Фантастика 2000 - Сборник

Вдруг Бобо дико завизжал и сделал попытку вскочить - с ЗАКРЫТЫМИ глазами. Рыбкин отреагировал мгновенно. Он двинул психа дубинкой в живот, а когда тот сложился пополам, швырнул его на кровать. Самое удивительное, что Бобо при этом так и не пришел в себя. Он свернулся калачиком, умиротворенно урча. Как только Рыбкин повернулся к нему спиной, снова раздался дикий, безумный визг, от которого закладывало уши.

– Что ты возишься?

Славик вздрогнул и обернулся.

Соня стояла на пороге палаты.

“Какого черта тебя сюда принесло, корова любознательная?” Рыбкин послал ее - про себя. Потом распрямил Бобо, постукивая его дубинкой по суставам, и пристегнул к кровати кожаными ремнями. Спящий визжал не переставая. В этих воплях звенел смертельный, непереносимый ужас. Из уст Бобо Рыбкин слышал всякое - от похабных анекдотов и ритуальных песнопений до рецептов приготовления паштета из детской печени, - но подобный концерт тот закатил впервые.

Славик захлопнул дверь; отгородив себя от звукового кошмара. И понял, что надо бы снова хлебнуть из пробирки… Соня возвращалась к своему вязанию, виляя жирным задом. У Рыбкина, смотревшего ей вслед, возникло почти непреодолимое желание распороть скальпелем хрустящую ткань халата у нее на ягодицах и искромсать желеобразную плоть. Хорошо, что скальпеля под рукой не оказалось…

– Убери в двенадцатой, - сказала Соня, обернувшись. И погрузилась в свой аквариум, где было спокойно, тихо, пахло дезодорантом и завораживающе мелькали острия спиц, нанизывая на себя петли пряжи…

Славик тихо шептал проклятия. Эта идиотка Гринберг всетаки заинтересовалась тем, как поживает “свинка”. Санитару Рыбкину предстояло выполнить самую неприятную часть работы. И ничего не возразишь. В контракте его обязанности были оговорены предельно четко.

Со “свинкой” все было в порядке. Во всяком случае, так показалось Рыбкину. Он подошел к ней, расставил ноги пошире, чтобы не запачкать туфли, и обхватил ее шестидесятикилограммовое тело, просунув руки под мышками. “Вставай, сука, папочка пришел!” - прохрипел он, рванув сидящую вверх.

Прислонив “свинку” к стене, Славик изучил лужу, а затем развернул пациентку и увидел, что загрязнение приняло глобальный характер. Он едва удержался от того, чтобы снова не отхлестать ее по роже.

Пачкаться не хотелось. До конца дежурства оставалось два с половиной часа. Куча времени, если знаешь, как им распорядиться. Рыбкин знал. Он не был лентяем, нет - просто сегодня он тгонял: ГРЯЗНАЯ работа не для него. Человеческая грязь - это всегда нечто специфическое: Исключительная пакость. С гораздо меньшим отвращением он убирал бы коровий навоз.

Он отлучился ненадолго и вернулся с каталкой. Уложил на нее “свинку” и покатил в сторону душевой. Увидев это, Соня покрутила пальцем у виска. Впрочем, ей было все равно - каждый сходит с ума по-своему. Рыбкин осклабился. Она поняла его без слов и щелкнула тумблером.

Душевая была огромной и напоминала процедурный зал в какой-нибудь водолечебнице а-ля “Пятигорские купальни”. Из-под замутившихся от пыли плафонов сочился желтый свет. В трубах резвился местный водяной - вонючий мутант из канализации. Жертва аборта.

С порога Рыбкин сказал в пустоту: “Привет!”. Его настроение улучшалось с каждой минутой.

“Вет! Вет! Вет!” - донесся ответ из кабинок.

Славик вытолкнул каталку на середину помещения и установил ее прямо над зарешеченным сливным отверстием. Напевая себе под нос старую песню о главном, он развернул шланг, закатал рукава халата и включил воду.

Напор был таким, что “свинку” чуть не смыло с каталки. Рыбкин захохотал. Он сдернул с нее пижаму, широкие брюки и бросил их в контейнер для грязного белья. Перевернул безвольно лежавшее тело на живот и устроил ему массаж тугой струей горячей воды.

Душевую заволокло туманом, а “свинка” порозовела еще сильнее. Славику казалось, что он обрабатывает кусок парного мяса.

Он вымыл этот кусок до блеска и продолжал тереть его намыленными ладонями…

Соня, сидевшая в кресле перед отключенными мониторами, забеспокоилась. Рыбкин застрял в душевой надолго. Он всегда казался ей неуловимо странным. Может быть, это была всего лишь неприязнь… Она не обратила бы внимания на задержку, если бы не сегодняшнее поведение Бобо. Его крики произвели на дежурную сестру тягостное впечатление. Соня чувствовала беспричинный страх с тех самых пор, как услыхала их…

Она отложила наполовину связанный свитер и медленно направилась в сторону душевой. Проходя мимо двери третьей палаты, она на всякий случай подергала ручку. Дверь была заперта.

У Рыбкина случилась приятная неожиданность - эрекция. Самое смешное, что он не сразу это заметил. Ему доставляло неосознанное удовольствие гладить “свинку”. Сам он будто бы витал при этом где-то далеко. Потом что-то изменилось в его восприятии - и поврежденные датчики снова послали сигналы в мозг…

В этот момент Рыбкин сделал потрясшее его открытие. Он понял, что лежавшее перед ним бессловесное животное - хуже того, почти неодушевленный предмет - обладает нечеловечески совершенным телом. Он разглядывал туловище идеальных пропорций, безупречно гладкую кожу, аккуратный треугольник коротких светлых волос на лобке - картину, знакомую ему до мельчайших подробностей. Но лишь сегодня он обратил внимание на то, что даже подошвы “свинки” были не загрубевшими, а мягкими и розовыми, будто у младенца. Сейчас, когда ее роскошная плоть заблестела под струями воды, Рыбкин почувствовал вожделение - столь же непреодолимое, каким раньше было отвращение. Никогда, ни в одном журнале он не видел ничего более возбуждающего.

Он приспустил брюки и подтянул “свинку” к самому краю каталки. Высота была оптимальной. Он раздвинул упругие лепестки и вошел, осязая восхитительную податливость внутри. Потом наклонился и взял в рот коричневый распухший сосок…

Он двигался с упоением, которого не испытывал уже много лет. Его не смущали пустые глаза, смотревшие мимо него. Он нашел свой земной идеал, воплощение порнографических грез.

И где?! Кто бы мог подумать! Он потерял так много времени, однако теперь время ничего не значило для него. Рыбкина поразила временная слепота - но не мрачная, темная беспредметность, а следствие слепящей чистоты нового состояния. В него входила неизведанная сила, властно освобождала от сомнений, сознания собственной ущербности, гнилой морали. Мир переворачивался с головы на ноги - и это была чудесная трансформация, которую Рыбкин принял всей душой. Потом пришло прозрение…

Последнее, что oн видел перед тем, как кончить, это выпученные да предела глаза Сени- Гринберг, стоявшей на пороге дужевой.