Неугасимый огонь - Биверли Бирн

Процессии длились двое суток. Каждая проходила по предписанному маршруту, каждая имела свой кодекс правил, формировавшийся годами и ревниво соблюдавшийся гильдиями и братствами.

– Наконец-то все кончилось, – с облегчением отметил Пабло.

– Боже праведный, что за странный город. Непонятный город в безумной стране. Тебе известно, почему Эль Колон выбрал Севилью, а не Кадис в качестве центра своих дел? – обратился он к Софье.

Та отрицательно покачала головой.

– Потому что, – продолжал Пабло, – в 1492 году порт в Кадисе был переполнен судами, вывозившими евреев, которых их католическое величество высылало из страны. Мы обречены на крайности, дорогая. Наверное, – это часть нашего характера и прежде всего жителей Севильи. Рассказывали, что три флагелланта умерли, забили себя до смерти. Но таких фанатиков в Испании гораздо больше.

Софья кивнула. Она следила, как процессия терялась из виду, шествуя в направлении собора и затем она перевела взгляд в сторону Трианских холмов.

– Есть люди, которые обязаны просить у Бога прощения, – произнесла она.

Он увидел куда Софья смотрела.

– Но не тебе, – нежно проговорил он. – Забудь об этом, маленькая моя. Все кончилось, им уже не в чем тебя обвинять. И, кроме того, через несколько дней Пасха наступит. Хватит себя изводить, пришло время праздника. – Он взял ее руку в свою. – С тех пор, как у меня появилась ты, понял и я, что такое радость.

Очистив себя от греховной скверны, Севилья готова была вновь грешить и веселиться. Яркое солнце конца апреля светило над Плаза де Торос в Пасхальное воскресенье. Восторженные зрители вопили «оле!» каждому удачному пасу матадора Эль Севильяно – теперь он уже стал их собственностью. Эхо многократно повторяло крики обезумевшей толпы болельщиков. Карлос, взяв псевдоним Эль Севильяно, мгновенно превратился в их идола. «Оле!» – вновь раздались оглушительные вопли, когда после серии удачных и виртуозных «вероникас» он, завершая бой, исполнял превосходную «гаонеру».

– С каждым боем он становится все лучше и смелее, – бормотал довольный Пабло. – Бесстрашнее.

Будто с каждым выступлением жизнь для него теряла ценность, – мелькнуло в голове у Софьи. Она рассматривала толпу зрителей и ей иногда мерещились то Зокали, то Пако. Присмотревшись, она убеждалась, что это были не они. Да и окажись они здесь и, увидев Софью, они бы ее не узнали. Им и в голову бы не пришло, что женщина идальго-богача в сатиновом платье и шелковой шали – их бывшая Софья, которая пела так, как никто больше не мог. Но, паче чаяния случись такое, все равно они были бы бессильны что-либо предпринять. Аура богатства и привилегий, теперь ей дарованные, вознесли ее на недосягаемую для них высоту и оградили ее от них. Софья все это понимала, но, тем не менее, продолжала всматриваться в окружавших ее людей, как бы ища в них фрагменты канувшего в небытие ее кошмарного прошлого.

В очередной раз Карлос на окровавленном песке арены убил очередного быка, и под неистовый рев толпы президент корриды вручил ему только что отрезанные бычьи уши – знак признания его бесстрашия и мастерства.

– Ты должен решить сейчас, – сказала Мария. – Ты не имеешь права на выжидательную позицию или нейтралитет.

– Почему? – Роберт нежно поглаживал ее волосы и слушал майскую песню сверчков за окном.

Да, эта женщина, без сомнения, его удовлетворяла. Она не была такой ограниченной и одержимой, каким был брат Илия. Роберт начинал понимать, что преданность Марии Ортеги демократическим ценностям была ничем иным, как преклонением перед властью, но никакая не жажда равенства и всеобщей справедливости. Ему было легко с этой женщиной, в которой не было и следа слепой преданности или фанатизма и которой доставляло удовольствие находиться вблизи трона – это наделяло ее своеобразным, присущим лишь ей, шармом, а его – чувством постоянной новизны в эти семь месяцев, прошедших с начала их связи. Он не любил ее, но хорошо понимал. Бывали минуты, когда беседа с нею доставляла ему такую радость и наслаждение, сравнимые лишь с минутами близости в постели.

– Ты думаешь, что если Амьенский мир нарушен, то что-нибудь изменится или уже изменилось? – спросил Роберт.

– Конечно, изменилось. Англичане отказались уйти с Мальты и объявили войну Франции. Наполеон с полным на то основанием решил, что теперь Англия – это враг и останется таковой до тех пор, пока он ее не завоюет.

– Спасибо, что ты хоть объяснила мне, что к чему, – мрачно высказался Роберт. – А то ведь я никогда в политике не разбирался, можешь себе представить.

– Не надо меня дразнить, ты – Мендоза и все отлично понимаешь.

– А кто ты? Почему ты мне никогда и ничего о себе не рассказываешь, Мария. Что же это за такие Ортега, которые предоставили тебе полную свободу действий, разрешили делать то, что тебе заблагорассудится?

– Никто мне не предоставлял никакой свободы. Я сама ее себе предоставила, Роберт. Мне казалось, что ты это понимаешь.

– Может быть. – Он с хрустом раздавил миндальный орех, достал ядро и медленно стал жевать. – Но ты так и не ответила на мой вопрос. Кто же был виновником того, что ты появилась на свет? У тебя же должны быть хоть какие-нибудь родители?

– Конечно, были. Их нет в живых, ни матери, ни отца. Моя семья из Барселоны, с севера. Я их годами не видела.

Он уже готов был спросить ее, сколько же лет ты их не видела, но поостерегся. У него появилось такое чувство, что если он ее об этом спросит, то она выцарапает ему глаза. Он догадывался, что ей далеко за тридцать лет – эдак тридцать пять или семь. Она призналась ему, что побывала замужем, но распространяться об этой стороне своей жизни не стала. Кроме того, она затронула еще одну и весьма существенную деталь.

– Тебе еще должно быть кое-что известно – я не могу иметь детей.

Следовательно, ее муженек, кем бы он ни был, судя по всему, мог спокойно отпустить ее на все четыре стороны в эту свободную жизнь и вряд ли об этом сожалеть. Ему же без обиняков заявили, что он может не опасаться внебрачных детей. Все это выглядело в высшей степени привлекательно, просто превосходно, если бы только она не продолжала бы вытягивать из него это пресловутое решение.

Роберт не собирался принимать никаких решений. В той степени, в какой это касалось его, здесь вообще нельзя принимать ничего. Ему следовало обождать и посмотреть, как будут развиваться события. Наполеон распространил свою власть на Швейцарию и Италию и теперь создавал обширные лагеря и крупные арсеналы в Булони, Кале, Дюнкерке, Остенде. Намерения свои он ни от кого не скрывал, он собирался захватить Англию, как утверждала Мария. Но для этого ему необходимо изловчиться и переправить войска и снаряжение через канал, а Эддингтон уже уполномочил Нельсона уничтожить любое французское судно. Сейчас надо было выжидать.