Алхимик - Владимир Кузнецов

Нейдж идёт по торговым рядам, рассеяно кивая торговкам, узнающим её. Сегодня она пришла за иным товаром, таким, какого доселе не покупала и не думала даже, что когда-нибудь станет искать.

В тяжелом воздухе, среди запахов сырого мяса, гниющих овощей, южных фруктов и рабочей похлёбки, носятся миазмы слухов и сплетен. Овощной рынок для жителей Западного Края — то же, что свежие «Ежедневные новости» для обитателей Восточного. Здесь можно услышать обо всём: от войны и мировой политики, до семейных ссор Мясника Уильяма. Слова, словно назойливые насекомые, жужжат вокруг, норовя забраться в уши. Нейдж давно научилась не замечать их, но сейчас её слуха касается что-то, тревожной струной отозвавшееся в груди.

— Ещё одна несчастная душа! Да примет её Всевышней! Хоть и блудлива была, как кошка, да всё же и самой распоследней потаскухе не пожелаешь такой смерти!

— Если бы Финчи не позволяла прожорливой дырке у себя между ног верховодить собой, ничего бы этого не было. Зачем она среди ночи вышла из дому? Хотела запрыгнуть на очередной кочанчик. А получила Джековых когтей. Поделом!

— Спаси Владыка небесный! Что же он сделал с ней?

— Лучше себе не знать. Я утром проходила в том месте, где тело нашли. Там на земле пятно крови больше твоего прилавка и на стенах вокруг тоже.

— Покарай Всевышний этого людоеда!

— Молчи! Ты не знаешь разве, что нельзя про Джека плохо говорить? Кто знает, сколько народу прячется в Старой пивоварне? Я слышала их там целая тысяча!

— Не может такого быть!

— Может! Мне тётка Мэдди говорила, а эта женщина зря болтать не станет. Помнишь, как она вторую войну с дикарями предсказала? Вот то-то же. И кто знает, вдруг, один из этих, из Пивоварни, сейчас рядом стоит и слушает тебя! Или ты тоже с Джеком пообниматься захотела?

— Спаси Владыка! Да Джек на меня вряд ли позарится. Что во мне? Одни кости — разве в суп, и то жидкий будет.

— Я слышала, что Джеку мясо — вопрос десятый. Другим он кормится. Вот вроде, какой человек его до смерти боится, такой ему, Джеку, самый сладкий будет. От того и мучит он их, чтобы страха побольше было. Поняла?

Нейдж долго обдумывает подслушанный разговор. Что-то было в нём, чего сама женщина пока понять не могла. Она всё идёт между лотков, бездумно заглядывая в них, кивая на призывные выкрики продавцов. На этом пути Тинсоу встречает трёх или четырёх женщин с младенцами в руках или свёртках, примотанных к груди, но каждый раз не может набраться смелости, чтобы обратиться к ним.

Наконец, извилистые проходы вывели женщину к южному тупику, месту, где глухие стены рыбной фабрики образуют сплошное полукольцо. Тут сыро, сумрачно и воняет тухлятиной. Рыночники, видя, что покупатели это место обходят, лет пять назад устроили здесь свалку. С тех пор в густой тени стен, которая стояла здесь с утра до ночи, с каждым днём всё выше вырастают огромные груды мусора, похожие на могильные курганы. Здесь и правда не редко находят мертвецов: бродяг, пьяниц или просто ограбленных и убитых. Тинсоу собирается тут же повернуть, уйти, но слух её вдруг улавливает звук, какого не должно быть на свалке. Сквозь гул рынка за спиной, сквозь машинный рокот из-за стен, он прорывается, едва слышный. Это плач ребёнка.

Она находит его совсем рядом — завёрнутого в невообразимое тряпье, уже едва способного кричать, искусанного насекомыми. Она разгоняет жирных крыс, с голодным интересом подбирающихся к нему, поднимает, высвобождая хрупкое тельце из стягивающих его лохмотьев. Младенцу едва хватает сил, чтобы шевелиться, но чувствуя тепло, он жмётся к женщине, хватает беззубым ртом выпуклую пуговицу и начинает отчаянно её сосать. Нейдж медлит, — но лишь потому, что в голове составляет маршрут в запутанной системе проходов Овощного рынка. Она уже знает, что ей нужно купить, а через минуту уже понимает где.

Торговки провожают её насмешливыми взглядами. Для них поступок Тинсоу — блажь богатой леди. Одобрение она замечает лишь однажды и женщина, выказывает его одним только взглядом, словно стесняясь.

Малыш усердно тянет из небольшой бутылки тёплое молоко. Нейдж держит его на груди, так чтобы кроха слышал стук её сердца. Она укрывает его собственной шалью, грязного, всего покрытого язвами. Извозчик бросает на сидящую с младенцем женщину косые взгляды.

— Клянусь, — бормочет он себе под нос, — никогда ещё не видел, чтобы на Овощной рынок ездили покупать грудничков!

