Операция «Караван» - Дмитрий Янковский

Я был уверен, что системы управления обоими кораблями похожи, так что можно было уже всерьез готовиться к походу. Время работало не на нас, и оказаться на базе нам лучше было раньше десанта. Вряд ли у людей Альбиноса было что противопоставить боевому эсминцу, но и попусту рисковать не стоило.

Я оставил Алекса подключать электрическую сеть к кораблям, а сам поехал на северный берег, забрать Ольгу с узла связи. После запуска ретрансляторов я мог с ней запросто связаться и не находясь на прямой видимости, но в этом не было смысла, так как у нас только один автомобиль был пока на ходу, а добираться оттуда пешком было далековато.

За все время, что мы с Алексом возились с кораблями, ни Урман, ни Альбинос в эфир не выходили. Видимо, нашего спонсора интересовали только личинки торпед, так что Урман не собирался отвлекать шефа, пока не найдет их. Ладно, пусть ищет. Может, их там и нет, тогда будет действительно весело. Мне-то уж точно, а вот Альбинос окажется в совершенно идиотской ситуации.

Еще на подъезде к порту, когда мы с Ольгой только увидели корабли, я обратил внимание, что кормовое орудие выбранного нами эсминца направлено не на юг, как было, а смотрит стволом точно в нашу сторону. Мне даже немного не по себе стало, хотя и радовало, что Алекс разобрался с артиллерией настолько, что может уже башней как угодно вертеть. Но этим дело не ограничилось. По мере продвижения внедорожника к пирсам, ствол пушки медленно смещался, держа нас под постоянным прицелом.

— Развлекаешься? — не удержавшись, спросил я у Алекса по связи.

— Это не я, — отшутился стрелок. — Автомат управления огнем сам прицел держит по указанной контрастной точке. Чудо, а не огневой пульт.

— Ты смотри, чтобы твое чудо по нам так же само не пальнуло. — на всякий случай предупредил я.

— Исключено! — весело ответил он.

Оставив машину у пирса, мы с Ольгой поднялись на борт эсминца по приставному трапу. Ощущение от этого корабля было совсем иным, чем от того, который мы исследовали первым. Эсминец был огромной машиной, единственным предназначением которой являлось уничтожение противника всеми возможными способами и средствами. А средств этих у корабля было более чем достаточно.

По каждому борту располагалось по четыре пусковых установки для крылатых ракет, скорее всего, среднего радиуса действия и способных нести ядерные боеголовки. Вряд пи такими можно было контролировать Европу по всей ее глубине, даже из Атлантики, но шороху, в этом не оставалось сомнений, можно было наделать такого, что запомнили бы на парочку поколений точно. А может и больше. И, самое главное, от этой чудовищной мощи в современном мире попросту нечем было бы адекватно защититься.

Возможно, самих ракет на борту и не было, а пусковые установки загружались только по мере необходимости, перед выходом на задание, где они могли быть применены. А может, наоборот, корабль как раз полностью оснастили перед выходом в море. На самом деле, я был далек от мысли, что термоядерное вооружение могли бросить на острове. Так что боеголовки либо вывезли с основной волной эвакуации, либо полностью снаряженные ракет стоят в пусковых установках.

От одной этой мысли у меня холодок пробежал по коже. Я вспомнил ответ Кочи на мой вопрос, почему он пользуется только холодным оружием и старается избегать даже коротких контактов с огнестрельным. Коча тогда раскурил свою трубку, подбросил сучьев в костер, глянул на звезды, словно спрашивая у них разрешения, а потом поведал мне одну из своих странных сказок.

Мол, его народ когда-то не знал никакого оружия, кроме палок, деревянных заостренных дротиков и бумерангов. Они тоже были из дерева. И вот, однажды, наверное, чтобы проверить силу людского духа, боги скинули с небес короткий меч из непроницаемо-черного вулканического стекла, гладкого и блестящего, как кожа змеи.

Один из охотников нашел его на границе буша, и так испугался невиданной вещи, что бежал до селения без единой остановки. Там он, едва отдышавшись, рассказал о своей находке. Но никто ему не поверил, потому что никто никогда ничего такого не видел, и старейшины никогда ни о чем таком не рассказывали. И даже колдун, умевший видеть в обоих мирах одновременно, не знал ничего о ножах длиной с локоть. Только вождь Пемалвай заподозрил, что охотник говорил правду.

На следующий день, еще до восхода солнца, Пемалвай отправился в путь, чтобы найти странную вещь. К вечеру он добрался до границы буша и обнаружил обсидиановый нож там, где и говорил охотник. Удивительный меч восхитил вождя, но когда Пемалвай попытался поднять с земли подарок богов, тот рассек ему палец острейшим лезвием.

