Книги: Все тексты - Виктор Шендерович

Царь докурил, под одобрительный гул матросни выгреб из карманов горсть монет и потребовал продолжения сеанса — ибо зело хорошо просветило ему голову от того косяка.

А именно: увидел царь город на болотах, мосты над рекой, львов у чугунных цепей, и дворец, и фейерверк над дворцом. Потом по широкой воде поплыли корабли, и уже на средине косяка выяснилось, что плывут те корабли не на чухонских просторах, а в каких-то субтропиках.

К концу первой закрутки был взят Азов. Турки бежали, растворясь в районе кабацкого гальюна. Матросы с уважением прислушивались к ошметкам басурманской речи; иноземных галлюцинаций они не понимали, но разумели масштаб.

Когда, круша инвентарь, царь принялся собственноручно мочить Карла Двенадцатого, хозяин кабака попросил очистить помещение. Не рискуя тревожить детину, просьбу свою он обратил к соотечественникам. Матросы взяли детину под руки и осторожно, чтобы не помешать течению процесса, вывели его на воздух. Шедший в беспамятстве бормотал, дергал щекой и вращал глазными яблоками в разные стороны — и один из матросов заметил другому по-голландски, что этот человек напоминает ему божию грозу.

Матрос тоже был хорош.

Так и не выведав у божией грозы адреса, по которому ее можно сдать соотечественникам, гуляки прислонили потерпевшего к парапету и пошли восвояси. Через минуту их путь в темноте пересекла группа иноземцев; иноземцы вертели головами и нервно переговаривались.

Они кого-то искали.

…Обрыскав с посольскими амстердамские полукружья, Алексашка Меньшиков царя все-таки нашел — тот спал прямо на набережной, и был не то чтобы пьян (уж пьяного-то царя Меньшиков видал во всевозможных кондициях), а — нехорош.

Верный мин херц хотел устроить столяру Петру Михайлову выходной — и наутро не велел посольским будить государя, но государь проснулся сам и, посидев немного в размышлении, на работу пошел.

Работал он, однако, без огонька, не зубоскалил, товарищей не подначивал, в рожу чуть что кулачищами не лез — словом, был сам не свой. По колокольному сигналу воткнув топор в недотесанное бревно, Петр Алексеевич, отводя глаза, сообщил, что в посольство не пойдет, а пойдет он, стало быть, к анатому Рюйшу — посмотреть, как в Европе режут мертвых.

Ни к какому Рюйшу государь, разумеется, не пошел, а направился совсем в другую сторону. Встревоженный Алексашка тенью следовал за государем.

Пересекши три канала, царь остановился в сомнении, подергал щекой; повернул за угол, вернулся. Подкравшись к государю поближе, Алексашка всмотрелся — и похолодел: царь принюхивался! Глаза его были прикрыты, ноздри ходили, как у собаки. Наконец Петр Алексеевич дернул щекой, зрачки блеснули в слабом свете газового рожка — и, нагнувшись, он вошел в какую-то дверь.

Меньшиков переждал на холодке с десяток минут и, перекрестившись, вошел следом.

Гомон оглушил его. Царя Алексашка увидел сразу: сидя среди какого-то сброда, тот курил, но не трубку, крепкий запах которой давно выучило царское посольство, а козью ножку. Сладковатый дым стелился под потолком. Царские глаза, блуждая, дошли до Алексашки.

Врасплох Меньшикова было не застать: он заранее изобразил лицом удивление, и даже руки раскинул: мол, надо же, какая встреча! Вся сия театра осталась неоцененной: царь за Алексашку глазами даже не зацепился, и второй раз за вечер мин херца пробрало крупными мурашами по спине.

Кошачьим шагом подобрался он к лавке, с пардоном раздвинул сидевших, окликнул государя по имени-отчеству. На имя свое царь откликнулся расслабленной улыбкой — и остановил таки взгляд.

— Это я, Алексашка Меньшиков, — сказал вошедший правду чуть ли не первый раз в жизни.

— Вижу, — сказал Петр.

Мин херц обрадовался.

— А ты — видишь? — спросил государь, уходя взглядом мин херцу за плечо.

— Что? — озираясь, спросил Алексашка. Петр усмехнулся и наметанным движением — всякое ремесло схватывал он быстро — скрутил косячок. Поднеся к лицу огарок, царь косячок раскурил и рывком протянул его Меньшикову.

— На!

Через пару минут Алексашка тоже видел. Видел ларцы с золотом и камнями различной немерянной ценности, холеных лакеев в шитье, жратву на столах и сочных баб на полатях, и все это имел он задаром как царский фаворит, пока косяк не выгорел.

