Людовик и Елизавета - Евгений Маурин

Последний собрался что-то возразить по этому поводу, но в это время явившийся лакей доложил, что какой-то старичок-монах желает быть допущенным к ее высочеству, что его гнали-гнали, но он твердит, что пришел по важному делу.

— Монах? — удивленно переспросила Елизавета Петровна. — Что ему нужно? Если подаяние на монастырь, так пусть в дворцовую контору идет!

— Да мы говорили, ваше высочество, а он все свое твердит!

— Да спроси у него по крайней мере, какого он монастыря?

Лакей через некоторое время вернулся и доложил:

— Монах говорит, что он из Елизаветинского монастыря Маврина скита, ваше высочество!

— Что такое? — воскликнула Елизавета Петровна. — Да я все монастыри в России знаю, а о таком и не слыхивала…

— Пусть войдет сюда! — внезапно приказал Лесток, а когда лакей ушел, он, отвечая на удивленный и негодующий взгляд царевны, сказал: — как вы не понимаете, ваше высочество! Ясное дело, что монах был в вашем дворце и его послала сюда Мавра Егоровна. Значит, он из наших! Не могу же я это при лакеях говорить!

Вскоре в столовую, где происходил этот разговор, вошел известный уже читателю старичок-монах. Старчески-семенящей походкой он подошел к царевне и отвесил низкий поклон сначала ей, потом всем остальным присутствующим.

— Что тебе от меня понадобилось, отец? — спросила царевна.

Видя, что его не узнают, Столбин, бывший благодаря чудесному обретению Оленьки в редко-прекрасном настроении духа, захотел несколько продлить комедию.

— Было нашему настоятелю в нощи видение и послал он меня, раба грешного, о том видении упредить ваше высочество. Потому наш настоятель очень хорошо ваше высочество знает и очень ко благу вашего высочества душой прилежит!

Елизавета Петровна с молчаливым удивлением смотрела на монаха. Она ровно ничего не понимала, не меньше, правда, чем остальные. Какое-то "видение в нощи"… настоятель дальнего монастыря, который ее "очень хорошо знает".

— Да кто такой ваш настоятель-то? — нетерпеливо крикнула она наконец.

Монах широко открыл рот, полез туда рукой, достал восковую пластинку, которая придавала его голосу старческую шепелявость, и, выпрямившись, ответил натуральным молодым голосом:

— Маркиз де ла Шетарди, ваше высочество!

— Столбин! — вскрикнула царевна Елизавета, покатываясь со смеха. — Да я и не знала, что ты — такой затейник!

Все присутствующие дружным смехом покрыли ее слова.

— Однако, Петр Андреевич, — сказал Лесток, — вы оказывается, большой мастер переодевания; это — неоценимое качество для заговорщика!

— Да какой там мастер? — улыбаясь ответил Столбин, — я сегодня опять так промахнулся, что досада берет. Ко всему подготовился. Еще тогда, когда меня под видом купца Алексеева выследили, я наметил себе монашеский костюм на следующий раз. Говорил для этого с монахами, расспрашивал их, читал книги о монастырях и монашеских обыкновениях. И вот надо же было так случиться: прохожу я мимо окна, из которого Ванька Каин смотрит, а какой-то мужик возьми да и попроси у меня благословения. Я смутился. Имеет ли право монах благословлять, или для этого надо быть по крайней мере иеромонахом? Вот и не знаю! Мало того, не поупражнялся в благословении и сам почувствовал, что у меня нескладно выходит. Оглянулся я на окно: а Ванька все заметил — по глазам видно! Как это он еще меня догонять не бросился! Я так и думал, что меня либо перед дворцом, либо по дороге к Смольному схватят. Ну, а назад в этом же костюме и думать нечего возвращаться!

— Это мы устроим, — сказал Шварц. — Наверное, здесь найдется подходящая солдатская амуниция. Вы можете стать на запятки моей коляски, да и проехать так все опасные места!

— Ну, да мы это там придумаем, — перебила его царевна. — А теперь рассказывай, какое такое "сонное видение" было в нощи маркизу?

— Я принес много новостей и притом очень серьезных, ваше высочество.

— Выкладывайте все по порядку! — вмешался Лесток.

— Прежде всего отставка Миниха принята…

— Да это — вовсе не новость! — заметил Ханыков

— Новость — то, что сегодня как узнал маркиз, должны были с барабанным боем объявлять на улицах об этой отставке и, когда я шел сюда, это как раз приводилось в исполнение.

— Какое оскорбление! — воскликнул Воронцов.

— Так ему и надо, негодяю! — кинула царевна Елизавета. — Но что с тобой, Лесток? — удивленно спросила она, видя, что доктор выкидывает какие-то замысловатые антраша.

— Я просто расцеловать готов эту милую женщину! — ответил Лесток, потирая с довольным видом руки.

— Да какую женщину?

