Нф-100: Изобретатель смысла - Дмитрий Шатилов

-  А я и есть самый гнусный из всех конгарских выродков,  - сказал он наконец.  - И что с того?

-  А ничего,  - ответил я.  - Кроме того, пожалуй, что никто не заслуживает предательства, а вас предали все, кто только мог.

-  Все, кроме тебя, да? Уж ты- то, наверное, переменил мнение о старом Конкасе, когда увидел, как эти псы вцепились ему в ляжки? Отвечай!

-  Нет,  - сказал я.  - моё мнение осталось неизменным. Но это неважно: важно то, что я тоже вас предал.

-  Как это?

-  Я был свидетелем на процессе против вас. Я мог встать и сказать, что негоже судить творение собственных рук. Или даже так: нечего пенять зеркалу, коли рожа крива.

-  Так бы они тебя и послушали,  - проворчал Конкас, смягчаясь.

-  Разумеется,  - согласился я.  - Но попробовать стоило.

Пауза.

-  На самом деле, всё это чушь,  - Конкас зевнул и почесал спину.  - Плохо другое: три раза в день, на завтрак, обед и ужин, мне дают одно и то же - мороженую картошку. Нельзя ли с этим что- нибудь сделать?

Я пожал плечами.

-  Напишите жалобу.

-  Э!  - отмахнулся Конкас безнадёжно.  - Я писал.

-  Охранники могли её потерять. Напишите ещё раз.

-  Я устал писать по- вашему. У вас, землян, какой- то идиотский язык. На нём ничего нельзя написать по- человечески.

-  Напишите по- конгарски.

-  Здесь никто не читает по- конгарски,  - он скорчил гримасу.  - И никто не говорит.

Услышав эти слова, я вдруг ощутил, насколько он - вождь, полководец, дикарь, существо, без сомнения, грубое и жестокое - беспомощен и одинок. Оторванный от своего народа, впервые предоставленный самому себе...

-  Кон нес тромерен ка?   - сказал я.  - Кон этва коннеро донет.

-  Нес ка?   - отозвался он.  - Дун терва кон нонес. Эсто.

-  Хорошо,  - кивнул я.  - Попробую чем- нибудь помочь.

-  Да уж постарайся.

Мы замолчали. Пускай теперь я отчасти понимал его, разговор зашёл в тупик. Я чувствовал себя неловко: зачем я выторговал для посещения целый час? К счастью, положение спас Конкас.

-  Значит, ты из "Голоса Новой Трои",  - вздохнул он.  - Хорошая газета. Любо- дорого было смотреть, как она нахваливала самые бессмысленные мои поступки. Помню, я приказал своему племени неделю ходить кверху ногами, и вы писали, что это справедливое и мудрое решение, поскольку данный способ передвижения заставляет кровь приливать к голове. Раз уж ты пришёл, скажи правду: зачем нужно было лизать мне задницу, прежде чем утопить в дерьме?

-  Они не виноваты,  - сказал я.  - Вас хвалили потому, что вы были в моде. Вы были примером того, что даже из конгара при грамотном руководстве можно сделать человека - или, по крайней мере, его подобие. Заниматься вами было хорошим тоном. Увы, наше бывшее руководство больше не считается грамотным, а для землян вы - досадная ошибка, исправить которую надлежит как можно скорее. Мы осудили вас потому, что не могли осудить сами себя. Такова правда. Мне жаль.

-  Знаешь,  - сказал Конкас задумчиво,  - где- то в глубине души я обо всём этом догадывался. Никто ничего не делает просто так, и тем забавнее, что ваши хлыщи из Консультативного совета, сами того не зная, достигли цели. Да- да, я превратился в человека. Может, в никудышного, но в человека. Вижу, ты улыбаешься. Напрасно. Каждому конгару, который захочет стать человеком, я выдавал бы пачку обезболивающего.

-  Зачем?  - спросил я, хотя знал, что он скажет.

-  Потому что когда становишься человеком, ты начинаешь чувствовать чужую боль. А я причинил много боли. Очень много.

-  Кто бы мог подумать,  - пробормотал я.  - Конкаса из Румбы мучает совесть. Хороший заголовок для "Голоса".

-  Издеваешься, мальчишка?  - спросил он недоверчиво.

-  Нет. Просто не возьму в толк: почему вы вообще задумались об этом? Вы же Конкас из Румбы, в конце концов! Зря вас, что ли, называли братоубийцей, насильником и осквернителем святынь?

Конкас из Румбы вздохнул.

-  Должно быть, я просто стар,  - сказал он.  - Да и приговор располагает к подобным мыслям. Неужели я первый конгар, которого казнят по земным законам?

-  Не первый. Первым был Троммевер из Хузы. Он украл два куска лавандового мыла, а на суде сказал такое, что я не рискну повторить.

-  И тут первыми пролезли, сволочи,  - сказал Конкас и сплюнул.  - Эти ублюдки из Хузы даже украсть нормально не могут. Если воровать, то жратву - и никак иначе! Так что же, повесили его, этого Троммевера?

-  Расстреляли.

-  Хрен редьки не слаще. Теперь я должен плестись позади этого дурака! Мало мне неприятностей!

Я с трудом сдержал улыбку. В этом все конгары: в одно и то же время они вызывают и сострадание, и смех.

-  Не расстраивайтесь,  - подбодрил я его.  - Может быть, всё переменится. Вполне возможно, что вас ещё оправдают. Такое было - посмертно, но было. К тому же вы совсем не старик. У вас, может, вся жизнь впереди.

-  Нет,  - покачал головой Конкас.  - Мне шестьдесят три, и это конец. Довольно грустно,  - продолжил он, вновь меняя направление беседы,  - в полной мере осознавать себя человеком, и понимать, что ничего нельзя исправить. Неужели и с вами, землянами, точно так же: понимание жизни начинает мерцать перед вами лишь тогда, когда жизнь вот- вот кончится?

-  Наверное,  - сказал я.  - Мне трудно судить о таких вещах.

-  В таком случае, это несправедливо.

-  А справедливости, скорее всего, и нет.

-  Тем хуже,  - продолжал Конкас.  - Тогда я перестаю понимать: зачем я здесь и за что меня судят. Даже так: а зачем всё? Вот человек, который всю жизнь лгал, убивал, предавал и был абсолютно счастлив. И вот он в тюрьме - мало того, что разоблачён и низвергнут, так ещё и осознал в полной мере своё ничтожество и самодурство. Так вот я спрашиваю: для чего? К чему ему это знание? Утешением оно не послужит, и надежды на спасение не даст. Для чего приговорённому к смерти лишние муки? Почему я стал человеком именно сейчас? Почему не раньше - тогда, когда меня всеми силами к этому подталкивали? Что мне с того, что я вижу прежние ошибки? Разум мой слаб и не может охватить всего. Как это мучительно: чего- то не понимать! Знаешь, я, в сущности очень глуп. Теперь мне не стыдно в этом признаться. Чтобы разложить всё по полочкам, мне отчаянно не хватает мозгов. Единственное, что доступно моему сознанию - смутное понимание того, как нелепо всё складывается в этом мире. Эх! Я был прав, когда на суде требовал всё изменить. Человеческий разум должен быть устроен так, чтобы его носитель хоть что- нибудь понимал в течение жизни, а не бился раз за разом обо все острые углы, что подсовывает Вселенная.

-  Да,  - сказал я,  - Это было бы неплохо. Но человек и так способен делать выводы из своих ошибок. Тут вы неоригинальны.

Конкас покачал головой.