Муж и жена - Тони Парсонс

— Не уходи.

Я взглянул на нее. Она плотнее запахнулась в свое кимоно, как будто хотела спрятаться в нем.

— Джина, ты ведь позвала меня не только из-за этих идиотов внизу?

— Да.

Я обнял ее за плечи, и мы прошли в ее квартиру. Это была дорогая квартира, но, совершенно очевидно, съемная. Тяжелая, старинная английская мебель, кроваво-красный кожаный диван, гравюры Густава Климта на стенах — все это было выбрано не Джиной, которая предпочитала современный, легкий стиль, что-нибудь японское. А эта квартира выглядела так, будто ее оформляла сама королева Виктория.

Мы сели на кроваво-красный диван.

— Что-нибудь с твоим отцом? — Я ведь не стал спрашивать у нее по телефону, что с ним такое. Поскольку мой отец умер, я, как настоящий фаталист, считал, что любой пожилой человек, заболев, уже не выздоравливает.

— С отцом все в порядке. — Она впервые улыбнулась, вытерев нос тыльной стороной ладони. — Он глупый старик, который вывихнул бедро, решив заняться сноубордингом.

— Сноубордингом? Я догадывался, что с ним что-то не в порядке.

— Только то, что было не в порядке всю его жизнь. Он все никак не повзрослеет.

Свои туфли я снял в прихожей. Даже в съемной квартире мне не нужно было напоминать о том, что Джина предпочитает, чтобы туфли снимались у входа, по-японски. Теперь я ступнями чувствовал, как вибрирует пол.

— Пойду и поговорю с этими кретинами.

— Не надо, Гарри.

— Не волнуйся, они меня не тронут. Они — детки из приличных семей, состоятельных и уважаемых.

— Значит, они не такие, как мы.

— Совсем не такие.

Я посмотрел на нее. Несмотря на усталость и слезы, несмотря на прошедшие годы, у нее была все та же сияющая красота, как и тогда, когда я впервые увидел ее. Но с Джиной что-то случилось. Что-то ужасное.

— Пойди посмотри, как там Пэт, ладно? А я заварю нам с тобой чаю. Жасминовый подойдет? Это все, что у меня есть.

— Жасминовый подойдет.

Джина пошла в маленькую кухню, а я заглянул в комнату, где увидел знакомую фигурку с растрепанными волосами.

Мой сын, семи лет, спящий в одной из двух спален в съемной квартире в Белсайз-Парк. А я живу в нескольких километрах отсюда с другой женщиной и ее ребенком. И как всегда, на меня нахлынуло всепоглощающее чувство любви к моему сыну. От громкой музыки снизу дрожали стекла, а ему, казалось, было все равно. Я натянул на него одеяло с изображениями героев «Звездных войн» и тихо вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.

Джина поставила две чашки с бледно-зеленым чаем на журнальный столик.

— Спит, — сообщил я.

— Он может спать под любой грохот. Ты бы видел его в самолете. Всю дорогу над Атлантическим океаном мы были в зоне турбулентности, а ему хоть бы что.

— В чем дело, Джина, что все-таки случилось?

— Это Ричард. Я ушла от него.

Мне понадобилось несколько минут, чтобы осознать услышанное.

— Ты ушла от Ричарда? Значит, этот приезд в Лондон…

— Навсегда. Мы не вернемся.

— Когда ты говорила, что едешь на несколько недель…

— Так я планировала сначала. Но нет никакого смысла возвращаться. Черт побери, Гарри, моя жизнь так запуталась. Что я делаю в этой дурацкой квартире с тупицами-студентами и их жуткой музыкой? Пожалуй, кончится все тем, что я окажусь в передаче Джерри Спрингера.

— Ничего подобного не случится. Что произошло?

— Дети.

Я подумал, что она имеет в виду Пэта. Что у них не сложилось жить всем вместе. Но я ошибся.

— У нас не может быть детей, — сказала она. — Мы все время пытались, но я никак не беременела. И из-за этого мы разошлись. Именно из-за этого.

Я отпил глоток чаю. Он был обжигающе горячим. Я не знал, стоило ли мне выслушивать все это. Не был уверен, что хотел бы выслушивать.

— Думаю, что в любом браке должны быть дети, Гарри. Даже когда есть ребенок, брак трудно сохранить, а без детей… не думаю, что это вообще возможно. Мы прошли все виды обследования. И Ричард, и я. Сначала все было в порядке. Мы даже смеялись над этим — как он мастурбировал в маленький пузырек, а мне приходилось лежать, задрав ноги, чтобы у меня взяли всякие мазки и пробы. Ничего не обнаружили. Что-то где-то было не так. В конце концов, у нас иссякло терпение. Может, если бы с нами не было Пэта, было бы проще все это пережить. Но для Ричарда испытание оказалось слишком серьезным — любить чужого ребенка, когда не можешь иметь своего собственного.

— Значит, Ричард обвинил во всем Пэта.

— Я этого не говорила, Гарри. Но быть отчимом — такая неблагодарная роль. Думаю, что просто Ричард понял, что ничего не сможет поделать. — Она вздохнула. — Потом я увидела счет его кредитной карточки. Цветы, конфеты, комната в гостинице, рестораны. — Джина посмотрела на меня. — Цветы я не получала. В гостинице не останавливалась. О ресторанах я только читала.

— Кто она?

— Соседка. Скучающая домохозяйка с тремя детьми, как это ни смешно. Если бы у него была работа, то ею наверняка стала бы одна из коллег по службе. Но поскольку он сейчас безработный, то ему пришлось искать то, что ему нужно, в большом супермаркете. Ей тоже, наверное, чего-то не хватает.

— Он сошел с ума. Изменять тебе?! Она рассмеялась.

— Ты-то ведь изменял мне, Гарри!

— Мне очень жаль, Джина, что так получилось у вас с Ричардом. И жаль, что так получилось у нас с тобой. Жаль, что сейчас эти студенты-паразиты доводят тебя своей музыкой. И вообще…

— Что случилось с нами, Гарри? Что случилось с теми мальчиком и девочкой, которые хотели никогда не расставаться?

— Не знаю, Джина. Наверное, время. Просто время.

— Тебе никогда не хочется, чтобы все было по-прежнему? Так же невинно? Так же откровенно?

Я допил свой японский чай и поднялся. Я был готов к испытаниям.

— Иногда, — ответил я.

Мама спала.

Бледная от усталости и накачанная обезболивающими лекарствами, она не реагировала надурные больничные запахи суетливой жизни, которая шла вокруг. Она лежала в кровати в маленькой послеоперационной палате, а в голубую вену ее руки была воткнута игла от капельницы. Она лежала на спине и спала.

Спала в полдень в воскресенье. Она не делала этого ни разу в жизни. Если, конечно, это вообще можно назвать сном. Бессознательное, отключенное состояние, которое явилось следствием перенесенной операции.

Я сел у ее кровати, боясь к ней притронуться.

У меня разрывалось сердце, когда я глядел на ее доброе лицо, на ее хрупкую фигуру. От одной мысли о перевязанной ране под больничной ночной рубашкой у меня комок вставал в горле.

Вокруг не было никаких посетителей. И все врачи и медсестры куда-то разошлись. Грудь с опухолью отрезали, и считалось, что операция прошла успешно.