Сливовое дерево - Вайсман Эллен Мари

— Английский? — поинтересовался солдат.

Кристина покачала головой.

— Name? Имя? — он указал на пожилую женщину. — Сара Вайнштайн, — сказала Кристина.

— Сара, — обратился он к женщине и, склонившись, заглянул ей в глаза. — Bitte, kommen, пойдемте.

Он был мускулистым и уверенным в себе — прекрасный голубоглазый ариец для гитлеровской армии. Из-под каски выглядывали светлые коротко стриженные волосы. В первый раз Кристина заметила, что форма на американцах сидит превосходно. Они совсем не похожи на ее отца, вернувшегося домой с ввалившимися бледными щеками, в перепачканных рваных брюках и кителе, мешком висевшем на его худом теле — кожа да кости. Американцы были сытыми, розовощекими, с ясными поблескивающими глазами.

Голубоглазый солдат повел обезумевшую женщину на другой конец платформы. Кристина опустилась на ближайшую скамью. В голове у нее стоял туман, ее трясло, как в лихорадке, и каждый вдох вызывал приступ кашля. Уцепившись за край деревянного сиденья, она неожиданно осознала, какие по-детски тоненькие у нее ноги. Словно увидев их в первый раз, она заметила острые углы нескладных коленей, как будто хрупкие кости пытались прорвать кожу и высунуться наружу. При виде чулок, принадлежавших какой-то погибшей девушке, ее сердце почему-то помчалось вскачь. Потерявшая рассудок женщина заронила в сознание Кристины ужасающие страхи, которые распространились и отравили мозг подобно яду, унесли ее надежду, как буря перышко. Что с ее родными? Живы ли они? А вдруг бомба попала прямо в дом и все погибли?

На платформе появились черные армейские сапоги. Голубоглазый солдат присел возле нее на корточки.

— Name? — спросил он.

— Кристина, — стуча зубами, ответила она.

— Home?[89] — осведомился он мягким голосом. Нomе. Это слово она поняла. Кристина хотела ответить, но язык не слушался ее — губы двигались, но не произносили ни звука. Откашлявшись, она сделала еще одну попытку.

— Хессенталь, — прохрипела она.

К ее удивлению, солдат зарумянился и расплылся в широкой улыбке, обнажив белые как снег зубы. Где-то на задворках сознания Кристины проскочила мысль, что она уже целую вечность не видела искренней улыбки.

— Фройляйн, — солдат указал на бетонный пол между своими сапогами. — Home. Хессенталь.

Глава двадцать восьмая

Кристина, не веря своим ушам, уставилась на голубоглазого солдата. Значит, она уже дома? Широкая улыбка не сходила с лица американца. Девушка вскочила, чуть не сбив солдата с ног, и стала проталкиваться по платформе. Сердце словно молотком стучало в слабые легкие, и, заходясь кашлем, Кристина устремилась к середине платформы. В вагоне она не имела представления, в каком направлении идет поезд, а когда они прибыли на станцию, ей не пришло в голову посмотреть на табличку с названием. Она и мечтать не могла о том, чтобы ее родной город стал первой остановкой. Эта станция выглядела так же, как сотни других, лишь в центре красной кирпичной стены красовалась надпись «Хессенталь».

Кристина прижала руки ко рту, по всему телу прокатилась волна радости пополам со страхом, и девушка заплакала в голос. Рядом с ней появился голубоглазый солдат.

— Дом, — всхлипнула Кристина и побежала. Американец поспешил загородить ей дорогу.

— Nein, фройляйн, — он покачал головой.

Она остановилась, и солдат изобразил, как будто пишет на ладони.

— Имя и адрес, — объяснил он по-немецки.

Кристина не стала слушать и сделала попытку обойти военного, но тот мягко удержал ее за руку.

— Bitte, — он приложил ладонь к груди, покрутил перед собой воображаемый руль и указал на нее.

Кристина тяжело вздохнула, отступила назад и обхватила себя руками. Солдат подбежал к офицеру, козырнул и повел рукой в сторону Кристины. Офицер повернулся, внимательно смерил девушку взглядом и кивнул, выражая согласие. Голубоглазый схватил планшет и торопливо вернулся к ней.

