Нф-100: Изобретатель смысла - Дмитрий Шатилов

Обдало Тонкаса смрадом, и потерял он сознание, очнулся же не Героем и Освободителем, а Тонкасом Помоишником, Тонкасом Смрадным, и ничего ему больше в Румбе не доверяли, кроме как чистить трижды в день выгребную яму. Сам он, правда, быстро с этим смирился, и даже сочинил стишок, который распевал потом дни напролёт:

Все смеются надо мной,

Он, мол, в яме выгребной!

Я же - мыслю головой:

Пусть вонючий, но живой!

Нет- нет- нет, скажет читатель, никогда я не поверю, что Батя не сделал ничего полезного, как для конгар, так и для землян. Хоть что- нибудь, а должно быть!

И есть.

Во- первых, Батя учредил первую на Тразиллане конгарскую валюту, гарантом для которой служили тхурики, маракча и целебная грязь. Этой грязи в Румбе было так много, что её вывозили в другие конгарские поселения, где продавали под видом "особой" тыквенной каши.

Во- вторых, по инициативе Бати был учреждён особый "пансионат" для военных преступников - конгаров, прославившихся на Торакайской бойне какими- то из ряда вон выходящими зверствами. Проживали в нём, помимо всякой шушеры, Киркас, носивший красноречивое прозвище Пожиратель Глаз, Боммевер Потрошитель и Дунсен Добрый Друг, которого не унижал только ленивый, поскольку ничем, кроме людоедства, он за свою жизнь так и не прославился. Осмотрев это богоугодное заведение, новотроянский советник, приставленный к Бате, нашёл его чрезвычайно похожим на концентрационный лагерь. Действительно: и там, и там были колючая проволока, грязные бараки, полные вшей, охрана с автоматами, а если в "пансионате" Бати не было печей, наподобие печально известных печей Освенцима, то объяснялось это не соображениями гуманности, а причинами экономико- снабженческими. Однако обвинение в плагиате Батя отмёл с ходу: по его словам, идея такой тюрьмы явилась ему во сне, а о национал- социализме со всеми его прелестями он не ведал ни сном, ни духом.

-  В самом деле,  - сказал Батя,  - что я, дикарь, что ли - убивать этих мерзавцев? Пусть уж живут, страдают, мучаются и являют собой ужасающий пример того, что бывает, когда разумное существо отступает от нравственного закона.

Не меньше, чем о людях, заботился Батя о культуре. Его чаяниями на Тразиллане появился первый музей восковых фигур, куда всех желающих пускали за символическую плату - вязанку сушёной маракчи. Предъявив вахтеру, некоему Бомлику, входной билет, вы попадали в отделанное ориссианским мрамором фойе, где на посетителей грозно взирала трёхметровая фигура Чингисхана - человека, перед которым Батя благоговел всей своей конгарской душой. Когда художник работал над эскизом грозного монгола, Батя буквально покоя ему не давал.

-  Сделай его ещё свирепее!  - требовал он.  - Ещё! Ещё! Этого недостаточно! Он должен быть воплощением ярости!

Наконец, оттолкнув художника, Батя сам принялся за эскиз. Рисовальщик он был паршивый, но и бездарностей иногда посещает вдохновение, так что рисунок удался на славу. Темуджин, каким его видел Батя, словно явился из глубин ада - такая ужасная ненависть ко всему живому выражалась на его багровом, словно раскалённом лице! В довершение ко всему Батя, желая закрепить достигнутый эффект, добавил Чингисхану полуметровые клыки, и крылья, как у нетопыря.

-  Вот так и надо рисовать, понял?  - сказал Батя художнику.  - Остальное доделаешь сам. Да, чуть не забыл: дорисуешь в одной руке огненный меч, а в другой - череп. И бабу, чтобы рядом вертелась, не забудь!

-  Какую бабу?  - пролепетал художник.

-  Как это какую? Чтобы сиськи - во, задница - во! Всему тебя учить надо, бестолочь!

Итак, осмотрев Чингисхана, вы двигались дальше и попадали в зал Великих Людей. Были здесь Эйнштейн, Коперник, Шекспир, Данте и прочие титаны духа, которых Батя запомнил из курса земной истории. Все восковые гении носили на себе признаки жесточайшего пренебрежения: на крючковатом носу Леонардо да Винчи висела густая паутина, у Авраама Линкольна не хватало обеих рук, а от затылка бедного Франца Кафки экскурсовод Боммевер наловчился отколупывать кусочки воска - из них он делал свечки и продавал по оболу за штуку. В конце концов, он проделал в несчастном австрийце сквозную дыру, так что любой, кто заглядывал автору "Процесса" и "Замка" в рот, мог увидеть прекрасные музейные обои в вылинявший цветочек.

В соседнем зале дела обстояли совсем иначе. Начищенные до блеска, сияли сапоги Наполеона Бонапарта, а скромному Иосифу Виссарионовичу Сталину смотритель зала самолично особой щёточкой расчёсывал по вторникам усы. Стояли, как новенькие, Гитлер, Муссолини и Франко; рядом с ними покоился в плетёном кресле Черчилль. Табличка у фигурной композиции гласила: "Лучшие друзья навсегда". Устраивая этот зал, Батя проявил некоторую неразборчивость: соседями великих лидеров и вождей человечества были Чудовище Франкенштейна, Человек- Волк и близнецы Торнфельд - двое юношей, сросшихся головами.

В стороне от цивилизации, которую представляли фигуры пилота, разбомбившего Хиросиму, и изобретателя горчичного газа, стоял разоритель Рима Аттила- гунн. Компанию ему составлял сам Батя, которому скульптор от щедрот своих добавил лишний подбородок, так что их стало целых пять. Сохранился снимок, где Батя присутствует в кадре вместе с восковым двойником, по- хозяйски обнимая его за шею.

Даже на фотографии Батя производит поистине неизгладимое впечатление. Огромный, двухметрового роста, с чудовищным брюхом, похожим на неимоверно раздувшийся мешок пылесоса, с ногами, как две колоды, и руками толщиной с бедро взрослого человека, даже для конгара он кажется жутким атавизмом, существом, чьи гены буквально сошли с ума.

Лицо его - сизая глыба с крохотными глазками, и носиком, как у младенца. Губы - две лопатищи, в уголке которых виднеется высунутый кончик толстого языка. Тело - а на фотографии Батя одет лишь в набедренную повязку - покрыто бородавками и блошиными укусами, а складки жира свисают с боков, как наступающие ледники.

Любопытно, что популярность Бати оказалась не столь прочно связана с Торакайской Бойней, как у остальных вождей. Можно сказать, что он в итоге стал величиной почти самостоятельной. Во всяком случае, в 257 году П. К. К., уже через год после окончания Торакайской Бойни, Батя по- прежнему оставался у кантонов в фаворе и даже удостоился места в списке ста наиболее выдающихся конгаров за всю историю Тразиллана.

Да, тот год был для Бати годом триумфа. Одну за другой он получил все высшие государственные награды, которые когда- либо существовали на Тразиллане: новотроянские Золотое Сердце и Тамарисковую ветвь, ориссианский Лиловый Венок, грандские Полуботинки и ханаанскую Почётную Дыню, которую по традиции Бате преподнесли завёрнутой в гигантский капустный лист. Любители и профессионалы складывали о Бате стихи: