Мне – 65 - Юрий Никитин

Однако редко кому из «танкистов» удается пережить зиму

Полгода пришлось и работать, чтобы оплачивать гостиницу и содержание в ней Ирины и сына, и постоянно следить, чтобы суд не замяли, не прервали, не отложили снова и снова, чтобы теперь уже военные не отмазались…

Но для меня страшное напряжение привело к тому, что начало болеть сердце. Все сильнее и сильнее. Наконец боли стали такими дикими, что я, всю жизнь ненавидевший любые лекарства, начал горстями поглощать все, что в изобилии на полочке у Ирины: валокордин, корвалол, кордигит, нитроглицерин. А когда они начали заканчиваться, я выползал в аптеку и закупал столько, что хватило бы на средних размеров больницу.

Боль чуть отпускала, но никогда не оставляла. Иногда от жуткой рези в груди я почти терял сознание, но, сцепив зубы, заставлял себя держаться. Нет времени идти к врачам: каждую минуту Ирина может позвонить из Братска и, рыдая, сообщить о новой задержке. Нужно быть готовым, проглотив горсть лекарств и держась за сердце, выйти из дому и снова идти в московскую, то есть всесоюзную военную прокуратуру.

Полгода все это длилось, мучительные и бесконечные полгода, а когда все закончилось, воинскую часть расформировали, Ирина привезла сына в Москву. Его перевели в подмосковную часть, где из-за близости Москвы и возможных комиссий порядки гораздо строже. Когда его наконец-то доставили в подмосковную часть и там оформили, прикрепили, боль постепенно начала отпускать. И снова не до врачей, сложности и здесь, под Москвой, нужно улаживать, нужно все делать самому, но это уже совсем другой уровень, так что боль постепенно утихла. А в Сибири офицеры рыдали слезами размером с картофелины: лишились рабов и крупных свиноферм!

А через год на ежегодном осмотре – в Литфонде для писателей ежегодная диспансеризация! – врач, рассматривая кардиоленту, спросил с удивлением, почему в его записях ничего нет о моем инфаркте миокарда, который случился у меня, судя по шраму, десять-двенадцать месяцев тому назад?

Еще в 1976 году на Всесоюзном семинаре молодых писателей-фантастов я познакомился со Станиславом Гагариным, писателем-моряком, штурманом, веселым и шумным человеком и, как это нередко бывает в писательской среде, беспробудным пропойцей.

Когда началась горбачевская борьба за трезвый образ жизни, в Союзе Писателей сопротивлялись, как могли, но бесконечно откладывать нельзя, из ЦК партии настаивали, пора создавать Общество Трезвости, они уже созданы во всех учреждениях, на всех предприятиях, заводах, остался неохваченным только Союз Писателей…

Чтобы дело не сорвалось, на это мероприятие прибыли из ЦК высшие иерархи партии, уселись за стол с красной скатертью и буравили сидящих в Большом зале острыми взглядами. Мы, рядовые члены партии, сидим и злимся, но, что делать, дисциплина обязывает, вот сейчас и у нас будет создано это дурацкое Общество по Борьбе За Трезвость…

Гагарин сидел крайним у прохода, и пока председательствующий подробно рассказывал, морщась, как будто постоянно глотал хинин, что это за Общество и зачем оно, Гагарин раза четыре выпадал на ковровую дорожку. Его поднимали, усаживали, он отхлебывал из бутылки, начинал дремать и снова с грохотом рушился в проход. Это, конечно, вызывало веселое оживление.

Наконец председательствующий предложил называть кандидатуры тех надежных товарищей, которые могли бы возглавить это трудное и такое нужное стране и обществу дело.

И тут из зала кто-то выкрикнул:

– Станислава Гагарина!

По рядам прокатился смех, еще несколько голосов закричали с энтузиазмом:

– Гагарина!

– Станислава!

– Станислава Гагарина!

Других кандидатур не было. Фамилию Гагарина вписали в листок для голосования. Мне кажется, что это был единственный случай в истории Союза Писателей, когда и правые, и левые, и западники, и славянофилы, и безродные космополиты, и пламенные патриоты, словом, все-все единогласно и без драк проголосовали за названного человека. Взаимная неприязнь и соперничество отступили перед ненавистью к тупым жирным рожам, что пришли к нам в ЦДЛ как хозяева, сели во главе стола и указывают нам, что и как делать в нашем же доме.

Как уже сказал, кандидатура Гагарина прошла без единого «против» или воздержавшегося. Вступил в силу третий вариант борьбы с деспотичным режимом: когда не очень хочется в лагеря, но и выполнять не жаждется, тогда остается только принимать идею партии и правительства с восторгом и начинать выполнять ее так ревностно, что реализация принесет вреда больше, чем если бы лечить болезнь не брались.

Гагарина попросили занять место за столом на сцене. Его соседи по ряду с трудом подняли бывшего штурмана, тяжеловат, тяжеловат, сумели довести под хохот зала до сцены и усадили за стол. Там Гагарин благополучно заснул.

Очнулся он лишь под заключительное слово товарища из ЦК партии, что вот, мол, теперь и Союз Писателей охвачен мероприятием. Привстав, Гагарин провозгласил зычным голосом штурмана, привыкшего перекрикивать шум бури и рев судовых двигателей:

– Желающих записаться в общество… прошу остаться! Мы это дело… отметим, отметим…

И выразительно пощелкал пальцами по горлу.

Появились первые челноки, что хлынули за рубеж в туристические поездки, откуда привозили массу импортных товаров. Все это сдавалось в комиссионные магазины, и хотя всегда директора комиссионок были королями, но сейчас наступило их золотое время: впервые в комиссионные сдавали совершенно новые импортные вещи!

Правда, вскоре это кончилось, так как можно стало открывать кооперативные магазины, которые торговали новым импортным товаром. Комиссионки захирели и отмерли.

Началось кооперативное движение, меня попросили поприсутствовать от Союза Писателей и парткома на заседании в Воениздате, где решалась судьба литературного объединения «Отечество».

Как выяснилось, его председатель Станислав Гагарин, воспользовавшись открывающимися возможностями, организовал при Воениздате литобъединение, издал несколько книг, которые принесли огромную прибыль, и на лакомый кусок, ессно, набросились крупные хищники. Я там, пожалуй, был единственным, кто не согласился с этим слишком откровенным захватом, но абсолютным большинством голосов Гагарина сняли, объединение перешло в другие руки.

Забегая вперед скажу, что в новых руках оно благополучно померло, а после того собрания неунывающий Гагарин позвонил мне и пригласил принять участие в создании нового объединения. Конечно же, тоже «Отечество». Место уже присмотрел при детско-спортивном клубе в Одинцово, где он жил. В том здании сняли половину этажа, заключили договор с местной фабрикой, что решилась профинансировать первое издание, и мы взялись: Гагарин – директор, я – главный редактор, набрали команду и быстро выпустили первую книгу, сборник военных приключений.