Ненависть к поэзии. Порнолатрическая проза - Жорж Батай

— Не соизволит ли монсиньор?.. — сказала мне она. Какая-то невыразимая вульгарность еще больше подчеркивала ее вызывающий костюм. Но, словно не в силах ни минуты продолжать комедию, она тут же показала свою щель и глухим голосом спросила: — Хочешь заняться любовью?

Луч грозового, феерического света заливал спальню; словно святой Георгий — во всеоружии, юн и светел, на драконе, — она набросилась на меня, но она не желала мне другого зла, кроме как содрать с меня одежду, и оружием ей служила лишь улыбка гиены37.

Часть третья

Орестея

Орестея38розовея росой небесзаунывная волынка39 жизнимрак арахнбесчисленных томленийбезжалостно разыгрывались слезыо солнце режет грудь мою длинный смерти нож

спи спокойно вдоль моих костейспи спокойно грозовая молнияспи спокойно змеяспи спокойно сердце мое

струи любви в кровавой росеветры треплют мои волосы убийцы40

Удача о бледное божествохохот молнийнезримое солнцераскаты громав сердце голая удача

удача в длинных и белых чулкахудача в кружевной рубашке

Раздор

Рухнуло десять сот домовсто и тысяча труповв окно облаков.

Чрево вспоротовырвана головатень вытянутых облаковобраз безмерных небес.

Вышетемной выси небесвышев разверстом безумно зияниитащится бликэто смерти нимб

Я жажду кровижажду земли с кровьюжажду рыбы жажду  буйстважажду помоев жажду стужи.

Я

Сердце алчет просветачрево скупо на ласкифальшивое солнце фальшивые взглядычумой зараженное слово

земля предпочитает остывшие тела.

Слезы морозалукавство ресницее мертвые устанеискупимые зубы

безжизненно

мертвая нагота.

Через ложь, безразличие, зубовный скрежет, безумное счастье, уверенность,

в глубине колодцев, сцепившись зубами с зубастой смертью, на помойной куче прорастает ничтожный атом ослепительной жизни,

я бегу от него, он преследует меня; вколотая в лоб инъекция крови мешается со слезами и струится по моим бедрам,

ничтожный атом, дитя обмана, бесстыдной скупости,

безразлична к себе как высь небес,

и непорочная чистота палача, пречистый взрыв, прерывающий крики.

Внутри себя я открыл театрздесь играют фальшивый сонподделка под ничтои я потею со стыда

надежды нетсмертьзадутая свеча.

А пока я перечитываю «Октябрьские ночи»41 и с удивлением постигаю всю глубину несоответствия между жалобами моими и моей жизнью. В глубине души я могу, подобно Жерару де Нервалю, обрести счастье в кабаре, стать счастлив из-за пустяка (это звучит уже двусмысленно?). В Тилли42 я узнаю свою тягу к деревенским людям, приходящим из дождей, грязи, холода, к бой-бабам из бара, манипулирующим бутылками, и к носам (носищам) высоких парней-батраков (пьяных, в грязных сапогах); по ночам мужичьи глотки вопили навзрыд песенки городских предместий, во дворе слышно было пьяных гуляк, их пукание, девичий хохот. Я радостно прислушивался к их жизни, делая заметки в книжке и лежа в грязной (и застуженной) комнате. Ни тени скуки — я был счастлив их жаркими криками, я был заворожен их песнями: их черная грусть сжимала мне горло.

На крыше храма43

Мне чувствуется, что теперь уже ничто не сможет отвлечь меня от решающего боя. И, уверенный в неизбежности боя, я боюсь.

Может быть, следует ответить: «я забыл вопрос»?

Вчера я, казалось, разговаривал с зеркалом.

Мне показалось, что где-то далеко-далеко, словно при свете молний, я увидел то пространство, в которое тревога завела… Это чувство возникло у меня после какой-то фразы. Фразу я позабыл: вместе с ней произошло ощутимое изменение, словно щелчок, обрывающий связи.

Я почувствовал, что оно стало отступать, это движение было столь же обманчиво, словно его производило сверхъестественное существо.

Бесконечно далекое и противоположное дурному умыслу.

Абсолютная невозможность отменить свои утверждения была для меня словно угрызения совести.

Словно что-то давило невыносимо.

Желание — до судороги — все-таки ухватить шанс, нисходящий свыше, но в зыбкости ночи, неуловимый шанс. И как бы сильно ни было желание, я мог только хранить молчание.

Во мраке ночи я читал одиноко, раздавленный чувством бессилия.

Прочитал «Беренику»44 с начала до конца (я никогда не читал ее раньше). Меня сразила одна лишь фраза из предисловия: «…та величественная грусть, заключающая в себе все наслаждение от трагедии». Прочитал «Ворона»45 по-французски. Меня приподняло с места, словно по колдовству. Я встал и взял бумагу. Вспоминаю, с какой лихорадочной поспешностью я сел за стол: и притом я был абсолютно спокоен.

Я написал:

он двигался впередв песчаной бурея не могу сказатьчто во мракеона похожа на стену пылиили на тень закутанную в вихрьона промолвила мнегде тыя потеряла тебяно яне знавший ее никогдакричал охолодевшийкто тыбезумнаяи почемуты делаешь видчто не забыла меняв тот самый миг я услышалкак падает земляя побежалсквозьбесконечное полея упали вместе со мной падало полебесконечные слезы поле и япадали вниз

беззвездная ночь тысячекратно погасшая пустотаэтот криксможет ли он пронзить тебякакое долгое падение

И в то же время я сгорал от любви. Слова ограничивали меня. Я изнемогал в пустоте, будто рядом с женщиной — желанной и обнаженной, — но недоступной. Когда невозможно даже просто выразить желание.

Тупею. Не могу лечь в постель, несмотря на время и усталость. Я сказал бы о себе, как сто лет назад Кьеркегор: «В моей голове пусто, словно в театре, где отыграли спектакль»46.

И в то время, как я сосредоточенно смотрел перед собой в пустоту, чье-то прикосновение — внезапно-резкое, чрезмерное — соединило меня с этой пустотой. Я видел эту пустоту и не видел ничего, но пустота эта обнимала меня.

Мое тело скорчилось от судороги. Оно сократилось, словно хотело стянуться до точки. От этой внутренней точки до пустоты проскакивал долгий разряд молнии. Я строил гримасы и хохотал, раздвигая губы, обнажая клыки.

Я кидаю себя к мертвецам

Ночь — моя наготазвезды — зубы моия кидаю себя к мертвецамоблаченный в белое солнце

В сердце моем поселилась смертькак молодая вдовавсхлипывает трусливоя боюсь что меня стошнит

вдовушка хохочет до небеси разрывает в клочья птиц.

Когда я умираюлошадиные зубы звездржут от хохота я мертвец

смерть сбриваетвлажная могилаоднорукое солнцемертвозубый могильщикстирает меня с лица земли

ангел летящий вороновокаркает    слава тебе

я пустота гробовя свое отсутствиево всей вселенной

трубы радостигудят бессмысленнои взрывается белизна небес

грохот смертизаполняет мир

чрезмерность радостивыворачивает ногти.

Я воображаюв бесконечной глубипустые просторыв отличие от неба что я вижу пред собойгде уже не мерцают точки светато небо исходится потоками пламенито больше чем небооно слепит как рассвет

бесформенная абстракциязебристость разломовзавалопустошений забвенийс одной стороны субъект Яа с другой объектвселенная корпия нащипанная из издохших понятийкуда Я рыдая бросаю обломкинемощьслова застревают на языкевразнобой петушиные крики идейо небытие изготовленноена фабрике бесконечной тщетысловно короб фальшивых зубов

МОЕ Я склоненное над коробкойМОЕ Я имеет и ненавидитсвое желание стошнить желанием

о поражениеусыпляющий экстазкогда я кричуты что есть и будешькогда больше не будет меняглухой Иксгигантская кувалдараскалывает мне голову.

Мерцаньенебесная высьземляи я.Из моего сердца тебе выплевывается звездно47

несравненная тоска

я смеюсь сам с собой но мне холодно.

Быть Орестом48