— Правительницу, которая играет нам в руку! Вы только подумайте, господа, какое впечатление это должно произвести на армию! Миних проливал кровь за Россию, страна, что ни говори, многим обязана ему. Кроме того он низвергнул Бирона, рискуя в случае неудачи головой. И что же? В благодарность за это ему, что называется, плюют в лицо! Теперь каждый может думать: "Чего ради мы будем стоять за брауншвейгцев, раз в награду можем получить то же, что и Миних?"

— Доктор совершенно прав, ваше высочество, — сказал Столбин. — Я видел пораженные лица солдат, проходивших в этот момент мимо герольдов, и заметил, что объявление об отставке произвело на них самое неблагоприятное действие. Эта мера прежде всего обрушится на голову ее творца! Но Шетарди удалось узнать еще следующее: Линар сказал правительнице, что Миних под влиянием негодования может кинуться к вашему высочеству; поэтому над, вашим дворцом учрежден негласный надзор в виде караула. Если Миних приедет, его приказано во что бы то ни стало арестовать. Если ваше высочество примете его и произойдет продолжительный разговор, вы, ваше высочество, тоже будете немедленно арестованы. Маркиз послал меня предупредить об этом…

— Поблагодарите маркиза, — ответила цесаревна, — но он запоздал с предупреждением: Миних был у меня третьего дня, как только была принята его отставка, но я прогнала его! Еще бы, после такого предательства…[60]

— Но все-таки хорошо, что это случилось третьего дня, а не сегодня, — заметил Грюнштейн.

— Еще какие новости? — спросила царевна.

— Маркиз получил известие, что вскоре прибудет новый атташе французского посольства маркиз де Суврэ. С атташе прибудет под видом его личного секретаря известная вашему высочеству Анна Николаевна Очкасова.

— Анюта? — воскликнула царевна Елизавета. — Как я рада, как я рада! Она такая славная, хорошая… Вот человек, который имеет много причин добиваться Брауншвейгского дома. Личные счеты — самое могущественное орудие. Главный виновник ее несчастия уже пострадал, но остались еще другие… Милая Анюта! Как я рада ей!.. Вы помните ее, Лесток?

— Это — стройная брюнетка с красивым лицом, скорее мальчишечьим, чем девичьим? Она еще приходила искать совета и помощи? Помню…

— О, она будет нам очень полезной помощницей. Она умна, ловка, а главное — у нее много того, чего не хватает мне самой: энергии, решимости и… денег! Эта новость очень обрадовала меня, Столбин… Ну-с, это — все?

— Нет еще, ваше высочество. Маркиз из достоверных источников узнал, что здоровье малолетнего императора очень плохое, а правительница уже приказала заготовить манифест, объявляющий императрицей ее…

— Это ей никогда не удастся! — заметила царевна.

— Простите, ваше высочество, — произнес Воронцов, — именно это и может удасться. Конечно, слухи о здоровье императора сильно преувеличены…

— Я еще сегодня была во дворце: он совсем оправился!

— Да, ваше высочество, я слышал то же самое. Но умереть он все-таки может. В манифесте императрицы Анны Иоанновны имеется большая двусмысленность: там сказано только о мужском потомстве принца и принцессы Брауншвейгских. Поэтому, если бы император умер и вы, ваше высочество, двинули войска занять дворец, то это было бы не переворотом, а совершенно законным актом: ведь все права Анны Леопольдовны кончаются со смертью сына. Если же правительница от имени малолетнего царя установит измененный порядок престолонаследия, по которому корона может перейти к ней, тогда наше дело осложнится. Часть войск может остаться верной брауншвейгцам, основываясь на долге присяги; осуществление нашего замысла примет затяжной характер, вмешаются иностранные державы. Словом, произойдет такая заваруха, что хоть святых вон выноси!

— Что же ты хочешь сказать этим, Воронцов? — спросила Елизавета Петровна.

— Только то, ваше высочество, что к известию, сообщенному нам Столбиным, нельзя относиться пренебрежительно; его надо очень и очень принять во внимание!

— Но ведь в данный момент положение совершенно одинаково, я не вижу, чем оно ухудшится!

— Тем, ваше высочество, что в данный момент народ и армия не видят перед собою настоящего царя. Перед ними — ребенок, именем которого правит кучка немцев, которые никак не могут поладить между собой. То Бирон лишает принца Антона всех чинов и званий и сажает его под арест, то Миних арестовывает Бирона, то Остерман добивается происками, чтобы Миниха отставили и опозорили. Далее найдутся люди, которые подкопаются под Остермана. Словом, Россия видит перед собою не императорское правительство, а стаю воронья. При настоящем положении вещей солдат внутренне не может чувствовать себя связанным присягой. А умри Иоанн Антонович и вступи на престол Анна Леопольдовна — это будет уже вполне определенный образ. И Анна Леопольдовна может процарствовать до смерти, как и Анна Иоанновна… Мало того, сейчас Брауншвейгский дом представляется России чем-то чужим, наносным, а во втором царствовании образуется уже привычка…