Сельва умеет ждать - Лев Вершинин

Ступни лейтенанта Коршанского, давно уже заросшие жесткими тлунту вва — мозолями воина, отбивают ритм. Каждый шаг отдается в ушах ударом.

Гдла-ми-ни.

Гдла-ми-ни.

Бля!

Угораздило же ее сорваться именно сейчас!

Нет, положа руку на сердце, нельзя сказать, что бабахнуло ни с того ни с сего. К тому шло. И нечему удивляться. Почти полгода скитаний по сельве, табу на табу, ночевки в мокрых лощинах, на отсыревших циновках, в дыму костра, а иногда и без костра вовсе. Тут не то что баба, не всякий мужик выдержит. Мы, дгаа, все же не какие-то ромалы бродячие, которых в цирке показывают, мы народ древний, гордый и почти что оседлый, вроде барзов с Чичкерии. А уж женщине, будь она хоть сто раз Вождь, нужен очаг, нужна постель, дети, в конце концов…

Де-ти.

Де-ти.

«Дети, дети, дети…» — как заведенная, часами, ничего не слушая.

Не понимая, что всему свое время.

Ведь только-только обжились в Кхарьяйри, отъелись, отоспались, подуспокоились. Оперативная обстановка понемногу пошла на лад. Сельва, принявшая было Большого Чужака и готовая примириться с ним, как мирятся с весенним паводком и прочими неизбежными неприятностями, вспомнила о почти списанном со счетов дгаангуаби, когда в Межземье объявились отряды отморозков-дгеббе. Со всех концов великого леса в Кхарьяйри шли воины, которым было теперь за что мстить. Мелкие поселки Кхарьяйри один за другим признавали власть Пришедшего-со-Звездой…

За какой-то месяц под контролем урюков оказалась зона диаметром в полторы сотни миль. Особый Район Валькирии. Опираясь на этот плацдарм, можно было уже не мечтать о возвращении в Дгахойемаро, а спокойно, без спешки готовиться к Великому Походу.

А Гдламини не желала ничего ни понимать, ни слышать.

То истерики, то вспышки страсти, то страсть вперемешку с истерикой, то вдруг с ничего, на пустом месте, змеиное шипение. Правда, хуррутти у Вождя получалась по-прежнему неплохо, даже вкуснее, чем раньше, но что толку от вкусной стряпни, если кусок не лезет в горло?! И вести с боевой тропы ее, похоже, перестали волновать. Дочь воителя Дъямбъ'я г'ге Нхузи раньше не пропускала ни одного совета, а теперь предпочитала часами квохтать с курицами-подружками, судача, у кого из двали какой иолд и почему все мужья подлецы, не способные понять и оценить жену, даже если жена — не просто жена, а умница и красавица, подобная Светлокудрой Миинь-Маань или, к примеру, дгеббем-вами Гдламини…

И венцом всему — жуткая зеленая глина на щеках.

Плюс ежедневные рассуждения: неплохо бы, мол, вычернить зубы.

Для красоты, понимаешь.

И не было никакого смысла объяснять Вождю, что она не права по жизни, что вовсе не забыта, а, наоборот, любима и желанна, как всегда, что не ради своих прихотей он зарылся в дела, не имея сил даже улыбаться ей по вечерам. Все ради нее. Все во имя ее. Чем раньше в сельву вернется покой, тем скорее они смогут вырваться отсюда в Большой Мир, лежащий за самой последней из доступных ее разумению опушек. В мир, где генетическая несовместимость, слава богу, уже перестала быть проблемой…

Все проще простого: дгеббе — к ногтю, H'xapo — наместником, Гдлами — в охапку, и в город. В поселок землян, именуемых здесь Могучими, со странным названием К'хозза. Тамошние власти, несомненно, уже сбились с ног, разыскивая стажера Коршанского. Там просто обязан быть космопорт! А уж на Земле будут ей и подруги нормальные, и косметика приличная, и развлечения. Муж все устроит. И детей тоже. При необходимости уложим в клинику. Даже в платную, к самой Низовой! Без очереди. Нужно будет, Дед позвонит. Или Леночка. Военная страховка позволяет, и ребята помогут. По крайности, можно потрясти того же Деда. У него есть сбережения, а на фиг они господину Президенту? Он все равно живет на всем готовом, мечтает о правнуках и для такого случая, ясен пень, жаться не станет. Если же, паче чаяния, чудеса генинженерии не сработают, тоже не беда. Пробирка, гипноз… бабкины методы борозды не портят, Гдлами заснет и проснется с пузиком. Или уже прямо с дитем. Пусть балдеет.

И будут они каждый год прилетать сюда в гости. Втроем. Типа на дачу…

По губам нгуаби ползла непроизвольная улыбка, когда он воображал себе Вождя в эксклюзивных нарядах от Заяйцева, благоухающей крутыми ерваальскими парфюмами, с элегантной сумочкой через плечо и ведомым за руку рыжим оторвой, среди ошалевших от благоговения горцев… То-то будет здорово!

Так славно все складывалось! Нужно было только еще чуть-чуть подождать. Ну какая муха ее укусила позавчера?

