Темный век. Трактирщик - Александр Воронков

— Нет, не оно.

— Так ведь горит! Ежели на дрова высыпать — обязательно займутся…

— Это если сухой порошок будет. А чуть отсыреет — и всё. А отсыреет очень легко. Вот в наших краях его специально обрабатывают, чтобы и горел жарче, и не портился дольше.

— А как это делается?

— Ну, а я-то откуда знаю? Я же кулинар, а не химик или пороховщик.

— Понимаем, мастер Белов. Никто не захочет человека из иного цеха своему мастерству учить! А уж алхимики, о коих ты вспомянул, — те и вовсе сродни чернокнижникам приходятся: кто едкую воду делает, что железо разъедает? Алхимики. Кто богопротивным грекам-схизматикам горючую грязь из нафты, этой отрыжки Нечистого, гонит? Обратно они. Не зря говорят, что к себе они принимают лишь тех, кто при трёх свидетелях из их гнусного цеха выпотрошит труп неупокоенного христианина. Отчего наши отцы Церкви их интердикту не подвергнут до сих пор — ума не приложим…

— Вот как? А как же пан Стасек научился порошок делать, если не у химиков… В смысле — алхимиков?

— Ну, тут, можно сказать, повезло: случай подходящий представился. Впрочем, то всё давно быльём поросло. Что же сегодня мы решим насчёт зелья? Снадобье редкое, цены хоть и немалой, да для хорошего человека не грех и уступить…

"Шило — мочало: начинай сначала!" Почуяв возможность поднажиться за счёт простоватого иноземца, выкладывающего вполне приличные деньги за изрисовывание холстины фургона, Иннокентий со Стасеком со страстью погрузились в процесс объегоривания. Тогда как остальные члены труппы составляли лишь молчаливую группу поддержки, эта парочка в ходе торгов применила всё своё актёрское мастерство, то произнося громкие монологи, то клянясь целой вереницей святых, всё время используя невербальные средства: жестикулируя, подпрыгивая на месте, закатывая зрачки… В конечном итоге я сделал вид, что сдался, приобретя весь запас имеющегося эрзац-пороха за шесть хеллеров. Учитывая то, что франты изначально запросили аж пятьдесят, вполне гуманная цена. Впрочем, судя по их ни чуточки не огорчённым лицам, актёры себя обделёнными отнюдь не чувствовали.

К моему огорчению, попытка переманить Стасека к себе на работу в качестве, так сказать, "лаборанта", не увенчалась успехом. Творческая личность напрочь отказалась посвятить себя иному ремеслу, кроме театрального искусства. Тем не менее артисты клятвенно пообещали, что в будущем поставки пороха "для розжига дров", пусть и такого паршивого, вполне возможны.

Условившись, что приобретённый горшок с порохом служители Мельпомены доставят ко мне ввечеру самолично, я распрощался с франтами и продолжил свой путь в "салон красоты", прикупив по дороге у башмачника небольшой шмат свиной кожи.

Давешний цирюльник, как и предполагалось, был на рабочем месте. Ввиду отсутствия клиентуры он занимался подкрашиванием облупившейся красно-белой спирали на закреплённом у двери жезле, служащем опознавательным знаком его гильдии. Рядом золотился приставленный к стене новенький медный таз, а на одном из двух табуретов были аккуратно, как в хирургическом отделении, разложены нож для бритья, щипцеподобные ножницы, ланцет, коробка с иглами и мотком жил, глиняная плошка с серым жидким мылом и горшочек квасцов. Второй табурет, как я уже знал, предназначался для клиентуры. Увлечённо насвистывая, мастер Кралек не замечал ничего вокруг за своим занятием.

— Бог в помощь, уважаемый!

— Бог-то Бог, да я и сам не плох! А, это вы, пан чуженин! А слухи ходили, что вы покинули наш Жатец. Видно, врали люди? Чем же могу услужить?

— Нет, люди не врали. Действительно, путешествовал тут недалече, а теперь вот вернулся. Ну, а услуга, пан Кралек, мне действительно ваша нужна. Эвон как щетиной зарос, скоро борода как у столетнего деда будет. Надо бы лицо в порядок привести, да и подстричься немного не мешает.

— Это мы мигом, со всем нашим великим удовольствием! Прошу садиться вот сюда, а я сей минут, единым духом! — Торопливо вытирая руки о холщовый передник, цирюльник ринулся внутрь дома, откуда тотчас послышалось позвякивание и погрюкивание. Спустя полминуты, когда я уже безмятежно примостился на свободный табурет, Кралек выбежал из дверей, держа в руках довольно объёмистый глазированный горшок, который тут же насадил мне на голову по самые уши.

— Ты что, одурел?!!

Табурет, отлетев, ударяется в каменную стену дома, мгновением позже притягиваю брадобрея за вырез котты к себе, левой рукой перехватывая его запястье с зажатыми в пальцах ножницами.

— Пане, пане! Что с вами?!! Пощадите!!! За что?!! — Перекошенная ужасом физиономия "фигаро" — бледнее поганки. В глазах — переполох. — Я же даже не оцарапал пана, ещё ни волосинки не срезал!

— Ты чего творишь? — Оттолкнув перепуганного Кралека, сдираю с головы горшок. — Совсем обалдел: людЯм посуду на башку напяливать?!!

— Так ведь пан сам велел постричь его! А как же иначе стричь: пан-то, при всём уважении, не вояк и не благородный рыцарь, его иначе, чем под горшок стричь невместно…

"Под горшок". Эти слова, хоть и произнесённые на старочешском, расставили всё на свои места. Видал я такую "причёсочку", и не раз: и у писаря на репродукции репинских "Запорожцев", и в различных фильмах на темы о сечевом "лыцарстве" и европейском Средневековье, а уж тем паче — здесь, на головах горожан, — ан забыл вовсе, каким способом получался тот забавный "причесон", когда ниже ушей волосы мужчин снимались подчистую, оставаясь на голове эдакой смешной копёнкой.

— Тьфу ты, зар-раза! Что ж ты нормально сразу не сказал, что делать будешь? Видишь: человек сидит, о вечном задумавшись, а ты ему ни с того ни с сего макитру на темечко! Предупреждать надо… Ты уж прости меня, пан Кралек: был не прав, действовал, не подумавши. Готов загладить свою резкость. Как насчёт двух хеллеров компенсации?

— Шесть с половиной, ласкавы пан…

— А что не марку сразу, а? — Вот не нравятся мне такие "терпилы": не успел от шока отойти, а уже деньги вымогать принимается.

— Никак нельзя марку. Шесть хеллеров штрафа за такое поношение ратманы присуждают…

— Не врёшь?

— Зачем? Это всякому ведомо: шесть за оскорбление с хватанием, дюжина — за побои, за лёгкое увечье — до сорока хеллеров. Так что больше шести не присудят, но и меньше — тоже. Так что — шесть с половиной, прошу ласкава пана…

— Ладно, убедил. Шесть. Ну а ещё пол-хеллера за что?

— Так чтобы в суд не обращаться. Паны ратманы за вынесение решения не менее половины суммы ещё в свою пользу отсуждают.

— Ну что ж, коли так — договорились. Погоди малость: сейчас омоньер развяжу…

— Пусть ласкавы пан не торопится. Как закончим бритьё и стрижку, так сразу за всё и расплатится.