Воспламенение - Сьюзен Коллинз

Я не могу защитить его. Я не могу двигаться быстро или далеко, и мои способности стрелять сейчас в лучшем случае сомнительны. Я делаю единственную вещь, на которую способна, чтобы отвлечь нападающих от Пита и привлечь их к себе.

— Пит! Я здесь! Пит! — Да, я привлеку их к себе и к дереву молний, которое вскоре само по себе будет оружием. — Я здесь! Я здесь! — Он не сможет. Не с его ногой, да еще ночью. Он никогда не будет здесь вовремя. — Пит!

Это работает. Я могу слышать их прибытие. Двоих из них. Прорывающихся сквозь джунгли. Мои колени подгибаются, и я опускаюсь рядом с Бити. Лук и стрелы наготове. Если я смогу вывести их из Игры, Пит переживет остальных?

Энобария и Финник добираются до дерева молний. Они не могут видеть меня, сидящую выше их на склоне, моя кожа замаскирована лекарством. Я целюсь в шею Энобарии. Если повезет, когда я убью ее, Финник скроется за деревом, попадая в область ударов молний. Которые начнутся в любую секунду. Там и тут раздаются лишь слабые щелчки насекомого. Я смогу убить их сейчас. Убить их обоих.

Еще одна пушка.

— Китнисс! — Слышу я вой Пита. Но на сей раз я не отвечаю. Бити все еще слабо дышит рядом со мной. И он, и я скоро умрем. Финик и Энобария умрут. Пит жив. Стреляли две пушки. Брут, Джоанна, Чэф. Двое из них уже мертвы. Питу придется убить только одного трибута. И это все, что я могу сделать. Один враг.

Враг. Враг. Слово всплывает в недавних воспоминаниях. Взгляд в лицо Хеймитчу.

— Китнисс, когда будешь на арене… — Угрюмый взгляд и предчувствие.

— Что? — Слышу я свой собственный напряженный голос, потому что я ощетиниваюсь из-за какого-то, как мне кажется, невысказанного обвинения.

— Просто помни, кто там враг, — говорит Хеймитч. — Это все.

Последние слова наставления Хеймитча для меня. Зачем нужно было напоминать об этом? Я всегда знала, кто враг. Кто морит нас голодом, мучает и убивает нас на арене. Тот, кто скоро убьет всех, кого я люблю. Мой лук опускается. Да, я знаю, кто враг. И это не Энобария.

Я наконец-то вижу нож Бити ясным взглядом. Мои трясущиеся руки берут провод, прикрепляют его к стреле, завязывая узлом, которому я научилась на тренировках.

Я поднимаюсь, разворачиваясь к силовому полю, теперь я полностью видима, но это меня больше не волнует. Меня волнует лишь то, куда я должна вонзить стрелу, куда Бити бы вставил свой нож, если бы был в состоянии. Я направляю лук на колеблющийся квадрат, недостаток… Как он назвал его в тот день? Трещина в броне. Я выпускаю стрелу и смотрю, как она попадает в цель и исчезает, затаскивая за собой нить провода.

Мои волосы встают дыбом, и молния ударяет в дерево.

Белая вспышка бежит по проводу и на мгновение купол взрывается ослепительным голубым светом. Меня отбрасывает на землю тело бесполезно, парализовано, глаза распахнуты, пока все вокруг сыпется на меня дождем. Я не могу добраться до Пита. Я не могу добраться даже до своей жемчужины. Я напрягаю глаза, чтобы запечатлеть одно последнее изображение красоты и забрать его с собой.

Прямо перед началом взрывов я нахожу звезду.

Глава 27

Кажется, все вокруг вспыхивает в одно мгновение. Земля взрывается дождем грязи и растений. Деревья полыхают огнем. Даже небо наполняется яркими цветами. Я не могу понять, почему взрывается небо, пока не осознаю, что распорядители Игр запускают там фейерверки, в то время как на земле все по-настоящему рушится. Просто на тот случай, если смотреть на уничтожении арены и оставшихся трибутов, не достаточно весело. Или, возможно, чтобы осветить наши кровавые концы.

Позволят ли они кому-нибудь выжить? Будет у Семьдесят Пятых Голодных Игр победитель? Возможно, нет. В конце концов, это Двадцатипятилетие Подавления, но… что там президент Сноу прочитал с карточки?

«…как напоминание о том, что даже самые сильные среди них не могут преодолеть власть Капитолия».

Но не победят даже лучшие из лучших. Возможно, они никогда и не собирались получать победителя в этих Ирах. Или, возможно, мой последний акт восстания повлиял на их решение.

Мне жаль, Пит, думаю я. Мне жаль, что я не смогу спасти тебя. Спасти его? Более вероятно, что я лишила его последнего шанса выжить, разрушая силовое поле. Наверно, если бы мы все играли по правилам, то, вероятно, они позволили бы ему жить.