Никогда еще Пемалвай не видел ничего, что было бы заточено столь же безупречно. Зализав рану на пальце, он присел возле меча и попросил его не кусаться больше. Затем, уже куда более осторожно, вождь поднял оружие за рукоять, обмотанную кожаным шнуром.

По дороге к селению Пемалвай не переставал удивляться остроте стеклянного клинка. Ему пришлось срезать несколько травинок, удостовериться, что нож режет и другие предметы так же легко, как поранил ему палец. Поначалу ему этого хватило, но на полпути к дому вождь задумался, а что будет с веткой кустарника, которая по толщине не уступает пальцу, если не просто коснуться ее острием, а как следует резануть. Любопытство так одолело мужчину, что ему даже не лень стало немного отклониться от короткой дороги в сторону, где можно было найти куст банксии, одиноко стоящий в стели.

Удар меча с такой легкостью отсек ветку, что вождь недоуменно уставился на упавший черенок. Ему показалось, что лезвие не встретило вообще никакого сопротивления, а поверхность прошедшего наискось среза была гладкой, как вода озера в отсутствии ветра. Пемалвай решил, что в таком странном клинке, наверное, живет очень сильный дух. Иначе как объяснить его чудесные свойства?

Желая убедиться, что ему не померещилось, он принялся рубить куст, а остановился, когда у ног остались только увядающие ветви и острые пеньки, торчащие из земли.

Остаток времени по дороге до дома Пемалвай прикидывал, а можно ли таким ножом срубить твердое дерево, а не мягкую ветку куста. К счастью, на его пути лопалась иссушенная солнцем коряга, чуть толще руки. Вождь принялся рубить ее, и твердое дерево поддалось тоже без всякого труда. Лезвие глубоко входило в корягу при каждом ударе, а когда Пемалвай приноровился, у него даже несколько раз получилось перебить ее с одного удара.

Восхищенный столь удивительным подарком богов, вождь добрался, наконец, до селения. День клонился к закату. Женщины принесли топливо для костра, и огонь, получив свежую пищу, поднял жадные языки к темнеющему небу. В свете пламени клинок из черного стекла принял еще более таинственный и устрашающий вид. Когда Пемалвай положил его у костра для всеобщего обозрения, мужчины с любопытством подошли ближе, а вот с женских лиц сошла улыбка. Дети заплакали, их пришлось увести.

Вождь предупредил, что клинка нельзя касаться пальцем, а потом, взяв толстую палку из вязанки с хворостом, принялся демонстрировать, с какой поразительной легкостью можно рассекать твердую древесину. Многие мужчины, хотя и не все, захотели тоже попробовать.

Меч долго переходил из рук в руки, пока вязанка хороших дров не превратилась в бесполезную труху и щепки. Ночью больше негде было взять топлива, поэтому костер быстро угас, и все разошлись.

Пемалвай поднял меч, и хотел уже отправиться в свою хижину, но призадумался. Угасающий свет углей играл на гладком клинке, словно на нем остались и медленно стекали кровавые пятна. Вождь никак не мог отделаться от мысли, что такой грозной штукой, наверняка, можно изрубить не только дерево, но и зверя. Ведь плоть точно не тверже древесины.

В мире этого народа не было ничего такого, чем можно было бы разрубить тушу, даже небольшую, с одного удара. А меч в руке словно шептал, что может и это. Пемалвай не удержался и направился к яме, где женщины хранили принесенную охотниками добычу. Но ничего достаточно крупного там не нашлось, что лишь сильнее распалило страсть вождя опробовать клинок на чем-то более серьезном.

Пемалвай вернулся в хижину неудовлетворенным и лег спать, положив подарок богов рядом с собой. Но сон не шел. Вождь то и дело открывал глаза, пялился в темноту и представлял, как рубит тушу, и с какой легкостью плоть поддается ножу. Через какое-то время рука даже чесаться начала, так хотелось снова сжать обмотанную кожей рукоять.

Вождь подобрал меч, уселся на корточки и некоторое время просто наслаждался вернувшейся в руку силой. Перед его глазами рождались красочные фантазии, как он неистово рубит этим мечом то врагов, то демонов, выбравшихся из мира снов. И каждый раз лезвие без труда рассекало тело, оставляя ровный срез.

Но очень скоро фантазии перестали удовлетворять вождя. Он выбрался из хижины под усыпанное звездами небо и принялся наносить клинком удары по воздуху, представляя, что рубит врагов. Острое лезвие со свистом рассекало пространство, словно сама тьма первичного мироздания сгустилась до твердости вулканического стекла и превратилась в грозное оружие.