— Ох, ты! — только и сказал Меньшиков, придя в себя.

— То-то и оно, — ответил государь, только что, не сходя с места, переказнивший пол-страны.

Более на верфях Ост-индской компании столяра Петра Михайлова не видели. Никто из посольских ни на какую верфь наутро тоже не пошел, и в другие ремесла также: в приказном порядке все были сведены в кабак. Царь лично раскуривал косяки и вставлял их в окаянные рты.

Посольский дьяк дьявольскую траву курить отказался, чем привел государя в ярость неописуемую, был связан и тут же, принародно, подвергнут излишествам. Четыре горящих косяка было вставлено в щербатый рот; бывший столяр лично зажимал дьяку нос пальцами, тренированными на гнутии пятаков. Вынужденный вдохнуть в себя содержимое косяка, дьяк вскоре увидал деву Марию и волхвов, причем лежащий в яслях был уже с бородой и покуривал.

С оных пор ничего, кроме травки, дьяк уже не хотел — а царь, будучи человеком систематическим, приступил к опросу испытуемых.

Содержание видений оказалось многообразным и поучительным настолько, что царь велел записывать за вспоминающими дословно. В бумагах, частично истлевших, частично тлеющих доныне (Zwollemuzeum, 117 единиц хранения), то рукой неизвестной, то рукой самого государя документально зафиксированы виденные в ту осень летающие рыбы, человеко-гуси в латах, одноглазые пришлецы из космоса и мир во всем мире.

Через месяц дорога от посольства в кабак была разучена россиянами, как Отче наш. Обратный путь, правда, оказался не в пример длиннее. Так, боярский сын Долгоруков, будучи водорослью, лег в канал и утонул, чем привел государя в задумчивость. Результатом оной задумчивости стал собственноручный государев рескрипт относительно доз и порядка употребления зелья.

Настрого велено было не мешать курево с водкой, потреблять зелье коллективно и по выходе с сеанса связываться веревками, дабы пропажа отдельного человека невозможна была есть. Рескрипт был написан на обороте первых попавшихся под руку государю фортификационных чертежей и бумаг по баллистике.

Прочие бумаги и проекты лежали на столах нетронутыми с того дня, как государь заблудился по дороге с верфей Ост-индской компании.

Царский рескрипт был прочитан вслух. Собравшиеся кратко помянули боярского сына Долгорукова, потом много выпили за Родину — и под утро гурьбой повалили в зельный кабак.

Пока посольские во главе с Алексашкой практиковались до невозможного, государь погрузился в дальнейшее изучение вопроса. Он допытывал моряков, лично ходил смотреть выгрузку такелажей и торговался на пробу. Вскоре достоверно известно стало ему, что чудная трава сия, при горении дающая легкость и сбывание невиданного, растет в Индии и называется маригуана, что дорожает она после пассатов, когда в те края не доплыть, а в иное время в амстердамском порту, как стемнеет, сбывают ее бесперебойно, а если оптом, то и за бесценок.

Узнал он, — и немедля проверил на себе — что не токмо трава, а и некоторые грибы приносят знающему забвение от тревог и отрыв от имперской проблематики — и не токмо при курении, а и при натирании в пищу и добавлении в питье.

…Государь взялся за дело крепко, как крепко брался он за все, до чего доходили руки. Отложена была тысяча рублей на еду, веселье и транспортные расходы, а на остальные мин херц с ребятами, торгуясь, как цыгане, за неделю взяли в порту до сорока пудов грибков и семьдесят с малым мешков волшебной травы.

Деньги кончились раньше азарта, и пару мешков светлейший князь Меньшиков просто прихватил, по-тихому, с собою напоследок — отчасти по невозможности удержаться, отчасти в воспитательных целях, дабы продавец греблом не щелкал, а наших знал.

Спустя пару дней посольство отбыло из Амстердама, но не в Лондон (даром он уже никому не был нужен, этот Лондон), а прямиком домой. Боярские и дворянские дети, с радостью забившие на фортификацию, точные науки и парусное ремесло, лично грузили в телеги драгоценную поклажу.

На голландщине оставлены были наивернейшие торговые люди с царскими письменными инструкциями.

Родина, как положено, встретила государя заговором — и некоторое время, вместо мирного употребления флоры, государю приходилось рубить головы госслужащим. Но уже как бы напоследок: уже к началу 1699 года дошли у Петра руки до европейских новаций, от которых зело много счастья отечеству приключилось — ибо, вместо походов во все края географии и пожизненного пьянства вперемешку с отрезанием бород, государь сосредоточился на сельском хозяйстве.