Планолет появляется надо мной без предупреждения. Если бы вокруг было тихо, и сойка-пересмешница сидела бы рядом, я бы услышала птичье сообщение о пребывании судна. Но мои уши не могли разобрать что-то столько деликатное во всех этих взрывах.

«Клешня» спускается прямо ко мне. Металлические когти скользят подо мной. Я хочу кричать, бежать, вырваться из них, но застывшая, не в силах что-либо сделать, я искренне надеюсь, что умру прежде, чем достигну темной фигуры, ожидающей меня наверху. Они оставили мне жизнь не для того, чтобы короновать как победителя, а чтобы сделать мою смерть медленно и публичной, насколько это вообще возможно.

Мои страхи подтверждаются, когда человек, встречающий меня на планолете, оказывается Плутархом Хевенсби, Главой распорядителей Игр. Какой бардак я устроила на их красивых Играх с хитрыми часами и победителями. Он пострадает из-за этого провала, вероятно, потеряет свою жизнь, но не раньше, чем увидит мое наказание. Его рука тянется ко мне, я думаю, для того, чтобы ударить, но он делает нечто еще более ужасное. Своими большим и указательным пальцами, он опускает мои веки, закрывая глаза и приговаривая меня к уязвимости темноты. Они могут сделать теперь со мной все, что угодно, а я даже не увижу, что именно.

Мое сердце стучит так сильно, а по руке начинает течь кровь из-под пропитавшейся повязки мха. Мои мысли затуманиваются. Возможно, я истеку кровью до смерти, прежде чем они смогут восстановить меня. Про себя я шепчу слова благодарности Джоанне Мейсон за то, что она нанесла мне такую первоклассную рану, пока теряю сознание.

Когда я выплываю обратно, я ощущаю, что лежу на мягком столе. Я чувствую трубки воткнутые в мою левую руку. Они стараются поддержать меня в живых, потому что, если я спокойно и незаметно отойду в мир иной, это будет моей победой. Я по-прежнему не в состоянии пошевелиться, открыть глаза, поднять голову. Но в мою правую руку вернулась способность хоть как-то двигаться. Она бьется об мое тело, словно плавник, нет, нечто менее живое, как булава. У меня нет реальной координации движений, я даже не знаю, есть ли у меня еще пальцы. Но мне удается раскачивать руку до тех пор, пока я не срываю трубки. Включается звуковой сигнал, но я больше не могу оставаться в сознании, чтобы узнать, кого это вызовет.

В следующий раз, когда я просыпаюсь, мои руки привязаны к столу, трубки снова воткнуты. Но все же я могу открыть глаза и приподнять голову. Я нахожусь в большой комнате с низкими потолками и серебристым освещением. Кровати стоят в два ряда. Я слышу дыхание. Полагаю, что это мои союзники-победители. Прямо напротив меня лежит Бити примерно с десятью аппаратами, подключенными к нему.

«Просто позвольте нам умереть!» — кричу я мысленно.

Я откидываю голову обратно на стол и снова проваливаюсь в темноту.

Когда я наконец по-настоящему просыпаюсь, ограничений больше нет. Я поднимаю руку и обнаруживаю, что у меня снова есть пальцы, которые подчиняются моим командам. Я сажусь, держась за мягкий стол, пока комната не попадает в фокус. Левая рука перевязана, но трубки болтаются возле кровати.

Я одна, не считая Бити, который все еще лежит напротив меня, поддерживаемый своей армией машин. Где же тогда другие? Пит, Финник, Энобария… и… и еще один, верно? Или Джоанна, или Чэф, или Брут были еще живы, когда начались взрывы. Уверена, они хотят поставить нас всех в пример. Но где они держат их? Перевели их из больницы в тюрьму?

— Пит, — шепчу я. Я так хотела его защитить. Все еще хочу. Раз я не смогла спасти его жизнь, я должна найти его и убить прежде, чем Капитолий выберет для него самую мучительную смерть. Я спускаю ноги со стола и оглядываюсь в поисках оружия. Несколько запакованных шприцов лежат около кровати Бити. Прекрасно. Все, что мне нужно, воздух и укол в одну из его вен.

На мгновение я медлю, раздумывая об убийстве Бити. Но если я сделаю это, включится звуковой сигнал, и они поймают меня до того, как я смогу добраться до Пита. Я даю молчаливое обещание вернуться и помочь ему, если смогу.

На мне нет ничего, кроме тонкой длинной ночной рубашки, поэтому я засовываю шприц под повязку, скрывающую раны на моей руке. В двери нет охранников. Без сомнения, я на мили ниже Тренировочного центра или в какой-то Капитолийской крепости, где нет никакой возможности побега. Это не имеет значения. Я не убегаю, я заканчиваю работу.

Я ползу по коридору к приоткрытой металлической двери. Кто-то стоит за ней. Я вынимаю шприц и держу его в руке. Прижимаясь к стене, я слушаю голоса внутри.