Кристина записала то, что требовалось, солдат отдал бумагу командиру и подождал. Кристина смотрела на них, крепко обхватив себя за локти, словно опасалась развалиться на части. Солдат направился к ней, и девушка затаила дыхание.

— Kommen, — произнес он. — Home.

Они поспешили в другой конец станции, где американец легко подсадил ее на пассажирское сиденье зеленого военного грузовика, потом снял с плеча винтовку, забрался на место водителя и завел мотор. Из кармана он достал пачку сигарет, сунул одну в рот, прикурил и предложил пачку Кристине. Она помотала головой. Тогда он снова полез в карман и вынул желтую прямоугольную коробочку с тонкими пластинами, завернутыми в серебряную бумагу.

— Nein, — едва не крича, отказалась Кристина. — Home, — она села прямо и вытянула шею, чтобы смотреть на дорогу поверх высоченной приборной панели. В глазах ее плавали черные пятна.

Солдат вопросительно взглянул на девушку и повел головой: куда ехать? Она указала прямо, затем налево.

Грузовик отъехал от станции мимо длинных деревянных бараков, где раньше ночевали заключенные, работавшие на аэродроме. Первые женщины, сошедшие с поезда, топтались вокруг, прислонялись к постройкам или сидели на земле, уронив голову на руки.

Американец заметил, куда смотрит Кристина.

— Jews, — проговорил он. С его губ свешивалась сигарета. Он указал на бараки, потом сделал пальцами движения, напоминающие передвигающиеся ноги. — То Dachau[90].

Кристина издала стон и покачала головой. Впереди на улице стояла деревянная виселица, рваные куски веревок свисали с перекладины, на которой было написано «Feiglinge» — «Трусы». Солдат показал в ту сторону.

— Boys[91], — скорбно произнес он.

Кристина задохнулась и прикусила щеку — она вспомнила слова отца о том, что чердак может понадобиться, чтобы прятать мальчиков. Их могли повесить за уклонение от службы. Подавляя нарастающий ужас, она жестом показала американцу ехать через мост. На этом берегу высились лишь груды развалин. На противоположной стороне здания были разрушены наполовину и зияли пустотой, как гигантские черные кукольные домики с пустыми комнатами и голыми оконными проемами. На заваленных обломками улицах здесь и там у костров теснились группы женщин и детей.

— Меня зовут Джейк, — представился солдат по-немецки, произнося каждое слово громко и медленно, как глухой человек.

Кристина не ответила, лишь вонзила ногти в ладони — грузовик уже взбирался на крутой холм, утробный рев мотора отзывался на узких улицах. Когда въехали на мощенную булыжником площадь, она вздохнула с облегчением, и узел страха в ее груди стал ослабевать. Собор Святого Михаила остался нетронутым, его высокая башня и каменная лестница были испещрены сколами и выбоинами, но уцелели. Если собор устоял, возможно, и другие части города не подверглись разрушению.

Солдат то и дело переключал передачи, а когда машина свернула на дорогу около собора, дал полный газ. Кристина стиснула зубы и указала направо. Она чуть не задыхалась от жгучего комка в глотке, и чем дальше грузовик продвигался по улице, тем сильнее перехватывало у нее горло. Через несколько минут она увидела развалины мясной лавки герра Вайлера и полукаменного амбара в начале своей улицы — его крошащиеся стены были оклеены плакатами, написанными от руки красными чернилами и предупреждавшими, что попытки сдаться в плен караются повешением или расстрелом. Кристина почувствовала, что близка к обмороку.

— Home, — прохрипела она, указывая повернуть налево.

Джейк крутанул руль, прищурившись одним глазом сквозь клубы сигаретного дыма. Мотор закашлялся, запнулся и медленно потащил машину вверх по склону улицы. Кристина затаила дыхание и сползла на самый край сиденья. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Затем на фоне лавандового вечернего неба стала вырисовываться знакомая черепичная крыша. От радости Кристина зарыдала. Когда они приблизились к вершине холма, показались опаленные ветви сливовых деревьев по обеим сторонам крыльца. И наконец она увидела мать, склонившуюся в саду.