За свободу - Роберт Швейхель

Тем временем из подвалов начали выкатывать бочки с вином, и ликование еще усилилось. Не меньше шести фудеров[98] вина перешло в крестьянские желудки, прежде чем отряд выступил в Вейкерсгейм. Среди всеобщего веселья только Большой Лингарт оставался мрачен, хотя друзья усердно подливали ему вина. Ведь он дал клятву отомстить за Лаутнера и не сдержал ее. Вдруг со стороны лесистого холма донесся гул голосов и крики. Лингарт с друзьями бросились туда, где за кустами, на косогоре, сбился в кучу народ. Красивую крестьянку вырвали из рук Лоренца Кноблоха, пытавшегося ее изнасиловать. Крестьяне с проклятиями наступали на него, угрожающе размахивая кулаками. Лингарт протиснулся через толпу.

— Ах ты презренный негодяй! — обрушился он на Кноблоха. — Так ты затем к нам пристал, чтоб и здесь, как в городе, распутничать и гадить? Крестьянским капитаном хотел быть, а сам, женатый человек, девушек наших бесчестишь? Ах ты пес шелудивый!

— Бей его! Смерть ему! — в бешенстве закричали крестьяне. Сверкнули мечи. Лингарт молча отвернулся. Один миг — и от несчастного осталось на земле изрубленное на куски крошево.

Глава седьмая

Далеко по цветущей долине Якста разливали свой торжественный и плавный перезвон, призывая к заутрене, колокола Цистерцианского монастыря в Шентале. Этот средневековый монастырь основали владетельные рыцари фон Берлихингены, родовой замок которых, Якстгаузен, стоял на высоком берегу реки на расстоянии одной мили от монастыря. В этом замке, защищенном неприступными стенами и башнями, сорок пять лет тому назад появился на свет Гец — младший сын ныне покойного Килиана фон Берлихингена. Теперь в родовом гнезде сидел его старший брат — Ганс, а сам он жил в Горнбургском замке на Неккаре.

Когда последние удары благовеста замерли в воздухе, из долины донесся глухой гул приближавшейся толпы. Гул все нарастал и наконец перехлестнул через стены монастыря. Это подходили крестьяне имперского города Галля и отряды графов лимбургских, явившиеся первыми на сборный пункт. Они шли беспорядочно и поспешно, как будто за ними гнались по пятам. Так же как и простые люди в других частях империи, и они взялись за оружие в судное воскресенье; в некоторых местах крестьяне поднялись даже раньше. Галльские крестьяне, не искушенные в военном деле, шли гурьбой, как на прогулку, а мушкеты и прочее оружие тащили за собой на возах, точно дрова. Проходя через деревни, где священники были привержены старой вере, они перерывали поповские сундуки и опорожняли церковные кружки. Эта широкая масленица продолжалась до того дня, пока бюргеры швабского города Галля со своими ландскнехтами не напали на лагерь крестьян, беспечно расположившихся на отдых. При первом же выстреле крестьяне обратились в бегство, бросив на произвол судьбы шесть телег с мукой, вином, хлебом, курами, мясом, оружием и боевыми припасами. Их главари бежали без оглядки до самого Эрингена, городка во владениях графов Гогенлоэ, где между тем уже дали всходы семена, брошенные Венделем Гиплером.

Измученные и изнемогающие от голода и жажды беглецы, миновав родовой замок Берлихингенов, подошли к стенам Шентальского монастыря. Ворота были на запоре, крестьяне же слишком обессилели и пали духом, чтобы ворваться туда силой. Вдруг затрещал барабан, и появился большой отряд во главе с Иоргом Мецлером из Балленберга. Он собрал своих оденвальдцев на сочных лугах Шюпфергрунда, куда к нему стекались со всех сторон крепостные различных феодалов. В его сводный отряд влились и мергентгеймцы, а когда он проходил через долину Якста, к нему присоединилось немало и монастырских крепостных. Знаменем отряда был поднятый на шесте крестьянский башмак. Едва галльцы увидели эту дорогую каждому крестьянскому сердцу эмблему, долина огласилась радостными криками, и вдруг, точно по мановению волшебного жезла, монастырские ворота распахнулись. В воротах показалась вереница монахов во главе с настоятелем, убеленным сединами. Игумен, видимо, собирался обратиться с наставлением к этим странным на вид паломникам, но не успел привести в исполнение своего намерения. Правда, в первую минуту, при виде белых ряс и черных клобуков, крестьяне пришли в замешательство, но затем ринулись к воротам, бесцеремонно растолкали честную братию и разбежались по монастырю, предавая разграблению все, что попадалось им на пути. Монастырские крепостные усердно разыскивали оброчные книги, но аббат успел незадолго перед тем увезти их во Франкфурт-на-Майне и укрыть в безопасном месте вкупе со всеми важными документами и ценными вещами, которые удалось собрать в спешке. Все же крестьянам досталось немало серебряной и золотой церковной утвари. Но самым ценным и вожделенным сокровищем для крестьян оказался в данную минуту винный погреб. Выпущенные из бочек на свободу духи благородных лоз, дотоле неизвестных крестьянам даже по имени, учинили немало бесчинств. Церковная утварь была разгромлена, алтарь поврежден, иконы продырявлены копьями, цветные витражи разбиты вдребезги. Разгоряченные вином и озлобленные исчезновением оброчных книг, крепостные и оброчные крестьяне в ярости грозили монахам смертью. Но Иорг Мецлер решительно вступился за них, и крестьяне удовольствовались лишь тем, что выгнали их из монастыря. Остаться разрешили только одному из монахов, да и то в качестве слуги при крестьянских военачальниках. Приближение отряда заставило выбежать их из монастырской трапезной, где брат Евсевий — так звали оставленного монаха — потчевал их отборнейшими яствами монастырской кухни. Это подходили крестьяне из Вейнбергской долины во главе с Вагенгансом из Лерена, бывшим солдатом. На знамени у них были крест-накрест цеп и двухзубчатые вилы, а внизу — башмак.

Крестьянский вооруженный отряд перед выступлением

С гравюры XVI в.

Все новые и новые отряды подходили к монастырю и располагались лагерем тут же, в цветущей долине, вдоль берегов Якста, благо в монастырских подвалах и кладовых были неисчерпаемые запасы вина, муки и зерна. Барабанный бой и звуки свирелей возвестили о прибытии нового отряда, привлекшего всеобщее внимание. Боевым строем, в образцовом порядке шли по меньшей мере две тысячи человек. Их командир ехал на черном коне, в черных доспехах, но без золотых шпор. Черным было и развевающееся знамя с вышитым на нем восходящим солнцем. У каждого военачальника была черная перевязь через плечо, у каждого ратника — черная повязка на левом рукаве. Отлично, хоть и по-разному вооруженные, все они подразделялись по роду оружия. Одни шли с обнаженным плоским мечом на плече, другие с кинжалом за поясом. У многих, кроме меча или кинжала, были копья или алебарды. Большинство имело аркебузы, железные шлемы и панцири.

— Да ведь это Флориан Гейер! — воскликнул Иорг Мецлер среди поднявшегося восторженного гула и стал протискиваться, через толпу, чтобы приветствовать предводителя Черной рати. Фриц Бютнер из Мергентгейма громко окликнул по имени начальника стрелков: то был его старый приятель Симон Нейфер.

Черную рать составляли оренбахцы и рейхардсродерцы, подкрепленные отборной ротой ландскнехтов, завербованных Флорианом Гейером. С этой ротой он присоединился к крестьянам, когда они на пути в Шенталь расположились на привал неподалеку от его замка. Еще в Рейхардсроде Симон напомнил Гейеру про обещание, данное им в Балленберге. Рыцарь не забыл о нем; об этом свидетельствовало черное знамя, на котором фрау Барбара вышила своей рукой золотое солнце. Флориан отослал ее вместе с младенцем в Римпар — замок ее брата, Ганса фон Грумбаха, — провести там пасхальные дни, как он заявил, ухватившись за этот предлог. С болью в сердце оторвалась она от любимого мужа, отца своего ребенка, но удерживать его не пыталась. Пусть ее любовь, сияя в образе этого солнца, указывает ему путь к победе. Знаменосцем рати был кудрявый Пауль Икельзамер.

Такое же солнце, но в зените, над золотым башмаком с надписью: «Кто свободным хочет быть, под это солнце становись!» — было изображено на белом шелковом знамени; под которым пришли крестьяне четырех деревень имперского вольного города Гейльброна и множества других сел и деревень, расположенных по течению Неккара. Впереди отряда, под знаменем, шла Черная Гофманша, а рядом с ней выступал ее питомец и наследник всепожирающей ненависти, главный предводитель отряда Еклейн Рорбах[99] из Бекингена. Якоб или Еклейн, как его называли друзья на нижнешвабский лад, происходил из древнего имперского рыцарского рода, но стал кабатчиком. Казалось, все пороки и дурные страсти дворянской крови соединились в этом последнем отпрыске знатной фамилии, чтобы прорваться еще раз, прежде чем угаснуть вместе с нею. Он вел разгульную жизнь и был по уши в долгах. Поговаривали, что его руки обагрены кровью. Кредиторы побаивались его, а судебные исполнители, являвшиеся его арестовать, получали такой отпор, что были рады поскорей унести ноги. Настойчивость, необузданная отвага и острый ум привлекали к нему молодежь. Должно быть, неудовлетворенность своей долей, столь унизительной для человека знатного происхождения, побудила его воспринять у Черной Гофманши ненависть к рыцарям и попам. Он тоже видел в этой несчастной пророчицу, и так велика была ее слава, что люди толпами сбегались на ее пути и смотрели на нее с суеверным страхом, когда она шла в Шенталь.