Людовик и Елизавета - Евгений Маурин

— Я слушаю вас, сударыня! — произнес Шетарди.

— Я не хочу, чтобы между нами оставалось что-нибудь неясное, недоговоренное. Когда я отправлялась сюда, то кардинал просил меня исследовать положение вещей и тайно от вас, маркиз, сообщить правительству всю правду. Я, разумеется, согласилась, но тут же решила, что такую темную роль я играть не буду. Конечно, я — русская и пламенная приверженица цесаревны; я все готова сделать для ее торжества и унижения ее и моих врагов, но даже в том случае, когда я увижу, что здесь не все так делается, как следовало бы, я прежде всего пойду к вам, маркиз, и постараюсь убедить вас в допущенной ошибке и в необходимости исправить ее. Заметьте, что даже в случае вашего упорства я не прибегну к доносам и наговорам, и если мне не удастся действовать с вами сообща, то я первая скажу вам об этом. Я сказала вам все это, маркиз, только потому, что вы, наверное, видели во мне нечто нежелательное. Ни с того ни с сего полномочному послу присылают какую-то сомнительную особу, с которой еще надо считаться! Но, надеюсь, теперь вы верите мне, что со мной надо считаться только как с патриоткой!

Шетарди встал, подошел к Жанне и с искренним уважением поцеловал ей руку.

— Я очень надеюсь, что у нас с вами никогда не возникнет никакого разногласия, и выражаю вам свое восхищение и глубочайшее уважение к той рыцарской прямоте и искренности, с которой вы сразу разрубили вопрос. Да, я несколько опасался вашего приезда, но не потому, что вы — "какая-то сомнительная особа", а именно потому, что вы — патриотка, тогда как и я — патриот. Я не могу действовать для России бескорыстно, хотя в некоторых депешах явно сквозила тенденция нашего правительства к сумасбродной рыцарственности. Я искренне желаю добра России, но интересы Франции для меня все-таки на первом плане.

— Ну, в этом отношении я, разумеется, ваш первый друг, — заметил Суврэ. — Я считал бы недостойным любимой женщины, если бы она отреклась от своей родины, но и сам отрекаться не собираюсь от своей. Впрочем, все это — академические рассуждения. Перейдем к деловой сути. Я привез вам, маркиз, верительные грамоты, причем кардинал на словах просил меня передать вам, что ни малейшие уступки этикета не должны быть допущены. Грамоты должны быть вручены малолетнему императору или никому.

— Я уже сообщал кардиналу, каких затруднений надо ждать из такого положения вещей!

— Совершенно верно, но тут уж ничего не поделаешь. Затем французское правительство хочет, чтобы всякие денежные услуги, оказываемые вами цесаревне, являлись вашим личным делом…

— Но позвольте, я не настолько богат…

— Вы не поняли меня! Никто не требует, чтобы вы ссужали ее высочество деньгами из личных средств. Просто, во избежание разных нежелательных осложнений, каждый раз, когда вы будете передавать цесаревне какую-нибудь сумму, вы должны говорить, что эти деньги раздобыли вы лично…

— Надо вам сказать, — вмешалась Жанна, — что Елизавета Петровна, поскольку я ее знаю, очень легкомысленна. Кроме того, Франции, как государству, будет неудобно требовать возмещения затрат. Таким образом, если наши планы осуществятся, то частному лицу будет гораздо легче получить обратно деньги.

— Кроме того, — продолжал Суврэ, — и в депешах вы должны по возможности обходить этот вопрос. Чем меньше будет упоминаться об этом, тем лучше. С этой целью наше правительство наметило себе в Петербурге агента, которого никто — а прежде всего он же сам — не заподозрит в политической миссии. Тот же купец, который приехал сюда по торговым делам и привез вам, маркиз, известие о нашем прибытии, известил молодого де Мань, чтобы он пришел сюда сегодня вечером.

— Де Мань? Но ведь это — картежник, кутила и беспутник!

— Вот это-то и ценно в нем. У де Мань имеется в Париже богатый дядюшка, и нет ничего естественнее того, что этот дядя будет пересылать игроку-племяннику крупные суммы. Мало того, дядя сообщил племяннику, чтобы он оказывал вам кредит. Ведь бывает и так, что он в выигрыше, а получения денег из Парижа, да еще обходным путем, долго ждать. Таким образом, вы видите сами, что вам значительно облегчается денежная сторона дела. А теперь расскажите нам, что сделано для цесаревны Елизаветы вообще?

— Пока еще сделано очень мало, но в этом виновата только сама цесаревна, — ответил Шетарди. — Я не могу активно вмешаться в это дело потому, что не имею никаких гарантий, а царевна все затрудняется дать нам их. Совершенно одинаково положение и шведского посла.

— Но каких же гарантий вы ждете? — спросила Жанна.

