Мне – 65 - Юрий Никитин

– Я приеду, – ответила она, глядя мне в глаза.

– Когда?

– Я должна вернуться в Пермь, чтобы взять расчет в магазине.

– Хорошо, не затягивай.

И снова ничего друг другу не сказано, мы же зрелые люди, мы все понимаем и чувствуем, кому можно доверять, кому нет. Она уехала в Пермь, там сообщила о своем желании взять расчет и ехать в Москву. Абсолютно все: подруги, родители, просто родня, знакомые, коллеги и сослуживцы – все в один голос и одинаковыми словами уверяли, что она круглая дура, если поедет, в Москве пропадет…

…и Лилия тут же приехала… оставив мужа и двух детей: так как в Москве их деть некуда, у нас ни кола ни двора, детям пришлось остаться с бабушкой и дедушкой. И начали мы без красивых слов и сердечных клятв нелегкую жизнь частных предпринимателей, плюс в России, плюс с постоянно меняющимися правилами, с дефолтами, чудовищной инфляцией, произволом властей и всесилием мафии.

Когда началась перестройка и все с нею связанное, я отошел от ЦДЛ, будучи выше головы занят своей фирмой, но взносы платил исправно, а когда парторганизация самораспустилась, спрятал партбилет в сейф.

Когда встретился с Лилией, и она переехала в Москву, то, смущаясь, попросила положить ее партийный билет ко мне в сейф. Я открыл, она увидела, что в пустом сейфе только и лежит единственно ценное – мой партбилет.

Вбежал довольный Дима, наш главный редактор.

– Класс!.. такая акция, такая акция!

Я насторожился.

– Что там?

– Фирма МММ заплатила московскому метрополитену за три дня вперед! И теперь проезд для всех бесплатный!

В комнате раздались довольные вопли, пошли разговоры о лихости и крутости фирмачей, я ощутил, как во мне сразу начинает расти злость и раздражение.

– Да пошли они!.. Я все равно буду платить за проезд!

Все сотрудники фирмы, мы тогда снимали офис в библиотеке на Солянке, смотрели на меня с великим удивлением и непониманием.

– Юрий Александрович! Почему?

– Да потому, – отрезал я с еще большим раздражением. – Не хочу, чтобы кто-то за меня платил!

– Но ведь уже заплачено!

– Ну и пошли они с этой платой! Я не хочу быть должным этим купчикам!

– Почему купчикам? МММ занимается экспортом компьютеров. И комплектующим к ним.

Я отмахнулся.

– Какая разница? Замашки купеческие. Нет, я не принимаю их… оплату. Я… предпочитаю платить сам.

И к великому удивлению своих сотрудников, я бросал пятачки в щель отключенного автомата, мне пытались объяснять, что все «уплочено», я отмахивался, не вступать же в дискуссии с бабкой-контролершей, и бегом спускался по эскалатору, чувствуя себя свободным… Ну как объяснить, что если принять кем-то оплаченный проезд хотя бы в метро или троллейбусе, то уже становишься несвободен по отношению к тому человеку?

Мне кажется, вот такая моя щепетильность тоже побудила некоторых практичных сотрудников уйти поискать другие места, хотя, повторяю, платил я щедро, ничего не оставляя себе.

Родители… Пока они живы, мы отделены ими от небытия, как прочным забором. И знаем, что у нас есть еще по крайней мере лет двадцать жизни в запасе. И сколько бы родители ни жили, у нас эти двадцать лет лежат неизрасходованные, хотя сами растем, взрослеем, даже старимся. Но как только из жизни уходят родители, наш счетчик включается…. И вот пошли расходоваться уже наши неприкосновенные годы…

Этим ли я руководствовался, или же за своими якобы сугубо рационалистическими рассуждениями прятал любовь к матери, которая так мало видела в жизни хорошего и так мало ела сладкого, что я при каждом удобном случае ездил в Харьков, навещал, а когда выяснилось, что мать уже практически ничего не видит, тут же взял билеты и привез ее в Москву, поместил в клинику Федорова.

Операция прошла успешно, но мать сама все испортила, когда бросилась поднимать соседку по палате. Дело в том, что после операции на глазах нельзя даже пукнуть, не то что поднять чайник или наклониться: соседка это помнила, а вот моя мать слишком уж привыкла помогать людям себе в ущерб… Решила помочь подняться соседке… и швы разошлись, меня срочно вызвали в клинику, необходимо делать вторую операцию.

Пришлось еще одну, задержалась на неделю, но все-таки обошлось, в Харьков вернулась окрыленная, ликующая, зрение вернулось на удивление стопроцентное. Издали приветствовала соседок на Журавлевке, хвасталась сыном-писателем.

Потом я привез мать на более длительный срок, в клинике стоматологии удалили последние корни, поставили белые сверкающие зубы. И снова мать вернулась на Украину хвастливая и довольная.

Однако через пару лет я сказал, что хватит там сидеть, забираю в Москву.

Через полгода и Ирина свою мать перевезла в Москву, теперь живут втроем в двухкомнатной квартире, ей выпала нелегкая роль ухаживать за своей и моей матерью, моих гонораров хватает, чтобы содержать всех троих, так как за три года жизни вне Украины ни моя мать, ни мать Ирины так и не сумели добиться получения элементарной пенсии. Хотя одной за семьдесят, а второй почти девяносто. Обеим предписано для получения гражданства России собрать по сотне справок, начиная с того, что у них нет СПИДа, что не служили в германской разведке, не возили наркотики из Афганистана в Боливию, не имеют порочащих связей с подпольем в Зимбабве.

И так – по сегодняшний день!

А мы с Лилией с головой окунулись в бурный водоворот книгоиздания в ту жуткую пору безвластия, абсолютной безнаказанности, преступности, наглого рэкета, беззащитности от властей и бандитов, дефицита бумаги, оборудования, очередей в типографию…

Еще не успели подготовить первую книгу, как жена художника потребовала, чтобы мы не занимали художественную студию его мужа, который, кстати, работает у нас главным художником, получает неплохую зарплату. Пришлось снять под склад помещение на улице Солянка в здании библиотеки. Там издали и разместили первые тома «Англо-американской фантастики», там же и выдавали подписчикам. Для офиса, где работали техреды, редакторы, художники и верстальщик, сняли квартиру в Подсосенском переулке, проработали там с полгода. Работали до глубокой ночи, а когда народ расходился, мы – Лилия и я – едва успевали вернуться последним поездом метро на ул. Горького, уже, кажется, снова переименованную в Тверскую. Наконец я решил, что глупо ездить так далеко только для того, чтобы завалиться в постель. Ночевать проще тут же в офисе, сэкономим пару важных часов, а их всегда недостает действительно работающим людям.

Сказано – сделано, с утра отправились в офис с намерением после работы остаться там ночевать. Поднялись, на лестнице двое наших, бледные, с вытаращенными глазами. Дверь распахнута.