Тридцать один - Роман Смеклоф

— Пытайся. — проговорил мне на ухо голем.

Я затряс головой. Ни за что. Когда хранитель вкуса произносил эти страшные буквы, я чуть не рехнулся от ужаса. Я чувствовал, как моя душа отделяется от тела и уносится в темную мрачную пустоту. Меня передернуло. Попытаться? Да я теперь, даже шею боюсь вытянуть, не то что взглянуть за парапет.

Молчавший архивариус с сочувствием посмотрел на меня. Я отвел глаза. Что он смотрит? Мне его жалость не нужна. Помог бы лучше, но нет, он выше всего этого. Чистоплюй! Мы хуже Оливье, а он лучше.

Я снова покосился на хранителя вкуса. Он больше не следил за гонками, а смотрел прямо на меня.

— Решимость растаяла. — утвердительно проговорил он. — У самого кишка тонка, так хочешь прикончить меня руками гомункула?

— Нет! — закричал я.

Оливье наотмашь ударил меня по лицу.

— Заткнись! Я тебя насквозь вижу! — заорал он в ответ.

— Что вы себе позволяете? — встрял Евлампий.

Хранитель вкуса скривился, с отвращением посмотрев на голема.

— Я вас предупреждал! Но вы двое… — он сплюнул за парапет.

Я все понял и сжался от страха. Он собирается меня убить.

— Вы не можете так поступить! — вмешался архивариус.

— Тебя вообще не спрашивали недочеловек! — завопил Оливье. — Ты кто? Кусок мяса? Нет. Даже не мяса! Ты магическая формула, возомнившая себя живым существом!

Мровкуб резко вскочил. Его бледное лицо стало абсолютно белым. Глаза расширились.

— Мои хозяева узнали про гомункула! Я должен вас покинуть! — закричал он.

— Прощай! — пробормотал я.

Он испугался. Честно говоря, я на его смелость и не рассчитывал.

— Вали, бумажный червяк! — крикнул Оливье.

Что-то дрогнуло в лице Мровкуба. Он перевел взгляд с меня на хранителя вкуса.

— Придется уничтожить это тело, иначе они вас выследят! — закричал архивариус, стараясь перекрыть шум толпы.

Он снова посмотрел на меня.

— Уничтожай! — нетерпеливо крикнул Оливье.

Я закусил губу, сдерживая дрожь.

— Ты должен сражаться. — попросил Евлампий.

Меня передернуло. Я никогда не слышал у голема такого несчастного голоса. Измученного, страдальческого. Мне казалось еще мгновение и из глаз каменного истукана брызнут настоящие человеческие слезы.

— Пожалуйста. — добавил он.

Я продолжал жевать губу. Я обязан решиться. Нельзя позволить Оливье лишить меня единственного, что еще осталось. Выбора.

Я кивнул. Когда архивариус исчезнет и хранитель вкуса произнесет заветное слово, я прыгну с парапета. Пусть эта тварь переселяется в мое мертвое тело. Посмотрим, как ему понравится.

Решившись, я поднял глаза на стоящего надо мной гомункула.

— Ты спас меня! — прокричал Мровкуб. — А я спасу тебя.

Он ловко перепрыгнул через мои ноги и вцепился в Оливье. Пытаясь сбросить архивариуса, хранитель вкуса привстал с сиденья. Кружась и пошатываясь, будто танцуя, они вывалились в проход между трибунами.

— Еще встретимся! — попрощался архивариус.

Следом за словами из его рта вырвалось пламя. Огонь мгновенно перекинулся на тело. Загорелись ноги с руками. От жара задымился зеленый камзол Оливье. Хранитель вкуса вскрикнул, отчаянно пытаясь вырваться. Безрезультатно. Мровкуб продолжал сжимать его в объятиях, одной рукой зажав ему рот.

Пламя охватило обоих. Языки огня дотянулись до блестящих сапог.

— Спасибо. — прошептал, я сглатывая слезы.

Трибуны выли и кричали. Птицы носились над прозрачным шаром вперемешку с желтыми обручами.

Я со страхом смотрел на Оливье. Усы обгорели, кожа на лице вздулась. Гомункул пострадал не меньше. Похожий на обожженную головешку. Его ослабевшая рука сползла с изуродованного лица хранителя вкуса и, я поймал его взгляд. К своему ужасу, вместо его единственного глаза я увидел красное пятно. Без радужки, без склеры, без зрачка.

Бледные губы Оливье вздрогнули и сложились в протяжное «ЕЦ».

Вскрикнув, я вскочил.

— Борись! — завопил Евлампий.

Шум арены пропал, трибуны потемнели. Между ними проскочило зеленое свечение. За сцепившимися, охваченными огнем фигурами, я увидел каменный гриб. Он пульсировал, сияя насыщенным изумрудом.

Я бросился вперед, в безумной попытке дотянуться до них.

