Последняя жертва - Шэрон Болтон

— А вы уверены, что обратились в ту больницу? — Я обернулась и увидела, что ко мне обращается моя провожатая.

Я кивнула.

— Уверена, что именно эту больницу назвал его брат. А здесь есть поблизости другие психиатрические лечебницы?

Моя призрачная надежда тут же рухнула под сокрушительным ударом. Собеседница покачала головой.

— Нет, поблизости нет. А тогда уж точно и быть не могло. В викторианскую эпоху приюты намеренно строили очень большими, чтобы можно было принимать больных со всей страны. В нашем случае — из двух графств. Если человек проживал в Дорсете, в 1958 году его могли поместить только сюда.

— Не буду больше отнимать у вас время. Огромное спасибо за то, что проверили.

Моя высокая провожатая, немного смягчившаяся по отношению ко мне, вела меня по коридору в обратном направлении. Откуда-то сверху доносился смех, который становился все громче и истеричнее, пока не перешел в визг. Я невольно вздрогнула.

— С непривычки жутко, — заметила моя провожатая.

— А сколько у вас сейчас пациентов? — спросила я, когда мы подошли к двери.

— Около сотни, — ответила она, открывая дверь и улыбаясь уборщику в тапочках. — Выглядит изумительно, Эрик, отличная работа. Нам необходимо более современное оборудование, — продолжила она, вновь повернувшись ко мне, — но денег, как всегда, не хватает. Прошу прощения, больше мы вам ничем помочь не можем.

— Премного благодарна вам за то, что попытались.

— Меня зовут Роза Скотт, — представилась она, протягивая визитную карточку. — Позвоните, если еще что-нибудь вспомните.

Оказавшись на улице, я едва смогла дойти до машины — силы иссякли. Почему Уолтер меня обманул? Неужели и он виновен в смерти Альфреда? Уолтер хороший человек, но даже лучшие из нас совершают ошибки. Вероятно, произошел какой-то ужасный несчастный случай, и теперь Уолтер, как и остальные, намеренно скрывает это. Особо ни на что не надеясь, я набрала номер приюта Паддокс.

— Мне очень жаль, — сказала дежурная медсестра, когда меня соединили. — Я же вас предупреждала, что Уолтер очень слаб.

— Что-то случилось?

— Он пока жив, но после того, как вы ушли, впал в бессознательное состояние. Нам кажется, что больше он не придет в себя.

Я не могла говорить, но медсестра понимала, что я все еще на проводе.

— Ни в коем случае не вините себя. Мы ожидали чего-то подобного уже несколько дней. Мы рады, что он повидался с вами. Хоть что-то приятное перед смертью.

Перед смертью? Неужели опять тупик? Был уже полдень, а версии таяли на глазах. Я завела машину и, не имея ни малейшего понятия, куда ехать, скорее по привычке, включила радио. Музыку я не воспринимала, слышала только, как заколачивают гвозди в крышку моего гроба.

«Полиция разослала описание местной жительницы, которую хочет допросить в связи со смертью жителя Дорсета, скончавшегося сегодня рано утром. Клара Беннинг. Рост 160 сантиметров, худощавая, волосы длинные, темно-каштановые. Левая сторона лица обезображена. Полиция просит не приближаться к мисс Беннинг, а немедленно сообщить о ее местонахождении. Человека, который скончался сегодня, звали Эрнест Эмблин, 78 лет, бывший врач. Его тело обнаружили сегодня утром в поле недалеко от его дома. Говорят, что он отправился на ночную рыбалку. Его смерть выглядит подозрительной. С полицией можно связаться по телефону…»

Как мне удавалось вести машину, не знаю. Я не могла перестать думать о том, что знакомые, услышав это сообщение, станут считать меня причастной к смерти человека. Мой отец, сестра, коллеги по работе, Салли, Мэт… если только… Это мог сделать только Мэт. Он дал добро на объявление, он превратил меня в преступницу, которую разыскивает полиция.

Эрнест Эмблин, этот нервный, сварливый старикашка, умер. Его убили сегодня рано утром, когда я, ослушавшись однозначного приказа Мэта оставаться с семьей, провела ночь в машине. У меня нет абсолютно никакого алиби.

Ради всего святого, что происходит? Три пожилых человека мертвы. Кто-то убирает их, одного за другим. А полицейские, ведущие это дело, вероятно, и не ищут виновника. Потому что считают виновницей меня.

Моя следующая поездка заняла чуть больше двадцати минут. На этот раз я прошла не через парадный вход. У меня было такое чувство, что, если я попрошу разрешения на посещение, мне будет отказано. Поэтому я обошла здание с тыльной стороны.

