Ее город - Чи Ли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Некоторые вещи существуют исключительно ради удовольствия, как, например, алкоголь — выпьешь и впадаешь в пьяный угар. Старик отмалчивался и не сознавался, откуда у него этот шарф, да и не требовалось ничего говорить. Никто в действительности и не думал, будто у него есть любовница, все просто шутили, а носильщик и рад был — уж лучше шутки, чем ледяной прием, какой ему устроили в прошлом году; эти шутки ему даже льстили.
Старик успокоился; покидая в сумерках свой пост, он шел с прямой спиной, и от его походки не веяло холодком уныния. На этот раз он, можно сказать, объявился с триумфом, словно пришел не собирать «рухлядь», а навещать родственников.
Как-то раз мы собрались на велопарковке и снова не обошлись без обсуждения шарфа старого носильщика. Профессор Жао Циндэ и его супруга тоже случайно оказались среди нас. Эти кадровые работники и интеллектуалы, однако, стали задавать те же вопросы, что и мелкие торговцы у ворот. «С чего вдруг старик начал носить такой модный длинный шарф? Откуда он у него? Наверное, его жена связала? Или невестка? Или подруга?» Мы использовали более точное слово — «подруга». Чжан Хуа пришла к выводу, что у старого носильщика имелась возлюбленная и шарф, должно быть, связала она. И добавила:
— Ну а что? Деревенские тоже люди.
Профессор Жао Циндэ согласился с ней в этом вопросе:
— Да! У всех людей, как говорится, есть семь чувств[70] и шесть страстей[71]. И мы должны их уважать!
Чжан Хуа спросила:
— Профессор Жао, а вот скажите, как по-вашему: у старого носильщика могли остаться недобрые намерения?
Профессор Жао Циндэ со всей серьезностью ответил:
— Обычно если у человека появляется подруга, то он оставляет злые намерения в прошлом. Нужно понимать, что любовь — дар небес, это чувство делает людей добрее.
— Профессор Жао, вас в нашем ЖК уважают. Может быть, вы проявите инициативу и продадите ему «рухлядь»?
Старый профессор охнул и промямлил:
— Э-э-э… там видно будет, там видно будет.
Тут вперед выступила Сюй Дина:
— Я готова продать!
Чжан Хуа отмахнулась:
— Нам, одиноким бабам, нельзя поперек всех лезть.
Сюй Дина рассердилась, подскочила и в шутку влепила Чжан Хуа пощечину. В разгар этой веселой перебранки во дворе снова появился старый носильщик.
В итоге в один прекрасный день Сюй Дина набралась смелости и продала ему всю скопившуюся в доме «рухлядь».
(12)
Несмотря на то что Сюй Дина взяла на себя инициативу, ее примеру последовали лишь пара квартир. Большинство соседей по-прежнему бездействовали, как будто ждали, что еще произойдет. На самом деле если оценить трезво, то это нельзя назвать выжидательной тактикой, потому что никто особо ничего не ждал. Старику не находилось места ни в наших жизнях, ни в наших разговорах — он для нас не существовал. У каждого человека свои заботы — так кому есть дело до рабочего-мигранта, скупающего «рухлядь»? Вот, к примеру, я сама. У меня дома полно всяких старых газет и журналов, которые нужно сдать в макулатуру, но они так и валяются, ибо нет времени разобрать их и, разумеется, некогда думать о том, насколько это важно человеку, зарабатывающему на жизнь скупкой хлама. Удивление, вызванное старым носильщиком, стало одним из многих в нашей жизни — скромным, безобидным, — и оно прошло в мгновение ока. Потребовалось немало времени, чтобы жители ЖК приняли старика, и как только приняли, они перестали к нему придираться; ему оставалось вести себя сердечно и честно, мирно сосуществуя рядом. Бывший носильщик превратился в каменное изваяние, расположившееся сбоку от ступенек возле наших ворот, мимо которого мы проходили изо дня в день, не обращая особого внимания. Жизнь непостижима и безжалостна. Людей разделяет множество мелких дел, и под этими мелочами погребены отдельные судьбы, которые мы не замечаем, не ухватываем. Так было, пока Чжан Хуа не напомнила мне кое о чем.
Я пришла к ней за насосом, желая подкачать колеса велосипеда. Чжан Хуа с улыбкой приблизилась и спросила, занята ли я.
— Нет, — ответила я.
— Врешь!
— И правда. Занята я или нет — зависит от того, для кого. Говори, чего хотела.
— Это очень мило, спасибо! У меня-то ничего не случилось, я хлопочу за старика. Если ты не слишком занята, то не могла бы выделить минутку и разобрать те кипы газет и журналов, что лежат у тебя дома? Старик опять стал пропускать обеды.
— Конечно, — поспешно заверила я. — Конечно, конечно. Я как раз собиралась отдать всю «рухлядь» носильщику, но как-то забыла.
Внезапно я поняла, что старье, которым я пренебрегала, — это обед и средства к существованию старого человека. Мне стало грустно, сердце сжалось, и я попросила прощения.
Чжан Хуа также поспешила сменить тему:
— Эй, позволь рассказать одну историю. Эта женщина, Сюй Дина, очень интересная. Она говорит, что развод — дело хорошее, позволяет многому научиться. Ее бывший муж был мультимиллионером. Переехав сюда, она ездила на синем BMW, а сейчас пересела на велосипед и говорит, что ей так удобно. Только что она стояла здесь, смотрела на старье, сваленное на балконах жителей нашего ЖК, и читала стихотворение: «У киноварных ворот запах мяса и вина, но дорога костьми замерзших мертвецов полна»[72].
Я пробормотала:
— Интересно.
— Скажи же, почему я рассказываю тебе это? Потому что ты писательница.
Говоря «писательница», она понизила голос в попытке прикрыть меня, так что у меня не было выбора.
Через несколько дней я попросила Толстушку позвать