— Гад! Я жить хочу! — дико заорал я.

Меня пронзила жгучая боль. Скрючившись, я вцепился в парапет не в силах разогнуться или сделать шаг. Мое тело разрывало на куски.

В ушах звучал мой собственный голос.

— Я посвящаю свою жизнь хранению вкуса. Беру в свидетели своего учителя— бессмертного духа. Ставлю свою жизнь, свой дух и все чем являюсь на службу искусству вкуса! Соединяю свою жизнь, свой дух с бессмертным духом хранителя вкуса! Мы становимся неразделимы! Его жизнь, моя жизнь. Его дух, мой дух! Навсегда!

Последнее, что я почувствовал, как яростный огонь сжигает шею, и потерял сознание.

Открыв глаза, я понял, что все еще жив и нахожусь в своем собственном теле. Сильно болела шея и лоб. Приподнявшись на локте, я огляделся. Я лежал рядом с парапетом у крайнего сидения. На боку, прислонившись головой к стенке балкона. Дотронувшись до лба, я посмотрел на ладонь. Кровь.

— Ты ударился, когда падал. — подсказал Евлампий

— У него не получилось. — выговорил я.

В проходе на лестнице лежало два обгоревших тела. Над ними все еще подымался зловонный дым.

— Не совсем. — неуверенно проговорил голем.

— Что значит не совсем? — забеспокоился я.

— Слева. — подсказал Евлампий.

Я повернул голову. На моем левом плече, прицепленный к черной цепочке, сидел сморщенный карлик, напомнивший мне кощея.

— Что уставился, крысеныш! — злобно запищал он.

Я зажмурился. Не может быть! Этого не может быть!

— Главное, что мы победили! — воодушевленно проговорил голем, пытаясь похлопать меня по плечу. — Теперь, все имущество Оливье, в том числе символ свободы — наш!

— И что? — чуть не плача, спросил я.

— Ты победил! Мы выиграли! Мы освободим всех оборотней и спасем тридцать миров и никакой бессмертный дух нам не помешает! — закричал Евлампий.

Заключение

Она перескочила через камень и бодро зашагала по тонкой тропке, поднимающейся на холм. Заходить через главные ворота не хотелось. Слишком много посторонних глаз. Магистрат, наверняка, разослал своих миньонов повсюду и они не успокоятся пока не вернут ключ.

— Только, это вряд ли. — пообещала Оксана.

Защитница чувствовала, что кольцо сжимается и ее визит в резиденцию Ордена станет последним, но другого выхода не было. Сейчас, безопасно попасть в схрон чистилища, она могла лишь оттуда. Иначе, ее схватят раньше, чем она пересечет зал ожидания.

Приблизившись к старой, замшелой стене, Оксана, с трудом проглотила вставший в горле ком. Слишком много воспоминаний хранила обитель защитников. Таких трогательных, романтичных и чистых. Приятных и удивительных мгновений. Неповторимых, навсегда ушедших в прошлое ностальгических времен. Что сдержаться, едва хватало сил.

Пройдя вдоль каменной кладки, она нащупала неприметный выступ и просунув пальцы, прошептала:

— Пусти глупую странницу, старый привратник.

Стена пошла рябью. Оксана почувствовала мягкое пожатие, и руку выплюнуло наружу. Камни выдвинулись и ткнулись в колени защитницы. Мягко, но неживой силы хватило, чтобы отпихнуть ее от резиденции.

Потайной ход не открылся.

— Ты рад, но не разрешаешь мне войти? — удивленно спросила она.

Засохший, между древних булыжников, раствор вспучило. Строительная смесь покрылась белесыми пузырями, стала жидкой и потекла. Прямые линии изогнулись и цементный состав превратился в кривую, похожую на перекошенную улыбку.

— Так. — протянула Оксана.

Ее тон, из ошеломленного, стал раздраженным.

— Я в любом случае войду.

Раствор втянулся в кладку. Стена снова обратилась монолитной каменной баррикадой. Потемнела, потеряв все внешние признаки магии.

Защитница покачала головой.

— Прости, это не поможет. — сказала она, складывая перекрещенные руки перед лицом. — Я пойду запрещенными путями!

Резиденция почернела еще больше.

Оксана вгляделась в яркое, голубое небо через растопыренные пальцы. Осеннее солнце пекло со всех сил, но уже почти не грело. Зато света давало с избытком. Серая тень от стены распласталась далеко вниз по холму.

Защитница опустила руки и осмотрелась.

В отдалении, темным строем стояли колдуны в плащах с глухими капюшонами. Они не двигались и не шевелились.

— Пришли. — прошептала Оксана. — Ждете? Ну, ждите. Хотите, чтобы я зашла? Хорошо. Так и поступлю.

Она поправила, свалившуюся на глаза, челку и крикнула:

— Я буду послушной девочкой!

Чародеи молчали. Окружив резиденцию защитников, они ждали одного им ведомого знака.