У нас и «мазератти» тоже продаются, только вот катаются на них единицы. – Он крепко присосался к сигарете, выдохнул, сплюнул. – На экспертизу их надо, там видно будет. А вдруг?

Криминалист поднял глаза, наткнулся на жесткий, напряженный взгляд начальника уголовного розыска.

– Действуй, действуй, Карпенко, – сказал Лис своим фирменным тоном, будто эксперт-криминалист уже давно должен был сидеть в своей лаборатории и корпеть над этими гильзами, а не стоять здесь. – И ты, Глушаков, не спи. Добудь мне этих отморозков свежими…

Сказано – сделано. Пятерых самых трезвых посетителей капитан Глушаков допросил на месте, остальным выписал повестки.

В общем, все сходилось примерно в одной точке.

«Тот пацан, которому башку разбили, он наш, с бульвара, в соседнем от меня доме живет, его Лопухом зовут. Как настоящая фамилия, не знаю, только по кличке. Они за автомастерской собираются, их там целая гоп-компания, такие же отморозки… Жена там проходила как-то, ей так от остановки ближе, а эти пацаны чего-то сказали ей по пьяни, я потом ходил разбираться. И этот Лопух там был, и другие, их у нас все знают, каждый вечер их видим…»

«В мешках они были, это для маскировки, чтобы не узнали. И одежда такая, что у каждого второго на районе, – джинсы, куртки неприметные такие… Но потом, когда они ушли, я вышел следом на улицу, видел, как они мешки срывали, перекрикивались между собой. Наши пацаны, бульварские. Они раньше в “Кружке” тусовались, когда Шкет был еще живой, а потом поразбредались, иногда на станции “Пежо” тусуются, там закуток такой есть за забором…»

«Тот, с разбитой мордой, он как раз под фонарем стоял, а другой ему из бутылки поливал на голову и орал на него: “Лопух, стой, придурок!”»

Подключил участкового. Поднял учетные списки РОВД. Что-то дополнили алкаши c Багратионовского бульвара и местный уголовник Паша Рябина, у которого когда-то были трения с бандой Шкета.

К восьми утра Глушаков знал имена, фамилии и адреса всех четверых предполагаемых налетчиков.

Цифра

Ящик с матерью опять ругаются. Где-то далеко. Через прикрытую дверь спальни, сквозь теплый сон влетают ярко-желтые огненные вопли, превращаются в злых птичек из «Ангри Бердс», потом в огни машин, бегущих по горному серпантину где-нибудь в Сочи, или нет, лучше в Монако… А-а, нет, уже не машины, это снежинки, метель, пурга… Снег летит, снег насыпал над ней белый уютный сугроб, внутри тепло, ей не страшно. Да ей вообще по фигу, ага.

– Что за фигня, а?!! Ты мне скажи, что это значит!

– Чего ты ко мне вяжешься? Я при чем?!

– Дура!!! Где ствол?!! Ствол где?!!

– А я откуда знаю?

– А кто знает?!!

Стук-стук, бах-бах. Ящик в припадке. Барабанит в дверь ванной. Значит, мать там. Интересно, она специально заперлась или просто не успела выйти после душа? Она его не боится, в общем-то. И правильно. Он совсем дуреет, когда его начинают бояться. Из носа волосищи, из башки рога, пасть раздвигается, раздвигается, сейчас проглотит… Только она под сугробом спряталась, фиг он ее найдет.