Неугасимый огонь - Биверли Бирн

– Вы удивительная женщина, – произнес Роберт, охваченный волнением. – Мне трудно разделить вашу убежденность, независимо от того, ждет вас успех или поражение.

Мария смотрела на него долгим, изучающим взглядом.

– Я свободная женщина, – наконец произнесла она. – Независимо от того, что обо мне будут говорить в обществе, я делаю то, что считаю нужным и принимаю те решения, которые устраивают меня – как мужчина.

– И вы считаете, что Испания должна стать другой, нежели сейчас, и что ваши поступки заставят ее измениться?

– Не это имела я в виду, политика в данный момент ни причем.

– А что же в таком случае? – спросил Роберт.

– Я хочу… тебя. И не смотри на меня так… Да, хочу… Я не имею в виду что-то постоянное, а вот сейчас… Здесь. Неужели я тебе совсем не нравлюсь, Роберт?

Несмотря на то, что Роберт внутренне был готов к подобному повороту событий, Мария ему нравилась, и он хотел женщину, – она его и удивила и обрадовала. Конечно же, он чувствовал, что эта встреча не вполне деловая: уединение, одеяние доньи Марии, ее возбуждение – все говорило о том, что она ждала Роберта не только для разговора о судьбе Испании и его несчастного народа… Да, но возможно также начиналась ее связь с Доминго?.. И все-таки сдержанность англичанина в нем присутствовала… Еще…

– Да нет, привлекаешь. Но я привык сам выбирать себе женщин, а не быть выбранным ими.

– Тогда ты и понятия не имеешь о том, что теряешь, англичанин. Уступчивость – не страсть. Тебе еще предстоит очень многому поучиться, – Мария начала, глядя на Роберта, расстегивать корсаж.

У него перехватило дыхание и по всему телу пробежала дрожь. Наконец ее бюст обнажился. Ему хотелось взять эти груди, уткнуться в них головой, ласкать, целовать.

– Иди сюда, – позвала она и он, не в силах сопротивляться обуявшему его желанию, бросился к ней.

Мария сжала его в своих объятиях. Ее раскованное желание, как у заправской куртизанки, требовало наслаждения и возбуждало его страсть. Он впервые почувствовал, каким восхитительным может быть наслаждение. Когда ее сильные ноги обхватили его бедра и, прижав его к своей пышной груди, она приняла его в себя в порыве необузданной страсти, он почувствовал себя на вершине блаженства и отдался ему без остатка.

– Еще, – шептала она. – Еще, нет, нет, еще! Мне хочется тебя всего…

Уходил он от нее на рассвете. Она раскинулась на диване у затухавшего камина, обнаженная, пресыщенная, истомленная… Ее рыжие волосы разметались по подушке, размягченная любовными ласками соблазнительная плоть, успокоилась от неистовства страсти.

Прощаясь, он напомнил ей.

– Я еще ничего не решил.

– Я знаю, и не думала, что смогу завоевать тебя лишь одной любовью. Любовь нужна была мне, а не Испании. Я сама хотела ее.

– А мне? Как ты думаешь?

– Надеюсь, что и тебе.

– Да.

– Значит ты еще вернешься ко мне?

– Хотелось бы, – признался Роберт.

– Тогда я всегда буду рада снова тебя увидеть. Что бы ни случилось.

Он кивнул и направился к двери, но, что-то вспомнив, остановился.

– Чуть не забыл, я кое-что принес тебе. – Он вынул небольшой пакет и преподнес Марии.

Она тут же раскрыла его и, увидев его содержимое, признательно улыбнулась Роберту.

– Мне не сразу удалось выкупить его назад, а то бы ты получила его раньше.

– Я счастлива получить его именно сейчас. Спасибо, Роберт.

Донья Мария накинула ожерелье, и оно вновь украсило ее красивую шею.

11

С рассветом тусклый, унылый, темный пейзаж приобрел более четкие очертания. Экипажи с трудом пробивали себе дорогу в плотной желтоватой грязи, комьями облепившей колеса, лошадей и сами кареты. Почти неразличимые из-за завесы дождя, на горизонте появились контуры Севильи – цель долгой и утомительной поездки путников.

– Наше прибытие могло быть более торжественным, – произнес Пабло, но не один из его спутников не отозвался.

Софья куталась в накидку. Холод пробрал ее до костей. Сидя в карете между Пабло и Карлосом, она дрожала от сковавшего ее душу ощущения мрачного предчувствия. Ей не становилось теплее ни от сидящих по обе стороны от нее мужчин, ни от их любви, которой каждый из них стремился ее одарить.

Это холод смерти. Мысль эта возникла внезапно и поразила ее своей откровенностью. Кто-то на этой неделе умрет в Севилье. Может быть она? Ощущения ясности не было. Но смерть придет туда обязательно.

Пабло наклонился вперед и откинул бархатную штору на окне кареты: «Смотрите».

Карлос и Софья стали смотреть туда, куда указывал палец Пабло. Слева от них, на вершине холма, двигалась колонна людей в одеяниях, похожих на монашеские с опущенными на головы капюшонами. Каждый держал в руках оружие – толстую деревянную ручку с прикрепленными к ней кожаными плетеными косицами. До путников доносился свист, издаваемый этими плетками. Люди медленно шли гуськом, хлестая себя по плечам и спине.

– Флагелланты, – прошептал Карлос.

Спускавшееся с холма людское отчаяние исчезло за поворотом. В карете стояла скорбная тишина.

– Страстная неделя в ее средневековом проявлении, – вздохнув, прервал Пабло молчание. – Никогда их не понимал. Но, полагаю, Вам это не в диковинку.

Софья по-прежнему молчала, Карлос что-то невразумительно пробормотал по-цыгански.

«Неужели все это его не настораживает? – думала Софья. – Стоило нам оказаться втроем, как мы с Карлосом как в рот воды набрали! О, Более! И зачем только она с ними поехала? Так хотел Пабло».

– Софья, все будет чудесно, – уговаривал он ее. – Да перестань ты бояться этих цыган! – восклицал он. – Пока ты со мною, они тебя и пальцем не тронут. Это будет самая захватывающая коррида этого сезона, подумай сама. В Севилье страстная неделя, разве можно пропустить такое?

Пабло – как вновь родился. Любовь к Софье его изменила: находиться рядом с ней, восторгаться ею, тосковать по ней в ее отсутствие – все эти чувства он открывал для себя заново, а, вероятнее всего, что ему их испытывать не приходилось еще вовсе. Не легко приходилось Софье: быть рядом с двумя мужчинами, каждый из которых претендовал на ее любовь, на ее внимание, на ее душу и тело, и к каждому из них она была по-своему привязана…

В Севилье уже дожидался приготовленный к их приезду дом. Куда бы ни отправлялись Мендоза, дома их дожидались везде. Собственностью Мендоза этот дом не был. Он взят был лишь в аренду, объяснял Пабло.

– Один из местных грандов задолжал нам крупную сумму денег и никак не может с нами расплатиться. Поэтому, лишь услышав о нашем приезде, этот несчастный идальго покинул город, так как не в силах с нами ни жить вместе, ни даже дышать одним и тем же воздухом, – смеялся Пабло, – настолько невыносима мысль о долге идальго.