— Зачем ты притащила этого крысёныша? — Джастер держится рукой за голову. Сегодня он ещё не пил, но выпитого вчера хватило, чтобы страдать от похмелья. — Думаешь, он заменит тебе Милдред?

Нейдж не смотрит на мужа. Младенец спит в её кровати, она сидит рядом, листая «Современного Повара» Франка Маркателли, известного кулинара, готовящего для королевской семьи. Газовая лампа горит тусклым жёлтым светом. Мистер Тинсоу с выражением страдания прикрывает глаза.

— Я знаю, — шепчет он, — я знаю, любовь моя, я совершил ужасную вещь. Я…

— Ужасную вещь совершила я, Джастер Тинсоу, — отрывисто произносит Нейдж, — Когда вышла за вас замуж. А теперь помолчите и дайте мне исправить хоть какую-то часть из содеянного.

Джастер вскакивает, опрокинув стул, лицо его перекошено от гнева. Он открывает рот, намереваясь что-то сказать, но затем передумывает. Резко развернувшись, он выходит из комнаты.

Нейдж остаётся одна. Она занята составлением рецепта. Рождение нового блюда — всегда особый процесс, часто мучительный, блюдо должно появиться в голове, а потом воплотиться в наборе компонентов и процедур. Мясо, овощи, масла, приправы, варка, жарка, тушение… Все эти вещи существуют словно сами по себе, связать их воедино, представить будущий результат… Обычно, это захватывающий процесс, своего рода полёт на крыльях вдохновения, сродни экстазу поэта или художника.

Но не сейчас.

Нейдж мучительно тяжело думать о том, что ей предстоит сделать. Всякий раз, когда мысль её, удалившаяся было в умозрительную плоскость, неизбежно возвращается к главному предмету, женщина чувствует как грудь сжимает стальными обручами. Ноющая, неумолимая боль рождается в сердце, с каждым его ударом растекаясь по телу. Каждый раз, когда она смотрит на фигурку спящего ребёнка, вымытого и спеленатого, Нейдж чувствует дрожь в руках.

— Я смогу, — говорит она себе. — Я должна. Он и без того обречен. Без имени, без таинства крещения, забытый всеми, он уже умер. Пытаться задержать его здесь — только увеличивать его страдания… Соус. Здесь важен соус.

Впервые для неё это была обратная процедура — не от готового вкуса, не от ощущения во рту, а от компонентов, дедуктивный процесс совмещения деталей для единого результата.

Растопить немного масла в сковороде, медленно, не давая закипеть. Добавить грибы, лук и бекон, всё измельченное максимально. Томить под крышкой — совсем немного, пока кипит красное сухое вино. Добавить трюфели, петрушку, специи, и вино к грибам, всё размешать и томить ещё немного, пока трюфели не вберут достаточно влаги. Снять с огня, добавить сливки и желтки, тщательно размешать. Не давать остыть.

Нейдж закрыла глаза, снова и снова представляя себе получившийся соус. Да, именно так. Соус достойный короля. Собственно, королю он и будет подан.

Она слышит, как рядом шевелится, просыпаясь, младенец. Он спит уже долго и сейчас должен проснуться, чтобы поесть. В этом возрасте, когда от рождения не минуло и месяца, они только спят, едят и испражняются.

Но ребёнок молчит. Нейдж поворачивается, чтобы посмотреть, и встречается с ним взглядом. Большие голубые глаза смотрят на неё внимательно и серьезно. В них словно читается немой вопрос: «Как ты поступишь, странная женщина? Что сделаешь со мной?»

Нейдж закрывает глаза. Ей нужно быть сильной. Ей нужно исполнить сделку.

Рабочие Мэдчестер-стрит взбудоражены. Вчера Генерал Дулд призвал их выступить против фабрикантов, которые закупили для себя новые машины в Королевских Механических Мастерских. Дулд говорил, что эти машины станут делать за людей всю работу и тысячи окажутся на улицах, без единой монетки, чтобы купить еды. Он призывал громить проклятые творения, громить жестоко и беспощадно. Бездушное железо не должно творить, только живыми людскими руками могут создаваться вещи, таков замысел Всевышнего. Искуситель же изобрёл машину, чтобы проклятие его множилось и распространялось, принося кругом лишь горе и лишения. И вот, сегодня утром рабочие идут к своим фабрики, переговариваясь глухо и зло. Иные воровато озираясь, прикладываются к флягам, которые прячут под сюртуками. Воодушевлённые Деном Дулдом, готовые постоять за себя, они не замечают хорошо одетую женщину, которая идёт по Мэдчестер-стрит в сторону Крысиного тупика. Женщина несёт тяжелую корзину, в которой виднеется небольшой продолговатый свёрток и широкое горлышко бутылки, плотно замотанной в шерстяную ткань. Нейдж так же не замечает рабочих. Не замечает она и утреннего холода, который забирается под одежду. Она переполнена тревогой и ожиданием. Внутри себя она непрерывно молится, надеясь, что Всевышний поможет ей и простит, если она сделает всё неправильно.