Удушающая утренняя жара спала. Поднялся ветер, и наконец появились грозовые тучи. Они нависли над горизонтом на западе и надвигались сюда, низкие и черные. Я дошла до знакомой части сада и проскользнула в застекленную дверь.

— Здравствуйте, Руби, — поприветствовала я женщину, сидящую в кресле возле кровати. Та испугалась.

При виде меня Руби попыталась встать. Она не сводила глаз с кнопки вызова медсестры, расположенной у изголовья кровати. Я подошла к кнопке и прикрыла ее рукой.

— Прошу прощения, — сказала я, когда она снова опустилась в кресло, — но пока не время. У меня есть к вам несколько вопросов.

Она молчала, и я подошла ближе, остановившись прямо перед ее креслом.

— Руби, людям угрожает опасность. Джон Эллингтон, Виолетта Баклер, Эрнест Эмблин — они все погибли. Не хочу вас пугать, но кто-то убивает пожилых людей, которые когда-то посещали церковь Святого Бирина. Вы обязаны мне помочь, ради вашей же собственной безопасности.

Руби, как и прежде, избегала смотреть мне в глаза. Она вся дрожала, ее испуганный взгляд метался под жиденькими ресницами. Я нагнулась, чтобы мое лицо оказалось на уровне ее глаз, заставив тем самым взглянуть на себя.

— Вы считаете, что я отвратительна, верно? Но дело в том, что мне на это плевать. У нас есть более важные темы для разговоров, чем обсуждение моей внешности.

Руби несколько раз метнула взгляд в сторону кнопки вызова, но не сделала попытки дотянуться до нее.

— Давайте поговорим об укусах змей, — предложила я. — Вам известно, что происходит с плотью, когда в нее проникает змеиный яд? Известно? Позвольте я вам расскажу, Руби. Этот шрам на моем лице покажется пустяковой царапиной по сравнению с последствиями змеиного укуса.

Руби вжалась в кресло, пытаясь отодвинуться от меня, но пожалеть ее я себе позволить не могла.

— Сперва плоть начинает распухать, — сказала я. — Вы видели руку, похожую на воздушный шарик? Раздутую настолько, что кожа и мышцы начинают лопаться и рваться? И рука становится красной, фиолетовой и в конце концов черной. Очень часто, даже если вовремя вводят противоядие и пациент выживает, плоть продолжает отмирать. Конечность приходится ампутировать. А что, по-вашему, происходит с человеком, если змея укусила его в лицо? Каково это — иметь лицо, напоминающее надутый черный шар? Лицо не ампутируешь, Руби, можете мне поверить.

Я пыталась говорить шепотом — не хотела, чтобы кто-то из персонала, проходя по коридору, услышал меня и пришел Руби на помощь. Я еще не закончила.

— Сейчас в нашем поселке кто-то содержит чрезвычайно ядовитых змей и натравливает их на людей. Яда, выделяемого при одном укусе этой змеи, достаточно, чтобы убить пятьдесят человек. Пятьдесят! У ребенка шансов выжить нет. Я знаю, вам что-то известно о происходящем в поселке. Вы можете мне рассказать некоторые подробности о событиях 1958 года. И пока вы не расскажете, я не уйду.

Она в очередной раз бросила взгляд на кнопку.

— Пожалуйста, Руби, — мягко добавила я.

Она посмотрела на меня. Пожалуй, наши взгляды встретились впервые. Потом она нагнулась. Я слышала, как хрустнули ее суставы, когда она наклонялась, увидела розовый голый череп, проглядывающий между космами седых волос. Она задрала подол ночной рубашки. У нее были худые ноги, казалось, пергаментная кожа вот-вот отслоится. Лопнувшие капилляры образовали густую сетку. Колени в синяках.

Уже не испытывая былой уверенности, я даже чуть подалась назад, но сорочка продолжала медленно, но неуклонно подниматься, открывая то, что осталось от ее сморщенных ног.

Обнажив ноги до середины бедра, она остановилась. Опять посмотрела на меня — мне показалось, что в ее глазах горел настоящий триумф. Ее правое бедро было обычным для женщины ее возраста. А левое вообще едва ли можно было назвать бедром.

Под старческой кожей угадывались истерзанные мышцы. Казалось, что страшный зверь огромной лапой вырвал кусок ее плоти. Оставшуюся кожу натянули на рану и кое-как заштопали это место — было похоже на по-детски неловкую попытку сшить одеяло из лоскутов. Рана была старой, но местами все еще красной, даже фиолетовой. В сотню раз страшнее, чем мой шрам. К счастью для Руби, находилась она в том месте, которое несложно спрятать.

— Кто это сделал? — негромко спросила я.

Мы больше не были врагами. Как по мне, так никогда и не были, просто не сразу поняли друг друга. Она покачала головой.