Разведка боем - Василий Звягинцев

Генрих Ягода, человек в обычном смысле почти невежественный, но необыкновенно хитрый, тщеславный и решительный в острых ситуациях, изобразил на лице раздумье.

— А ты как считаешь, Михаил? — спросил он Трилиссера.

— Можно. И это можно, и другое можно. Все что угодно надо делать, но выяснить, что вообще происходит. Иначе конец нам. Как можно что-то планировать, если неизвестно, по каким правилам игра пошла?

— Вы, боюсь, до конца еще не поняли, что происходит. Это, как если бы в шестнадцатом году царская охранка кайзера перевербовала, и он бы начал большевиков давить и с Николаем планы против Антанты строить. Такая картина получается.

— Ну, это ты хватил! — жирно рассмеялся Ягода. Трилиссер посмотрел на него с сожалением. Зато Артузов и Агранов слушали его внимательно.

— Ты, Генрих, с большой политикой мало сталкиваешься, — стараясь быть деликатным и не задеть самолюбия мстительного Ягоды, сказал Трилиссер. — А положение ведь и вправду архистранное. Новый мировой порядок уже сложился. Версальский мир все точки расставил. Все, кому положено, решили считать, что Советская Россия — объективный факт, и ориентироваться нужно на нее. Белых со счетов списали. Японцы на востоке еще пытаются самостоятельность изображать, но и это ненадолго. Наши люди там уже работают. Оставалось добить Врангеля, и нас бы признали официально, подписали договоры, гласные и негласные. Я знаю, о чем говорю. И вдруг все меняется. Как, почему, зачем? Врангель сам не мог ничего сделать. Значит, нашелся некто, столь уверенный в себе, что решился бросить вызов… — Он вдруг замолчал, спохватившись, что и так сказал слишком много. — Одним словом, появилась сила, сравнимая со всей мощью Антанты. Сила, у которой есть собственная программа… И пока мы этого не узнаем… Смотри, Яков, от тебя сейчас столько зависит. Найди нам этих людей! У нас своя работа, мы ее делать будем, но «полковников» поймать можешь только ты…

Глава 27

— Уберите, — едва пошевелил губами Вадим, выгибаясь назад, чтобы хоть на несколько сантиметров отстраниться от поднесенного к его лицу пышущего жаром утюга. — Я буду говорить. Только развяжите и водки дайте.

Почему-то спокойный и обстоятельный рассказ Шульгина о методике использования утюга подействовал на чекиста куда сильнее, чем те предполагаемые пытки, которые он себе представлял, сидя в удивительно чистом, пахнущем сосновым экстрактом ватерклозете. Может быть, как раз своей нечеловеческой жестокостью. Когда тебя допрашивает, бьет шомполом или ломает пальцы человек, ты видишь его ярость, искаженное злобой лицо, капли пота на лбу, слышишь тяжелое дыхание — это понятно и можно стерпеть. (Его самого еще не пытали, но как это делается, Вадим видел неоднократно.) А сверкающий дьявольский прибор его сломал.

Но, возможно, он подсознательно давно решил капитулировать, а нарисованная Шульгиным перспектива просто позволила ему найти подходящее самооправдание.

Оставив пристегнутого цепочкой к батарее отопления чекиста немного успокоиться и прийти в себя, друзья вышли в кабинет.

Новиков нервно курил. Вздохнув тяжело, спросил Шульгина:

— Черт знает до чего мы дошли. Ты действительно смог бы?

— Смог — не смог… Важно, что он мне поверил. И поверил же. Сами они виноваты, что довели до этого.

— Так, может, бросим, пока не поздно? А то действительно крыша поедет.

— Война. Не мы начали. Состояние крайней необходимости. А уйти не проблема. Олег давно ждет. То-то ему будет подарочек. Я про другое думаю. Раз ты сюда квартирку подтянул, может, и обратно сможешь? К исходной точке. Если постараться…

— И я думал. Не смогу. Не верю потому что. Антон четко все обрисовал. Будущего на этой линии просто нет. Поскольку неизвестно, куда все повернется. С нами туда, без нас туда, — он показал рукой в два противоположных направления.

— Тогда откуда она к нам приехала? Разве не из будущего же?

— Знать бы. Ниоткуда, наверное. Как та записка в «Фантастической саге». Я предполагаю, что, раз база эта вневременная, она и болталась вне всякой Реальности. Или — когда мы здесь появились, так и она тоже. Можно же предположить, что наши девицы, эти портсигар-блоки и квартира — детали одной системы. Порознь не существующие. Мистическая это связь или сугубо материальная — понятия не имею. Настолько же, как и о том, существуем ли мы с тобой непосредственно или в виде персонажей сна тех самых Хранителей, что мне привиделись. Когда нам что-то снится, оно существует в данный момент или нет?

— Готово, приехал. Философ, которому снится, что он бабочка, или бабочка, которой снится, что она философ? Значит, еще до ручки не дошел, раз философствуешь. И, знаешь, в этом что-то есть. Мне понравилось. Ты додумай, когда спать пойдешь. Интересно. Тем более что, раз хата вневременная, мы здесь сколько хочешь сидеть можем…

— Наоборот, — возразил Новиков. — Судя по путешествию Алексея и моему с Ириной походу, пока внутри квартиры люди, время здесь и снаружи идет одинаково. Час в час. А время ноль здесь, только если она пустая.

— Бредятина, одним словом, — кивнул Шульгин. — Тогда пойдем с объектом беседовать. Хоть что-то конкретное. И магнитофон надо включить. На дикарей такие фокусы действуют.

Вадим — как ни странно, но это было его подлинное имя, — говорил уже почти час. И, похоже, говорил правду. Только пользы от его откровений пока было мало. Это, может, настоящим белым интересно было бы. Наводящих вопросов Андрей почти не задавал, предоставив чекисту возможность выговориться. Вот когда он исчерпает запас считающихся секретными сведений и перед ним вновь встанет перспектива утюга, можно будет перейти ко второму акту.

Андрей пока не слишком представлял, как использовать пленного. Завербовать его всерьез теперь труда не представляло. Но с какой целью?

Выйти на Агранова? Реально. Для чего им может пригодиться начальник секретно-политического отдела ВЧК? Помочь в штурме Кремля? Допустим. Использовать для очистки Москвы после победы? Несколько теплее, но еще неактуально. Новиков пока не видел подходов к самому главному, ради чего и пришли они в Москву.

А на Вадима новиковская рассеянность и явная скука, с которой он вел допрос, оказывали как раз нужное действие. Подследственному на определенной стадии зачастую становится необходимым внимание, даже сочувствие следователя, и он пытается всеми силами расположить его к себе. Чем и объясняется вроде бы совершенно непонятное поведение преступников, начинающих признаваться в эпизодах, им не предъявленных и следствию вообще неизвестных.

— Стоп-стоп, парень! — прервал вдруг Шульгин многословные откровения Вадима. — Вот об этом давай подробнее. Ты слышал, Андрей?

— А? О чем ты? — Новиков стряхнул с себя вялую истому, в которой голос чекиста незаметно превратился для него в убаюкивающий шум.

— Да вот это! Клиент намекнул про какого-то загадочного узника Агранова.

— Как? — сразу напрягся Новиков. — Что за узник? Почему загадочный? А ну, сначала и подробно…

— Сдается мне, что к какой-то разгадке мы подбираемся, — говорил Андрей Шульгину, наливая третью или четвертую чашку кофе. Вадима, утомленного событиями дня и долгим допросом, уложили спать в дальней комнате, которую неведомый хозяин использовал, наверное, как гостевую. Накормили, дали выпить полстакана виски и оставили наедине с собственной совестью, приковав наручниками к раме кровати и посоветовав не предпринимать действий, могущих сделать остаток его жизни совсем уже невыносимым. Сами приняли душ, переоделись в чистое белье и пижамы. В гардеробе хозяина обнаружились огромные запасы самой разнообразной одежды, не только мужской, но и женской.

И теперь сидели в креслах, слушали тихую классическую музыку, неторопливо обмениваясь мнениями.

— Судя по словам Вадима, таинственный узник — фигура интересная. Прорицатель, ясновидец да вдобавок еще и профессор. Мне странная мысль пришла — а вдруг это тоже какой-нибудь пришелец? Заблудившийся в лабиринте Реальностей и попавший в лапы Чека?

Шульгин откинулся в кресле, вращая на пальце за спусковую скобу тот самый браунинг «хай пауэр», который обнаружил в ящике стола Берестин, потом видел там же Новиков, а теперь попал в руки Сашке. Ко всякого рода пистолетам он испытывал почти сексуальное влечение, они для него были своего рода гипноглифами, и он мог вертеть в руках полированные железки часами, как мусульманин четки.

— С тем же успехом сей профессор может быть психом или шарлатаном.

— Психи как раз по твоей части, но не думаю, что такой спец, как Агранов, не разобрался бы за полгода. Тут сложнее. И надо бы нам этого ясновидца раздобыть. Вдруг повезет…

В гостиной было уютно. Торшер с розовым гофрированным абажуром на латунной изогнутой штанге освещал только низкий треугольный столик, камерный квартет играл Сибелиуса, и все это так вдруг напомнило один из вечеров пятнадцатилетней давности, что у Андрея защемило сердце. Было же когда-то безмятежное время, пронизанное ощущением неясного, но непременно светлого будущего… Не в идеологическом, а исключительно в личном смысле.