Сливовое дерево - Вайсман Эллен Мари

— Что у тебя с ногой? — поинтересовалась она.

Ханна выставила покалеченную ногу вперед: отек окружал щиколотку подобно толстому красному носку.

— На день охранники приковывали меня к кровати.

— Пойдем, — монотонным голосом сказал Хайнц. — Я слышал, в здании пищеблока есть склад. Надо подобрать тебе теплую одежду.

Пищеблок кишел заключенными. Голодные люди взяли здание штурмом — высадили дверь, разбили стекла, сломали рамы и выбросили их наружу. Они выстроились в цепочку, подобно пожарной команде, и стали передавать толпе снаружи еду: коробки с печеньем, галетами, сухим молоком, булочками и хлебом. Ящики с картошкой, латуком, репой, морковью и бобами были взломаны и переходили из одних худых рук в другие. Когда все собрались вокруг группы мужчин, поднявших над головами копченую колбасу и вяленое мясо, раздался победный возглас. Очень скоро горки ветчины, ящики ливерной колбасы в банках и башни из сырных голов были выставлены на грязном дворе и выглядели как ассортимент сотен мясных лавок.

— Сильно не налегайте, — предупредил Хайнц Ханну, Кристину и всех, кто мог его слышать. — Вы долго голодали, и сразу наедаться опасно.

Более предусмотрительные заключенные ели только печенье и хлеб, предостерегая всех, что изголодавшийся организм не сможет переварить колбасу, свинину и жирный сыр. Но иные не желали их слушать и набивали желудки, а потом валились на землю с раздувшимися животами, страдая от тошноты.

Кристина съела четыре печенья и клинышек твердого сыра, а Ханна и ее брат отламывали куски от буханки ржаного хлеба, пока та не закончилась. Хайнц прихватил еще хлеба и несколько упаковок галет и последовал за Ханной и Кристиной в здание на женской половине лагеря, где сортировали одежду. Он остался ждать снаружи, а девушки пошли выбирать себе одёжу из гор платьев, юбок, блуз и обуви. Кристина сбросила свою изгвазданную робу и надела платье клюквенного цвета с кружевным воротником, еще хранившим легкий запах духов. Потом просунула руки в мягкие рукава синей вязаной кофты. Впервые за восемь месяцев ее плечи и руки были укрыты и согреты. Рядом стояла на коленях Ханна в длинной комбинации и надевала через голову коричневое платье.

Вскоре они нашли все, что требовалось, включая пару ботинок на меху без шнуровки, которые налезли на распухшую ногу Ханны, и почти новые черные кожаные ботинки, прекрасно подошедшие Кристине. Кристина натянула на огрубевшие ноги эластичные коричневые чулки и зашнуровала ботинки. Теперь все ее тело было уютно укутано. Полностью одевшись, девушка испытала странное ощущение — наверное, так чувствует себя новорожденный, впервые запеленатый в мягкое теплое одеяло.

Другие заключенные тоже снимали заношенные робы и надевали хорошую одежду, глядя друг на друга с удивлением и восторгом, словно платья и рубашки были каким-то открытием или недавним изобретением. Они оглаживали рукава и юбки, будто те были пошиты из золота и серебра, а не из простого сукна и хлопка. И хотя стояла весна, Ханна и Кристина взяли по длинному шерстяному пальто, чтобы укрываться ими в последние ночи в этом чудовищном месте. Свое пальто Кристина надела, но не потому что замерзла, а чтобы ощутить его тяжесть на своих плечах.

Высокая женщина в вишневом платье постучала кулаком по стене, чтобы заставить всех замолчать.

— Мы должны сказать danke безгласным хозяевам этих вещей, — выкрикнула она, — и произнести кадиш за всех, кто погиб в этом аду!

Воцарилась тишина, и все склонили головы. Кристина не знала еврейской поминальной молитвы, но закрыла глаза и почтила память усопших по-своему. Она молилась за души тех, кто умер здесь, а еще за дедушку и Исаака. Молилась о том, чтобы они обрели покой, чтобы страдания покинули их безвозвратно. Она безмолвно прощалась с Исааком и чувствовала, как кандалы смертельной тоски сковывают ей сердце, с безжалостным глухим звуком запирая его на веки вечные. По щекам ее потекли слезы. Она закончила молитву, подняла голову и увидела вокруг бледные изможденные лица, тоже мокрые от слез.