— Видите ли, прежде мы требовали многого, теперь же свели свои желания к следующему. В случае воцарения принцессы Елизаветы Россия должна вознаградить Швецию за все издержки по ведению военной кампании, которая долженствует отвлечь внимание теперешнего русского правительства; во-вторых, дать обязательство субсидировать Швецию; в-третьих, предоставить Швеции и Франции те преимущества, которые имеют англичане, и в-четвертых, дать обязательство, что с момента воцарения принцессы Россия прекратит действие всех прежних договоров и не будет вступать в союзы ни с кем, кроме Швеции и Франции.

— Я должна сказать, что эти требования сравнительно умеренны. Неужели царевна не соглашается?

— На словах она соглашается на все, но отказывается дать письменные гарантии. И вот из-за этого-то у нас и остановка. Но посудите сами: Нолькен должен дать шведскому тайному комитету, специально ведающему это дело, хоты какие-нибудь доказательства того, что царевна действительно хочет иностранного вмешательства и действительно претендует на русский трон. Не забудьте, что в данный момент война с Россией далеко не выгодна Швеции. Если царевна действительно вступит на престол, тогда это будет простой диверсией. Но вдруг она не захочет?

— Господи, да как же можно это думать?

— Да шведский комитет и не может думать иначе, так как ему непонятно, как царевна может искренне желать трона, не собираясь ничем рисковать, ничем поступиться! Так вот я говорю: если намерения царевны искренни, если она в самый последний момент не испугается и не отступит, тогда военные действия Швеции окажутся просто легкой диверсией, в противном случае Швеция будет вовлечена в губительную войну, которая ей не нужна, несвоевременна, вредна. Следовательно, Швеция не может и шага ступить без гарантий!

— Но чем объясняет царевна свое нежелание дать просимое обязательство?

— Тем, что ее попытки могут потерпеть неуспех, и бумага, находящаяся в руках иностранцев, может попасть к теперешнему правительству.

— Но ведь ей нельзя отказать в правоте, маркиз! — заметила Жанна.

— Я и не говорю, что она не права. Я просто устанавливаю тот факт, что мы топчемся на месте и не можем сдвинуться с него, так как никто не хочет рискнуть первым!

— Я надеюсь, что мне все-таки удастся уладить это, — сказала Жанна. — Завтра же я побываю у ее высочества…

— Но ведь это будет, пожалуй, неосторожно, сударыня! — с опаской заметил посол.

— О нет! — с улыбкой ответила Жанна. — Я попрошу вас даже сегодня же и вполне официально послать к ее высочеству просьбу принять меня в ближайшем будущем. Я имею миссию, которой правительница только порадуется: принц Конти просит руки ее высочества цесаревны Елизаветы! Разумеется, мне нечего говорить вам, что это сватовство — просто предлог, обеспечивающий посольству наибольшую безопасность сообщения с царевной…

В этот момент доложили о приходе переводчика Шмидта.

Анри и Жанна были очень рады увидать старого знакомого и были крайне обрадованы, когда Петр Андреевич сообщил им, что ему удалось разыскать Оленьку и поместить ее под защиту царевны Елизаветы, которая обещала в скором времени устроить свадьбу молодых людей.

Дальнейшие разговоры на эту тему пришлось прекратить до более удобного времени, так как вскоре пришел молодой де Мань, который в сущность затеваемого посвящен не был и даже не знал, что Жанна — женщина, а не Жан Маро, за которого она себя выдавала. Роль де Маня в заговоре должна была оставаться механической, и подробности не интересовали молодого вивера.

XIV

В КАПКАНЕ

— Что ты так грустен? — спросил принц Антон Брауншвейгский, подходя вместе со своим адъютантом, капитаном Стрешневым, к капитану Мельникову, стоявшему в дежурстве при дворце.

А Мельникову и было на самом деле с чего грустить.

С того дня, когда Миних потерял власть, граф Головкин существенно изменил отношение к жениху Наденьки. Если бы ему не казалось зазорным явно нарушить свое дворянское слово, он попросту прогнал бы молодого капитана. Но слово было дано, и гордый граф хотел извернуться так, чтобы хитрым маневром оттереть претендента.

С этой целью он окружил Наденьку молодыми людьми, выбирая таких, которые славились своим ухарством, развязностью и непобедимостью. Придет Мельников повидать невесту — ан она кататься уехала; придет в другой раз — она гуляет в саду, а за ней, словно бесы соблазнительные, три петиметра увиваются; сама же Наденька стреляет глазами направо и налево, расточая свои обворожительные улыбки. У Мельникова сердце на кусочки разрывается, а Наденька — бесенок известный: видит, что Вася на себя не похож, и еще пуще с петиметрами заигрывает. Доведет бедного до белого каления, а потом единым взглядом обласкает, обнадежит и успокоит.