На рубеже двух столетий. (Воспоминания 1881-1914) - Александр Александрович Кизеветтер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне не хочется закончить эту главу, не сказав несколько слов еще об одном Обществе, в котором мне пришлось довольно долго поработать. Я разумею Общество вспомоществования недостаточным студентам.
Московский университет притягивал к себе громадное количество учащейся молодежи со всех концов России. Уже сам Московский учебный округ был чрезвычайно обширен, охватывая все центральные губернии Европейской России. Но в Московский университет устремлялось очень много молодых людей, окончивших гимназии и в других учебных округах — и с Кавказа, и из Сибири, и из Прибалтийского края, и т. д. Иных привлекала в Москву надежда легче найти себе там какой-нибудь заработок, нежели в провинциальных университетских городах, иных притягивали имена знаменитых профессоров; так некогда я сам потянулся из Оренбурга, минуя Казань, в Москву, потому что меня влекла туда мысль стать учеником Ключевского.
В этой студенческой массе, переполнявшей Московский университет, было очень много настоящих бедняков без всяких средств к существованию. Только при помощи общественной благотворительности могли они получить высшее образование. По части общественной благотворительности Москва была очень таровата, а по части пожертвований на нужды просвещения эта тароватость проявлялась с сугубой силой.
Общество вспомоществования недостаточным студентам служило одним из красноречивейших тому доказательств. Это Общество содержало прекрасную столовую для студентов, выдавало нуждающимся студентам одежду и учебные пособия и вносило в университет плату за учение тех студентов, которые не были в состоянии сделать это из собственных средств. Дела Общества шли очень хорошо, пожертвования поступали беспрерывно, и главной жертвовательницей была богатая владетельница золотых приисков в Сибири Базанова, которую но всей справедливости следует назвать добрым ангелом московских студентов. Многие тысячи молодых людей только благодаря ей могли окончить высшее образование. Раз в неделю, по четвергам, происходили заседания Общества, члены распределяли между собой прошения студентов и затем должны были лично посетить просителей, осмотреть обстановку, в которой они живут, и расспросить их подробно об обстоятельствах их жизни. Обходя по обязанности члена этого Общества студенческие мансарды в течение ряда лет, я мог воочию наблюдать, как с течением времени постепенно обострялась студенческая нужда, вследствие увеличения дороговизны жизни.
Когда я вступил в это Общество, председателем его был судебный деятель Сумбул — личность, очень популярная тогда в Москве, но я знал его мало, и вскоре по моем вступлении в Общество он скончался. Тогда председателем Общества был избран проф. Корсаков, знаменитый психиатр, но общему признанию специалистов, произведший крупные открытия в области психиатрической науки и утвердивший смелые нововведения в практической постановке психиатрического лечения.
Когда он сидел на своем председательском месте, им нельзя было не залюбоваться. Он был очень красив. Крупная оригинально-красивая голова его увенчивалась взбитыми волнистыми волосами, ниспадавшими на плечи. При крупной и плотной фигуре он обладал очень тонким голосом, подобно тому, как это было у И.С. Тургенева.
Он пользовался общей любовью, которая равнялась его крупному научному авторитету. И нельзя было не любить его. Это был человек необычайно доброй души, так же как и другой любимец Москвы, о котором уже говорилось выше, — А.И. Чупров. Нередко приходилось наблюдать в заседаниях Общества такую сценку: прошение какого-нибудь студента отклоняется по тем или иным соображениям; Корсаков, сам тоже подав голос за отклонение, немедленно вслед за тем вскакивает и на несколько минут исчезает в соседнюю комнату. Все переглядываются, усмехаясь; всем отлично известно, что это значит: Корсаков побежал к просителю, дожидающемуся в соседней комнате решения своей участи, и там вынет кошелек и выдаст студенту просимую сумму из своих собственных денег.
При Сумбуле большинство членов Общества принадлежало к судебному миру. С появлением Корсакова на посту председателя к юристам прибавилось много медиков. Вообще на заседаниях Общества можно было встретить много людей, принадлежавших к разнообразным слоям интеллигентской Москвы. Среди членов Общества были такие, которые отдавали Обществу наибольшее количество времени и сил, посвящая себя, можно сказать, целиком заботам о недостаточных студентах. Об одном из них мне хочется сказать несколько слов, как потому, что мне довелось близко наблюдать его в разные моменты его деятельности, так и потому, что он представлял собою довольно характерную фигуру в общественной жизни Москвы. Я разумею Дмитрия Николаевича Доброхотова, присяжного поверенного и деятельного члена Московского совета присяжных поверенных, а потом и председателя этого Совета. Он был, можно сказать, живым воплощением преданий 60-х годов. Решительные манеры, задорной клок волос над умным лбом, резкая саркастическая речь, строгая выдержанность позитивистского мировоззрения без малейших уклонений в сторону метафизической мечтательности, несколько подчеркнутая аскетичность в одежде, — все это вместе взятое составляло определенный букет, по которому вы сразу узнавали в этом оригинальном и интересном старике отдаленного духовного потомка… не самого Базарова, а тех людей 60-х годов, которые сами, не будучи в душе Базаровыми, были пленены некоторыми броскими чертами базаровского типа. А Базаровым Доброхотов не был уже потому, что был человеком нежной и доброй души. Сам старик, притом заваленный делами, он не пропускал ни одного дня, не навестив своей старой матушки. Это уже не по-базаровски. Не по-базаровски был он проникнут и альтруистическими стремлениями. Обществу вспомоществования студентов он отдавал массу времени, потому что любил студенческую молодежь и испытывал удовольствие быть в ее среде, трудиться на ее пользу.
Между тем он вел дела известного московского богача Шахова. У этого Шахова был брат, Александр Александрович, умерший в 70-х годах, в молодых летах, — высокодаровитый и подававший большие надежды ученый, друг молодости Ключевского. Шахов и Ключевский одновременно вступали на ученое поприще (Шахов был несколько моложе) и были неразлучны, хотя по характерам и не походили друг на друга, — в университетских кругах того времени их называли "Фауст и Мефистофель". Специальностью Шахова была история литературы, у студентов и курсисток его лекции пользовались громадным успехом, и точно они были блестящи, как об этом можно судить по печатным посмертным изданиям его курсов: "Гете и его время" и "Французская литература первой половины XIX ст.". Он рано умер от чахотки. Я уже не застал его по прибытии моем в Москву из провинции, но в кругах, близких к университету, я еще застал живую и теплую память о его обаятельной личности.
А брат его стоял совсем вдалеке от интересов и круга