Через два дня грохот приближающихся военных грузовиков вырвал Кристину из сна. Она вздрогнула и проснулась. Голова разламывалась, все суставы ныли. Девушка глубоко и прерывисто вздохнула, пошевелилась и открыла глаза. Первая ее мысль была об Исааке, и по сердцу словно полоснули ножом.

— Может, вместо поездов за нами прислали грузовики? — предположила Ханна.

— Мне все равно, — Кристина села и закашлялась. Грудь ее разрывалась от боли. — Пусть только поскорее вывезут нас отсюда любым способом.

Она сползла с койки и помогла Ханне встать. Одной рукой поддерживая подругу, Кристина проследовала за другими женщинами во двор, стараясь особо не надеяться на то, что их наконец освободят.

За последние два дня американские военврачи сделали всему населению лагеря прививки. Снова пришлось раздеться донага, чтобы пройти обработку дустом. Рану на лодыжке у Ханны промыли и забинтовали, а Хайнц добыл в лагерном медпункте пару костылей. Мучительная потребность покинуть это место сводила Кристину с ума, и она готова была завыть в голос. Если в ближайшее время американцы не пришлют транспорт, она пойдет домой пешком.

Больше десятка военных грузовиков остановились около бараков. Солдаты спрыгивали с передних сидений, с винтовками в руках подходили к заднему борту и открывали его. Оттуда стали спускаться пожилые люди, женщины среднего возраста, матери с детьми на руках. Почти все держали в руках что-нибудь съестное: буханку хлеба, круг сыра, корзину яиц, банку консервированного молока.

— Что это значит? — спросила Кристина у Ханны.

— Понятия не имею, — ответила та.

На немецком языке с сильным акцентом офицер скомандовал всем прибывшим выстроиться в колонну по двое. От знакомого страха у Кристины участилось дыхание. Что они собрались делать с этими людьми?

Мирные жители с недоумением и опаской поглядывали друг на друга и на солдат. Вид бывших узников концлагеря вызвал у них потрясение. Дети украдкой показывали на разношерстную толпу изможденных людей в теплой не по погоде одежде и смотрели на матерей в поисках ответа. После того как выгрузили всех, кого привезли — около двухсот человек, — офицер взял громкоговоритель и обратился к ним.

— Передайте ваши пожертвования для узников Дахау солдатам в кузове вон того грузовика, — произнес он по-немецки, указывая на двух военных. — После этого стройными рядами следуйте за мной. Заключенные, постройтесь позади прибывших граждан, и мои люди раздадут вам еду.

— Может быть, эта еда — последнее, что у них есть, — прошептала Кристина Ханне.

— Наверно, американцы хотят поместить этих людей в лагерь, — предположила Ханна.

— Но почему?

Ханна пожала плечами.

Немцы отдали подношения и выстроились позади офицера и четырех солдат. К тому времени к женщинам — заключенным присоединились мужчины, и большинство узников уже встали в очередь за едой. Остальные, среди них Хайнц, Ханна и Кристина, пошли за мирными жителями, которых американцы повели в лагерь.

Солдаты показали немцам вонючие бараки и душевую с цементным полом, высокие груды обуви, чемоданов, очков, волос и золотых зубов. Женщины прижимали края передников ко рту, плакали и закрывали детям глаза. На лицах стариков, смотревших суровым скорбным взглядом, отражалось смятение. Когда они приближались к газовым камерам и крематорию, Кристина услышала рев какого-то механизма. Огромный бульдозер разгребал землю в широком котловане. Рядом с ним на телегах лежали разлагающиеся трупы. Немецкие женщины вскрикнули и застонали, пряча лица детей в складках юбок. Старики плакали безгласно и поддерживали женщин; некоторые потеряли сознание.

Американцы оставались безучастны. Держа двумя руками винтовки у груди, глядя прямо перед собой, они повели мирных жителей в газовые камеры. Продемонстрировали забрызганные кровью тачки, на которых мертвецов перевозили в топку. На них все еще лежали скорченные скелетоподобные тела без одежды, брошенные и забытые по пути в крематорий. Дальше немцев провели по крематорию, мимо огромных кирпичных печей, наполненных пеплом и фрагментами костей.