Второе открытие Америки - Александр Гумбольдт

2 апреля. Мы двинулись в путь до восхода солнца. Утро было прекрасное и прохладное, по мнению тех, кто привык к зною здешних мест. Термометр в воздухе показывал всего 28°, но сухой и белый песок на берегу, несмотря на отдачу тепла безоблачному небу, сохранил температуру в 36°. Морские свиньи (Toninas) бороздили реку длинными вереницами.

Берег был усеян птицами-рыболовами. Некоторые пользовались стволами деревьев, плывущих по течению, и с них ловили рыбу, предпочитающую держаться середины реки. Утром наша лодка несколько раз садилась на мель. От таких толчков, если они очень сильные, хрупкие лодки могут разбиться.

Мы ударялись о верхушки больших деревьев, которые годами торчат в наклонном положении, погруженные в ил. Их принесло течением с Сараре во время больших наводнений. Они настолько заполнили русло реки, что пироги, идя вверх по течению, иногда с трудом прокладывают себе путь через мели и среди водоворотов.

Мы добрались до одного места около острова Карисалес, где из воды выступали стволы гименеи огромной толщины. На них громоздились птицы из вида Plotus [змеешейки], очень близкого к Anhinga. Эти птицы усаживаются рядами, как фазаны и парраки. Они часами сидят неподвижно, подняв клювы к небу, что придает им необыкновенно глупый вид.

За островом Карисалес мы были очень удивлены понижением уровня воды в реке, так как после бифуркации у Бока-де-Аричуна [устье Аричуна] нет ни одной протоки, ни одного естественного отводного канала, который отнимал бы воду у Апуре. Потери обусловлены лишь испарением и всасыванием на сырых песчаных берегах.

Некоторое представление о том, насколько велико влияние этих причин, можно составить себе, вспомнив, что температура сухого песка, измеренная нами в разные часы дня, была от 36 до 52°, а песка, покрытого слоем воды в 3–4 дюйма, 32°. Дно реки нагревается до той глубины, до которой солнечные лучи проникают без слишком большой потери своей теплоты при прохождении сквозь верхние слои воды.

Впрочем, влияние всасывания распространяется и далеко за пределы речного русла; оно носит, так сказать, латеральный характер. Песчаные берега, которые кажутся нам сухими, пропитаны водой до уровня поверхности реки. Мы видели, как на расстоянии 50 туазов от берега вода проступала всякий раз, когда индейцы втыкали весла в землю.

Итак, этот песок, влажный на глубине, но сверху сухой и нагреваемый солнечными лучами, действует как губка. Ежесекундно он отдает в результате испарения просочившуюся воду. Образующийся пар пробивается сквозь верхний слой сильно нагретого песка и становится видимым для глаза, когда воздух к вечеру охлаждается.

По мере того как песчаные берега высыхают, они всасывают из реки новую порцию воды; легко понять, что постоянное действие испарения и латерального всасывания должно вызывать огромные потери, трудно поддающиеся точному подсчету.

Потери увеличивались бы пропорционально длине рек, если бы реки от истоков до устья повсюду были окаймлены одинаковыми берегами; но так как последние образованы наносами и так как вода, утрачивающая скорость по мере удаления от истоков, в своем нижнем течении отлагает больше осадков, чем в верхнем, то во многих реках жарких стран убыль воды близ устья увеличивается.

Барроу наблюдал это любопытное влияние песков в южной части Африки на берегах Оранжевой реки. Оно стало даже предметом очень серьезного спора при обсуждении различных гипотез относительно режима Нигера.

Около Вуэльта-де-Басилио, где мы высадились для сбора растений, мы увидели на верхушке дерева двух хорошеньких обезьянок, черных как смоль, ростом с капуцина, с цепкими хвостами. Их лица и движения достаточно убедительно доказывали, что это были не коаты и вообще не паукообразные обезьяны. Даже наши индейцы никогда не видели ничего подобного.

Здешние леса изобилуют сапажу, неизвестными европейским натуралистам; и так как обезьяны, в особенности живущие стаями, а потому более предприимчивые, совершают в определенное время года далекие переселения, то случается, что в начале периода дождей даже туземцы видят вокруг своих хижин таких обезьян, каких раньше никогда не встречали. На том же берегу наши проводники показали нам гнездо молодых игуан длиной всего в 4 дюйма.

Их с трудом можно отличить от обыкновенной ящерицы. У них развился лишь отвислый мешок на горле. Спинные иглы, большие, стоящие дыбом чешуйки, все эти придатки, которые делают игуану такой уродливой, когда она бывает длиной в 3–4 фута, находились еще в зачаточном состоянии.

Мясо этой ящерицы, по нашему мнению, приятно на вкус во всех странах с очень сухим климатом; оно казалось нам таким даже тогда, когда мы не испытывали недостатка в пище. Оно очень белое, и после мяса броненосца, которого здесь называют Cachicamo, может считаться одним из лучших мясных блюд из тех, какими вас угощают в хижинах индейцев.

Под вечер пошел дождь. Перед дождем ласточки, совершенно такие же, как наши, парили над водой. Мы видели также стаю попугайчиков, преследуемую мелкими ястребами без хохолков. Пронзительные крики попугайчиков резко контрастировали со свистом хищных птиц. Ночь мы провели под открытым небом, на песчаном берегу около острова Карисалес.

Поблизости было несколько хижин, принадлежавших индейцам и окруженных плантациями. Наш кормчий заранее предупредил нас, что мы не услышим рева ягуара, который, если только его не очень сильно донимает голод, держится вдали от тех мест, где он не является единовластным хозяином. «Люди его раздражают, los hombres lo enfadan», – говорят жители миссий. Забавное и наивное выражение, передающее часто наблюдаемый факт.

3 апреля. Со времени нашего отъезда из Сан-Фернандо мы не встретили на этой прекрасной реке ни одного челнока. Все говорит о полнейшем безлюдии. Утром наши индейцы поймали на удочку рыбу, которую в здешних местах называют Caribe или Caribito [пиранья], так как это самая кровожадная из всех рыб. Она нападает на купальщиков и на пловцов и часто отгрызает у них большие куски мяса.

Если сначала человек бывает лишь слегка ранен, то прежде чем он успеет вылезти из воды, ему наносятся самые серьезные ранения. Индейцы страшно боятся Caribes; некоторые из них показали нам на своих икрах и бедрах зарубцевавшиеся, но очень глубокие раны, оставленные рыбками, которых майпуре называют умати. Они живут на дне реки, но как только несколько капель крови попадает в воду, появляются тысячами на поверхности.

Если принять в соображение количество этих рыб, самые прожорливые и самые свирепые из которых бывают длиной всего в 4–5 дюймов, треугольную форму их острых и режущих зубов и их широкий, втягивающийся внутрь рот, то не следует удивляться тому ужасу, какой внушает Caribe жителям берегов Апуре и Ориноко. В местах, где река была очень прозрачная и не видно было ни одной рыбы, мы бросали в воду кусочки мяса, покрытые кровью.