Плата за смерть (сборник) - Роберт Силверберг

Черт побери, почему я должен заниматься «полезной» и «выгодной» работой (узнаешь любимые отцовские выражения)? Его сын может позволить себе заниматься совершенно непродуктивной чистой наукой — разве это не лучшее оправдание его неприлично большому банковскому счету?

Ну вот, я и отправился откапывать старые пуговицы и катушки на холодной неприветливой дождливой планете.

Хватит. Довольно жаловаться на отца тебе, Лори. Я знаю, ты разделяешь мои чувства и на все сто процентов на моей стороне. Отец выбрал свой путь, а я пошел своим. Наверное, когда-нибудь он смягчится и простит мне, что я отвернулся от межпланетного права и его любимого домостроительства. А если нет, что ж, полагаю, мне удастся избежать голодной смерти, занимаясь тем делом, которое мне нравится больше всего.

Сейчас это дело — археология, хотя не могу сказать, что мое нынешнее занятие вызывает у меня приливы энтузиазма.

Попробуем психотерапию. Сейчас я лягу, закрою глаза и постараюсь убедить себя, что цель близка.

Извини за трехчасовой перерыв. Меня позвали помочь сделать одно тяжелое, скучное и чрезвычайно полезное дело.

А занимались мы тем, что запихивали в наш холмик телескопы на световодах, чтобы посмотреть, что там внутри. Световод — это тонкий стеклянный провод, который передает неискаженное оптически изображение с одного конца на другой. При дневном свете. Чтобы запустить их в склон холма, нужно просверлить дыры, что и сделала Келли при помощи любимой вакуумной лопаты. Действие это требовало чрезвычайной осторожности: мы могли впилиться прямо в развалины базы и что-нибудь там порушить.

Келли я тоже недооценил. Оказывается, она замечательный вакуумный копальщик.

Итак, Келли наделала аккуратных маленьких норок, а потом мы притащили катушки со световодами и начали тихо и осторожно заталкивать эти спагетти внутрь холма. Загнали за день четыре штуки на расстоянии метров двадцати друг от друга. Мы с Яной ворочали катушку вдвоем, и все равно было тяжело.

Телескопы присоединили к монитору. Большие светила все еще не могут от него оторваться, надеясь увидеть в сердце холма что-нибудь полезное. Наступают сумерки. По крыше домика стучит дождь. Очень приятно осознавать, что я внутри. Я сочиняю тебе письмо. Говорю тихо, потому что не хочу мешать Саулу с Мирриком — они играют в шахматы. Страшно смотреть, как такая громадина, как Миррик, снимает с доски хрупкую шахматную фигурку кончиком желтого клыка.

В окно я вижу, что от раскопок по направлению к домикам бежит Яна. Она крайне возбуждена, что-то кричит, но окно закрыто, и я ее не слышу.

Час спустя. Уже совсем темно. Яна принесла весть, что мы наконец добились своего. Боссам удалось вывести на монитор расположение покойницы-базы. Мы сбились с курса меньше чем на двадцать метров. В расчетах кто-то потерял запятую, и потому мы так отклонились. Никогда не любил математику. Впрочем, еще успеем все поправить.

Сейчас слишком поздно, чтобы копать. Темно. Утром мы первым делом нарисуем карту, чтобы зафиксировать найденное. А потом начнется настоящая работа. Надеюсь, больше нам ничто не помешает.

Вся команда собралась в нашем домике. Снаружи льет как из ведра. Все мы здорово нервничаем.

Доктор Хорккк бродит взад-вперед по комнате — двенадцать шагов туда, двенадцать шагов обратно, расстояние выверено до миллиметра, я считал по трещинам в полу. Стин Стин и Лерой Чанг, едва поспевающие за ним, ведут дискуссию о каких-то особенностях языка Высших. Пилазинул играет в шахматы с Келли Вотчмен. (Как ты, наверное, уже поняла, шахматы — наше главное развлечение на этой планете.)

Возвращаясь с холма последней, Келли здорово промокла, а потому разделась, повесила вещи сушиться и сидит за доской в одной розовой синтетической коже, чем отвлекает Лероя Чанга от его высоконаучных рассуждений — он все время оглядывается на нее через плечо. И попробуйте сказать этим двоим что-нибудь про приличия. Нет, конечно, Келли исключительно красивая девушка, но я не могу понять, как может Лерой приходить в такое возбуждение из-за существа, вылупившегося из чана с химикалиями. И пускай Келли разгуливает нагишом, она не настоящая, она не женщина, и ее нагота не может вызывать никаких эмоций.

Пилазинул, кстати, тоже разделся: снял с себя все, кроме головы, торса и правой руки, которой он передвигает шахматные фигуры. Остальные части его тела свалены в кучу под столом. Время от времени он подсоединяет обратно ногу или отвинчивает одну из антенн — нервничает. Проигрывает партию.

Доктор Шейн просматривает по видику записи предыдущих раскопок поселений Высших и обсуждает с Мирриком технические аспекты нашей завтрашней работы. Миррику есть что сказать. Саул Шахмун достал один из своих альбомов с марками и демонстрирует что-то Яне и 408б. Те не очень заинтересованы. А я сижу в углу и бормочу всякую чушь в блок посланий.

Вечер тянется бесконечно. С тобой так бывает, Лори, сестренка? После всех этих лет, проведенных вместе, я все еще не знаю, что у тебя тикает внутри. Ты лежишь на госпитальной койке почти неподвижно, тебя кормят через трубочку, ты не можешь даже поднять голову и посмотреть в окно, чтобы узнать, какая на дворе погода. И все же я никогда не видел тебя скучающей, недовольной, просто печальной. Если бы ты была умственно отсталой, жила, как овощ на грядке, тогда твое терпение было бы понятно. Но у тебя прекрасная реакция, ты очень умна, во всяком случае, умнее меня. Вот сижу я, вернее, мы все сидим, считаем минуты до наступления утра, сходим с ума от нетерпения. А ты лежишь неподвижно, тебе нечего ждать, дни похожи друг на друга, словно капли воды… Почему же у тебя все время хорошее настроение?

Тебя спасает телепатия? Да, думаю, это так. Ты можешь исколесить всю Галактику, не покидая постели. Можешь общаться с друзьями, раскиданными по сотням чужих планет, смотреть их глазами, видеть все чудеса иных миров, узнавать обо всем, лежа в своей маленькой больничной палате на Земле. Конечно, скука незнакома тебе. И одиночество. Тебе стоит высунуть рожки — и тут как тут занятие и хорошая компания.

Мне всегда было очень жаль тебя, Лори. Я такой здоровый, сильный, подвижный, мотаюсь повсюду, делаю что хочу, а ты больна, прикована к постели и не можешь выйти за пределы госпиталя. Но ведь мы с тобой близнецы, и несправедливо, что тебе дано так мало. Сейчас, правда, я уже не знаю, что должен испытывать — жалость или зависть. Конечно, я могу ходить, зато ты летаешь от звезды к звезде, и тебе не мешают ни время, ни пространство. Так кто из нас калека?

Пустые ночные мысли, не более.

Яне надоело разглядывать марки Саула. Я слышу, как она предлагает пойти погулять, но он отказывается — ему сначала нужно привести в порядок свой каталог. Поэтому Яна встает и обращается ко мне. Увы, я вечный номер второй.