Да и он, правду сказать, хорош… Нет бы, как обычно, промолчать, подняв брови, когда на циновку со стуком и плеском опустилась миска похлебки. Но нгуаби, как назло, слишком устал и был раздражен. Весь день над сельвой гремели тамтамы, сообщая о все новых погромах, а прибывающие воины из окрестных селений рвались в битву немедленно, не желая слышать ни о какой подготовке, и даже вдвоем с Убийцей Леопардов Дмитрий с трудом сумел утихомирить эту голозадую партизанщину.

— Опять вожжа под хвост попала? — хмуро бросил он, стирая с бороды густые комья расплескавшейся кляппи. — Или куда?

Сказал и прищурился, ожидая привычного взрыва.

Но Гдлами просто отошла к очагу, присела на циновку и вкрадчиво спросила:

— Не забыл ли грозный нгуаби, как подобает говорить с Вождем?

Грозный нгуаби чуть не подавился супом.

— А величайшая из Вождей, случаем, не забыла, — осведомился он, прокашлявшись, — как жена должна относиться к мужу?

Величайшая из Вождей ядовито улыбнулась:

— К кому, о непобедимый?

— Повторяю для тугоухих, о трижды несравненная: к му-жу.

— Ах, к мужу? Недолго и забыть, если муж приходит к очагу лишь жрать и дрыхнуть. И когда жрет, молчит, как колода, а когда спит — орет на всю хижину: «Ттай выше, болван! Тяни носок, кому говорю, тяни носок, чурка безмозглая! Иолд оторву!» — Гдламини показала клычки. — А потом подруги спрашивают у жены, не поймал ли муж любовника и кто этот счастливец. И не хотят верить, что дура-жена соблюдает верность этому, так сказать, мужу…

Нгуаби поморщился.

— Успокойся. Война идет, уж это-то Вождь могла бы понять?

— Я понимаю, что мой отец, великий воитель Дъям-бъ'я г'ге Нхузи, зачал меня в перерыве между боями! Потому что он любил мою мать! Потому что видел в ней не стряпуху и не служанку, а жену. И хотел от нее детей!

Началось!

— Да подожди ты с детьми…

— Подождать? — взвилась Гдлами. — До старости? До Темной Тропы? Люди шепчутся: Пришедшему-со-Звездой нежеланна мвамби людей дгаа. А может, кто-то из них пуст, потому что прогневал Творца? Тогда — кто?

— Малыш, — он честно пытался сдерживаться, — ты же знаешь, что это все глупости…

Но обвал было уже не остановить.

— Глупость не это! — дребезжащим сопрано сообщила дгеббемвами, усыхая лицом. — Глупость то, что я в самом деле дура. Была бы умная, уже давно бы действительно завела любовника!

— И что он будет делать? — невинным голосом осведомился нгуаби, словно невзначай касаясь рукояти ттая. — В смысле, без иолда?

Некоторое время дгеббемвами думала.

— Вот. В этом ты весь, — сказала она наконец. — Гаввава на сене. А у самого-то есть другая женщина!

— Какая женщина?!!

— Такая! — восторжествовала Гдламини. — Все говорят!

— Кто — все? Я все время с H'xapo!

— Значит, у тебя что-то с H'xapo!!! — взвизгнула Вождь и умолкла, хлопая глазами не менее ошалело, чем Дмитрий.

А спустя несколько восхитительно тихих мгновений в хижину всунул голову Убийца Леопардов.

— H'xapo звали? H'xapo здесь!

— М-м-м? — сказал нгуаби.

— М-м-м… — сказала мвами.

— М-м-м! — понял сержант.

И понял правильно. Ибо исчез тут же.

— Д'митри… — Гдлами перебралась поближе, села напротив, глядя глаза в глаза. — Давай поговорим спокойно. Я больше так не могу. Понимаешь? Ты очень занят. Но ты — мужчина. А я-то — женщина… — Вождь помолчала, кусая губу. — У нас нет детей, и это плохо. Это очень плохо, муж мой.

— Это плохо, Гдлашик, — так же тихо ответил Дмитрий. — Но я же сто раз говорил тебе: когда мы улетим в Высь, все будет в порядке.

Гдламини зябко обхватила себя за плечи.

— Ты не понимаешь, тхаонги. Когда девушка дгаа выходит замуж, она не летает за ребенком ни в какую Высь. Тха-Онгуа посылает ей дитя пусть не в первую ночь, но в первый год — точно. Постарайся понять, муж мой: если Творец медлит послать женщине дитя, значит, она проклята. Или проклят ее супруг. А мы с тобой — не просто мужчина и женщина. Проклятие, павшее на кого-то из нас, означает, что проклят весь народ дгаа. До тебя не доходят такие разговоры, ты все время с урюками, а для урюков ты равен Творцу. Но я-то слышу, и мне нечего возразить… А тебе?

Дмитрий молчал, глядя в плошку с остывающей похлебкой.

— Не думай ничего плохого, тхаонги, — продолжала Вождь, аккуратно подбирая слова. — Я полюбила тебя сразу. Люблю и сейчас. Я — твоя Гдлами. Но с твоим появлением многое изменилось не только в моей жизни. В жизни всех дгаа тоже. Я не думаю, что виноват ты. Быть может, вина на мне. Ведь я должна была стать женой Дгобози, — она произнесла умершее имя с видимым усилием. — Он единственный потомок Красного Ветра по мужской линии. Мы росли вместе. И поверь мне, муж мой, если бы не ты, он был бы неплохим вождем воинов и очень хорошим супругом…