Наследники Борджиа - Виктория Дьякова

И мрачный Магистр Храма времен короля Ричарда Львиное Сердце и его героических битв с султаном Саладином, дерзкий и надменный гасконец Эд де Сент-Аман, не боявшийся ни Бога, ни дьявола и живший среди леопардов и змей куда охотнее, чем среди людей, нередко дождавшись полнолуния в своем любимом замке Сафед, отстроенном на отвесных скалах у излучины глубокой горной реки и окруженном пропастями полными ядовитых гадов, открывал Цветок Луны и подставлял лучам ночного светила крупные голубоватые селениты. И тогда в дорожках мерцающего света, пролегавших от камней к бархатно-синим ночным небесам, он видел грядущие сражения и осады, разгадывал интриги своих недругов и легко читал судьбу Иерусалима.

Так свадебный подарок нубийского принца, который в незапамятные времена, еще до Христа, до Соломона и Моисея везла, весело ступая по весенней пустыне, белошерстная одногорбая верблюдица с голубыми, как утреннее небо, глазами, видимо, найдя, наконец, пристанище, навсегда остался на острове тамплиеров и больше никогда не возвращался к тому месту, где он некогда таинственно исчез.

За все время, пока, подняв крышку драгоценной и несчастливой находки Юсуф-мурзы в ризнице Кириллово-Белозерского монастыря, Джованна де Борджиа вела свой рассказ о сокровищах Балкиды и Аль-Акса, князь Никита Романович ни разу не прервал ее. А Вите, с изумлением наблюдавшим за мелькающими на стенах ризницы цветными картинами, казалось, что он смотрит увлекательный сериал где-нибудь в одном из питерских кинотеатров. Правда, и у себя на прогрессивной Родине своей, он, пожалуй, такого бы не увидел. Даже за большие деньги.

— Совместив веру, любовь и вечность, тамплиеры научились хранить в каменьях души своих погибших воинов и вызывать их при надобности к жизни, — промолвила герцогиня Джованна и остановилась.

Длинные широкие лучи цвета спелого плода кофе, расплавленного масла миндаля и плывущего под прозрачной тощей лазуритовых вод коралла, расходящиеся от мистических камней, хранившихся в Ларце, стали постепенно угасать. Суховатый ветер пустыни, усталым странником блуждавший по ризнице, утих. Щекочущие нос и будоражащие дерзновенные мечтания ароматы мандарина, цветущих алых гардений и экзотических пачули развеялись. Снова стало темно.

Никита Романович поднял голову.

— Не знаю, может быть, и прав мой друг Ибрагим, сын Юсуфа, — произнес он. И голос его прозвучал как-то тяжело и тускло. — Утопить бы надо ларец этот в озере, чтобы он никому больше жизни не портил, да и дело с концом. Сколько бед он еще людям доставит! А ты останешься здесь, со мной. — В его обнесенных черными кругами усталости глазах мелькнула несмелая надежда. — Все забудется, Джованна. Все путем пойдет, я верю.

— Не выйдет так, Никита, — Джованна печально улыбнулась на его слова, и две глубокие горькие складки, видимые даже через остатки бальзамового покрытия на ее лице, словно ножом прорезали ее опавшие щеки, — забываешь ты, care mia, что не с живым человеком речь ведешь, а с тем, кто мертв давно уж, двадцать лет. Не пойдет все путем, о котором ты мечтаешь, — иным путем двинется, если не выполню я возложенный на меня Маршалом Laissage. И придется тебе не красотой моей наслаждаться на любовном ложе, а увидеть, как превращусь я на твоих глазах в прах и пыль, когда кончится действие тамплиерских заклинаний и отступятся рыцаря Храма от предавшего их братьев Командора, как отступились они в давнее время от бывшего Магистра де Ридфора. И придется тебе везти останки мои в Романью и класть их в пустующий до сей поры гроб мой рядом с покоящимися отцом моим и дедом. Вот и все, что будет, Никита. Увы. А за каменьями все равно придут. Рано или поздно. И станет тогда еще труднее и страшней, чем сейчас, поверь мне. Тысячи лет искали драгоценности эти хозяина себе, и нашли в лице рыцарского ордена. Сами они к хозяевам попросятся и из любой глубины восстанут. Никто не скроет их. Только несравнимо больше горя принесут они людям твоим и родственникам. Так что отдай сейчас, и живи спокойно долгие годы.

Никита молчал. То серело, то белело гневом от слов итальянской герцогини напряженное и мрачное лицо его. Наконец он вымолвил:

— Хорошо. Будь по-твоему. Но сама ты знаешь, государыня, что не мне сейчас ларец этот принадлежит. Коли бы был он мой, сразу же отдал бы — ступай, будь вольной, и пусть Господь Бог всевидящий станет тебе судьей. Но ларец — подарок царский. И дарован он великим князем Василием Московским Кирилловой обители в благодарность за молитвы братии о ниспослании государю наследника его, Иоанна.

— Каков наследник, таков и подарок за него, — усмехнулась дочь герцога де Борджиа, — не прогадал великий князь. В точку попал. Роскошен, да колюч больно.

— О том не тебе судить, — оборвал ее Никита, — ты нашу жизнь не строить прибыла, а разрушать. Так что уж тебе нашими заботами голову себе ломать? Ради спокойствия земли своей и народа здесь живущего, так и быть, ваше римское высочество, поговорю я с отцом Геласием о возвращении ларца. И никакой помощи в обуздании приспешников твоих, творящих разорение и скорбь на земле русской, я от тебя не приму. Сам расправлюсь с ними, не сомневайся уж. Так что решим вот как. — Никита пристально посмотрел Джо-ванне в лицо. — Ты с капитаном своим из ризницы не выходи. Не нужно, чтобы брат мой Григорий, да даже сам отец Геласий, или из белозерцев кто тебя видал. Не знаю я, что князю Алексею Петровичу потом сказывать буду о твоем исчезновении, но не нужно знать ему, что была ты здесь и кто ты есть на самом деле. И чтоб никто не проговорился после. Знать всю истину невеселую будем только мы, ты, я и капитан твой. А… — Никита осекся в изумлении, заметив, наконец, выступившего из темноты Растопченко: — А ты почему все еще здесь? — спросил со скрытым раздражением.

— Он меня дожидается, — вступилась за Витю Джованна, — и со мной уедет. Я доставлю его в родной край, к матери и любимой его. Без меня он никогда туда не доберется.

— Хитер ты, братец, я скажу, — с кривой улыбкой покачал головой князь Ухтомский. — Видать, не зря учил тебя уму-разуму царь-то твой, как звали его?

— Феликс Эдмундович, — буркнул себе под нос смущенный Витя.

— Вот-вот. То-то и оно. Феликс Эдмундович… — Никита глубоко вздохнул.

Топтавшийся за спиной Вити Гарсиа сделал попытку приблизиться к ларцу.

— Не подпускай его! — крикнула Вите Джованна.

— Сами уж поняли, что нечего ему там делать, — Витя решительно схватил де Армеса за руку. — Кокнемся здесь все разом от его игрушек.

Джованна молча протянула Никите небольшой сгусток египетского бальзама, тускло светившегося медью на ее ладони: