Со спичкой вокруг солнца - Семен Нариньяни

Досаждают своей музыкой не только мертвые живым. Живые тоже не остаются в долгу. Витя Клочков не один раз в день запускает на всю мощь громкоговорителя какую-нибудь запись из своей коллекции. А репертуар у Вити тоже не приведи боже. Твист! Буги-вуги! Фокстрот.

На краю открытой могилы гроб. Вокруг в неутешном горе стоят родные, друзья покойного. Председатель месткома только-только начал говорить скорбную прощальную речь, а в это время из открытого окна дома № 28 динамик разносит на все кладбище озорные слова румбы:

Девочка, не бойся своей мамы,

Мама тоже не была святой!

С места погребенья к Витьке бегут гонцы.

— Вдова просит! Ну, пожалуйста!

Витька минут на пять выключит магнитофон, сменит ленту, и над кладбищем летит, кувыркается уже новая песенка:

У самовара я и моя Маша,

А на дворе давно уже темно.

Было совершенно очевидно, что такое близкое соседство живых и мертвых продолжаться дольше не может. Кстати, в 1951 году в нашем городе возобновляется жилстроительство. На юге города вырастают два дома. Мать Люси и Сони и мать Вити Клочкова бегут в жилотдел за ордерами, а им говорят:

— Уже все розданы.

— А как же мы?

— А вы кто, откуда?

— С Непролазной.

— Разве есть такая улица в нашем городе?

— Была! Ее снесли по решению горсовета.

В жилотделе за прошедшие десять лет сменились почти все работники. А новые про решение № 135а даже и не слышали.

— Когда оно было вынесено?

— В тысяча девятьсот тридцать девятом году.

— Э… э, вспомнили.

В двух домах по бывшей Непролазной поднимается ропот. В горсовет с жалобой на жилотдел идут уже не две матери, а все взрослые жители. Зампред Абросимов выслушивает их, говорит:

— Жить на кладбище тяжело, я понимаю. Но есть в нашем городе люди, которым живется хуже. У вас над головами — крыша, а у них — небо.

— Как же быть?

— Ждать.

— Ну, а в будущем году вы переселите нас?

— Нет! Два ближайших года горсовет будет выписывать ордера только погорельцам и жителям аварийных домов. А вот на третий год приходите.

Зампред сказал и записал для памяти в настольном календаре два слова: «Непролазная улица» — и два раза подчеркнул слово «Непролазная».

Прошло три года, и мама Люси и Сони, и мама Вити Клочкова снова наведались в горсовет. Зампредседателя Абросимов стал уже председателем горсовета и, конечно, забыл, о чем он говорил с мамами, будучи замом, чего обещал им и что записал и дважды подчеркнул в своем календаре. Разговор пришлось начинать с самого начала.

— Вы кто, откуда?

— Нам невмоготу жить больше на кладбище. Переселите нас в новые дома. Вы обещали.

— Когда?

— Три года назад. У вас тогда не было свободной жилплощади.

— Правильно. План жилстроительства вырос у нас за эти три года в десять раз, зато количество первоочередников увеличилось в тридцать…

— Откуда же они взялись?

— В нашем городе сейчас достраиваются два новых завода и закладывается третий. На них будут работать двадцать пять тысяч человек. Из них двадцать тысяч приезжих. Их разместить где-то нужно? Кроме того, из Москвы к нам переводятся два научно-исследовательских института. Вместе с членами семей нам придется обеспечить жильем еще тысячу человек.

— А как же мы?

— Два ближайших года горсовет будет выписывать ордера только рабочим трех новых заводов и сотрудникам двух новых институтов. А вот на третий год…

Случилось несчастье. Человек отстал от поезда. Выходит он на перрон с купленным арбузом и видит вдали только последний вагон уходящего состава. Человек хлопает арбуз оземь и бежит к начальнику станции:

— Что делать?

— Отстали от своего поезда, ждите следующий!

Приходит следующий. Человек хватается за поручни, чтобы войти в вагон, а ему кричат:

— У нас полно. Ждите следующего.

Но его не берут и на следующий. Там тоже полно. Он ждет третьего следующего, потом четвертого… Снова бежит к начальнику станции:

— Как быть?

— Ждите! Может быть, удастся сесть на следующий.

Нельзя сказать, что Люсиной маме не сочувствуют. Сочувствуют, но только вполсердца, потому что и она и ее соседи по дому не из этого поезда, который стоит под парами, а из того позавчерашнего, который давно отправлен и снят поэтому из-под контроля диспетчера.

Люсиной маме и ее соседям нигде прямо не отказывают.

— Нет, почему же, дадим вам квартиры, но только не сейчас. Сейчас на первой очереди значатся другие. А у вас над головой теплая крыша. Ждите!

Ждать, а до каких пор? Время-то идет. У мамы Люси и Сони подросла уже третья дочь, Марьяна. Не сегодня-завтра Витя Клочков познакомит и ее с эпитафией на могильном камне секунд-майора Бардешина.

Нужно было помочь и Люсиной маме и всем ее соседям. Иду между крестов и памятников и думаю: как?

Не доходя шагов за сто до ворот, вижу еще один домик. Уже каменный. На домике вывеска:

«Контора Никольского кладбища».

Вот где мне могут дать хороший совет. Вхожу в контору, нахожу дверь с табличкой: «Директор кладбища», открываю ее. За столом директора сидит довольно массивный мужчина и что-то старательно отстукивает одним пальцем на машинке.

— К вам можно?

Молчание. Я вошел в кабинет в весьма неподходящее время. Мужчина за столом директора старается, не может обнаружить на машинке какую-то букву русского алфавита. Вот только что она была и сбежала. Лицо мужчины напряжено, рот полуоткрыт. Изо рта виден кончик большого красного языка.

И наконец о радость! Трудные поиски заканчиваются успехом. Исчезнувшая буква найдена. Мужчина стукает по ней пальцем и поднимает счастливые глаза на меня.

— Простите, что беспокою. Я хотел поговорить с директором.

— Вы кто?

— Сотрудник областной газеты Козлов.

— Давайте знакомиться. Я и есть директор Хрынин. Зовут меня, как Пушкина, — Александр Сергеевич. Как звать Пушкина, все помнят, а мое имя забывают.

— Я не забуду.

— Каждый день собираюсь к вам в редакцию. Может быть, теперь, поскольку мы познакомились, вы подсобите мне напечатать статью?

— О чем?

— Как вы полагаете, что такое кладбище?

Этот вопрос застал меня врасплох.

— Ну, это… как его? Место захоронения.

— Так можно сказать про кладбище прошлого. А кладбище будущего должно быть другим.

— Каким?

— Тематическим.

— Объясните.

— Пожалуйста! Зачем сейчас люди приходят на кладбище? Навестить могилы близких. А я хочу, чтобы они не только навещали, но и получали здесь знания, полезную информацию.

Хрынин приглашает меня в соседнюю комнату. Чуть ли не всю стену занимает здесь карта кладбища. Карта разлинована на квадраты (Хрынин называет их кварталами). А на квадратах разными красками обозначены кресты. Хрынин берет в руки указку.

— На нашем кладбище уже сейчас можно провести несколько экскурсий.

— Например?

— Тема номер один. Я назвал ее так: «Полководцы и герои войны». Вот, квартал № 17, - указка ткнулась в красный крест в левом нижнем углу. — Здесь похоронен Голинищев-Кутузов.

— Это не тот.

— Я знаю, тот похоронен в Ленинграде. А этот внучатый племянник того. Экскурсовод скажет только несколько слов о внучатом племяннике и сразу перейдет к тому. Будет говорить о Бородине, Денисе Давыдове, разгроме Наполеона.

Затем Хрынин тычет указкой в квартал № 31 и говорит:

— А тут похоронен участник обороны Севастополя матрос Мухортов. Экскурсовод говорит о продажности царского правительства и героическом поведении честных русских патриотов в боях за Малахов курган. С квартала номер тридцать один экскурсионная группа идет в квартал номер сорок два. Здесь похоронен участник Альпийского похода Суворова, секунд-майор Бардешин. Экскурсовод рассказывает о боевом кодексе генералиссимуса и полководца: «Пуля дура, штык молодец»… ну и т. д. Я говорил о теме номер один. А вот тема номер два: «Ими должны гордиться». Это рассказ о людях культуры, искусства, литературы. Места захоронений артистов, музыкантов, художников указаны на карте голубыми крестами. А вот тема номер три, для экскурсии «Государственные и общественные деятели». Места их захоронений отмечены желтыми крестиками.

Темы есть, — сокрушаясь, сказал Хрынин, — да вот беда, экспозиция для бесед очень трудная. Холостая пробежка экскурсантов по теме номер один составляет три тысячи пятьсот метров.

— Почему?

— Хоронили раньше бессистемно. Смотрите на красные крестики, ими я обозначил места захоронений по теме номер один: «Полководцы и герои войны». От квартала номер семнадцать, где похоронен внучатый племянник, до квартала номер тридцать один, где лежит герой обороны Севастополя, — триста метров. От квартала номер тридцать один до квартала номер сорок два — двести пятьдесят. Между этими кварталами нет больше захоронений по теме номер один, зато есть захоронения по теме номер три (желтые крестики)… Что я предлагаю? Перестроить обычные городские кладбища в тематические. На одном, скажем нашем Никольском, хоронить впредь только лиц, относящихся к теме номер один. На Рождественском — к теме номер два. На Васильевском — к теме номер три, на Ново-Проломном — к теме номер четыре. Вы понимаете меня?