Чайковский. Старое и новое - Борис Никитин

Доказательств нет, но есть же здравый смысл, существует все-таки какая-то логика в оценке событий жизни, которая помогает отделить ложь от истины. Разве не приходилось нам слышать о таких случаях, когда ведется расследование какого-либо дела при наличии большого числа улик, которые все ведут к одному заключению, а интуиция подсказывает, что событийная, психологическая картина и все окружение этого дела никак не увязываются с подобранными уликами и свидетельствами? И только интуиция помогает нащупать дорогу к истине и пойти этой дорогой.

В случае с Чайковским нет никаких улик и свидетельств, есть лишь неясности и сомнения, а также романтические ассоциации, на основе которых люди верят молве. Какова же все-таки психологическая картина, на основе которой можно вынести самостоятельное верное суждение?

Да, Шестая симфония сыграла свою роль в укреплении слухов, и этим пользовались очень многие авторы книг о Чайковском, создавая совершенно определенный настрой. Но почему-то мало кто в связи с этим задумывался о том, что Шестая симфония была сочинена Чайковским в феврале — марте 1893 года, т. е. более чем за полгода до роковых событий, а замысел симфонии, отражающей его жизнь, родился у него значительно раньше — в мае 1891 года. Из сделанных им записей, касающихся программы симфонии "Жизнь", которую он потом раздумал продолжать, видно, что некоторые его мысли были очень похожи на то, что он осуществил в Шестой симфонии: "Финал смерть — результат разрушения", "четвертая [часть] кончается замиранием". Если поверить тем, кто склонны рассматривать Шестую симфонию как прощание с жизнью перед задуманным самоубийством, то получается, что этот страшный, акт был задуман Чайковским более чем за два года до его свершения. Не слишком ли смелое предположение, не говоря уже о том, что при таком подходе рушатся все версии, связанные с судом чести. Тут же будет очень кстати 'сказать, что этих версий существует несколько.

Одну из них я слышал в Ленинграде в 1948 году (т. е. за 18 лет до рассказа Войтова). Только в той версии на суде чести присутствовал Модест Чайковский, и он осуществлял все мероприятия, связанные с самоубийством, тоже, конечно, во имя спасения чести семьи и Петра Ильича. О чести мундира тогда речи не шло. О других версиях я рассказывать не буду, так как все они настолько нелепы, что не заслуживают никакого внимания. И упомянул я о их существовании только для того, чтобы стало наконец ясно, насколько вздорными являются утверждения об открытии Орловой какой-то тайны или преподнесении сенсации. Все это уже было в разных вариантах, и Орлова вместе с Войтовым ничего нового не сообщили.

Возвращаясь к Шестой с*имфонии, надо еще заметить что, вспоминая о своем последнем разговоре с Чайковским, Н. Д. Кашкин рассказывает о следующих впечатлениях: "Упомяну еще, что, по моему мнению, совершенно напрасно усматривают какую-то связь между Шестою (Патетической) симфонией h-moll и кончиной ее автора; стараются отыскать в ней предчувствия смерти, как бы последний завет живущим. Ничего подобного такому впечатлению не осталось у меня" от последнего свидания с Чайковским"1SI. Н. Д. Кашкин вспоминает также, что Чайковский перед отъездом в Петербург на свой последний концерт выразил сомнение в отношении финала Шестой симфонии. Он сказал, что "последняя часть составляет еще для него вопрос и, быть может, после петербургского исполнения часть эта будет уничтожена и заменена новой" 152.

Таким образом, мало того, что Чайковский задумал трагический конец симфонии с "замиранием" за два с лишним года до того, как она была исполнена, он еще и сомневался в таком финале. Вправе ли мы после всего сказанного поддаваться романтическим ассоциациям? Нет, придется разочаровать тех, кто до сих пор находится в плену таких ассоциаций: гипотеза о связи Шестой симфонии со смертью Петра Ильича рушится; она же разрушает и версию о суде чести.

Правда, защитники этой версии скажут нам, что они и не думают о связи Шестой симфонии со смертью Чайковского: они люди серьезные и опираются только на факты, т. е. на рассказы врачей, о которых упоминает Орлова, на расхождения в сообщениях о болезни и смерти Чайковского, несоблюдение санитарных мер, обязательных при холере. И начинается детская сказка про белого бычка.

Врач В. Б. Бертенсон опроверг версию самоубийства в печати, опроверг с негодованием. То же самое сделал Ю. Л. Давыдов. Разноголосица в прессе в условиях, когда все участники событий были потрясены трагическим исходом болезни великого композитора и всеми любимого человека, была не только объяснимой, но и неизбежной. Насчет несоблюдения санитарных мер Орлова, а вместе с ней и ее сторонники глубоко заблуждаются: все необходимые меры были соблюдены. Орлова пользовалась данными Л. М. Конисской, которая в книге "Чайковский в Петербурге" повторила ошибку газеты "Новое время" от 27 октября 1893 года, перенесшей панихиды и мероприятия, проведенные 26 октября после герметизации гроба с телом Чайковского, на 25 октября 153. Да и в свете последних медицинских данных о возможности заражения холерой даже мер, принятых непосредственно после смерти Петра Ильича 25 октября — дезинфекция, периодическое обтирание лица покойного губкой, смоченной в карболовой кислоте, разбрызгивание из пульверизатора дезинфицирующих веществ в зале, где лежал покойный, было более чем достаточно

В главе III уже частично рассказывалось, насколько насыщены делами и заботами были последние дни жизни Чайковского в Петербурге. Первой его заботой было успеть вернуться в Москву к концерту Русского музыкального общества 23 октября. Кашкину он назначил свидание на этом концерте, а затем собирался устроить ужин в Московской гостинице, куда в числе гостей хотел привести английского певца Эжена Удена, исполнителя роли Онегина в лондонском Олимпиктеатре, приглашенного в Русское музыкальное общество. В Петербурге он взял партитуры опер "Опричник" и "Орлеанская дева" для переделки. Кроме подтверждения согласия на свой приезд в Одессу, которое он успел отправить в первый день своей роковой болезни, он написал письмо композитору Свендсену с уведомлением о том, что скоро приедет в Данию. Письмо ¦Это пришло к Свендсену в тот день, когда в вечерних датских газетах появилось сообщение о смерти Петра Ильича.

Орлова объясняет эту активность Чайковского, эту радужную картину его настроения в последние дни перед смертью его стремлением скрыть свое состояние. Возможно, такое объяснение кому-нибудь и покажется приемлемым. Но не думаю, что найдется много сторонников после того, как они ознакомятся со всеми подробностями этих последних дней. Самая последняя записочка "приговоренного к смерти" Петра Ильича, тоже написанная в первый день болезни, адресована жене Направника, совсем не похожа на прощание самоубийцы, разве что он и в самом деле предпринимал все, чтобы замаскировать совершенное им зло: