Моонзунд - Валентин Пикуль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На крейсерах волнения перешли в бурные взрывы патриотических ликований. Там кричали «ура России» – и даже качали офицеров. Они взлетали на матросских руках, с высоты палуб виделся им рейд, молчаливые остовы дредноутов, на которых офицеров никто не качал. Там их убивали, там штыками загоняли их в норы казематов.
Непенин сказал, растирая в ладонях лицо:
– Когда закончится эта галиматья?
К ночи уже вся эскадра примкнула к восстанию.
– Утром начнем подсчитывать убитых, – распорядился Непенин. – Попытаемся воздействовать на матросов, чтобы освободили офицеров из-под ареста. Неужели в Питере власть – голая фикция, неужели не могут нажать на флот? Вот Керенский… прислал! Филькину грамотку о доверии масс к моей особе… подтереться ею!
Всю ночь шла стрельба и гудели палубы от митингов.
Под утро вошел к комфлоту Ренгартен – серый, небритый.
– Вот последнее, что мы имеем, – сказал и вышел…
Непенин взял брошенную им квитанцию:
«Вся команда судов, потерявшая к Вам доверие, требует временного прекращения издания Ваших приказов и телефонограмм, которые будут только двоить и ухудшать создавшееся положение. У команды (эскадры) временно организуется Комитет, который и будет управлять впредь до установления полного порядка…»
В это утро комфлот встал над самым провалом пропасти.
Он заглянул в ее черноту и смрад, и ему стало плохо.
* * *Андрей Семенович Максимов, сидя под арестом на «Чайке», догадывался, что творится сейчас на эскадре. В любую минуту могла распахнуться дверь, оттуда выставится дуло винтовки – и грянет завершающий выстрел… Максимов в эту ночь – честнейше! – спрашивал у себя: «Правильно ли я жил? Был я виноват или не был виноват?»
Ну, вот. Кажется, за ним идут… Слышны шаги. Сочно бряцают по трапам винтовочные приклады. Значит, сейчас будут убивать. Адмирал встал. Подсобрался. Застегнут. Пальцами он поправил воротник. Что у него тут? Портсигар. Бумажник. Деньги. Все это уже стало чужим, далеким и ненужным… «Ну что ж!»
Взвизгнули дверные задрайки. Провернулись дог-болты. Резиновая прослойка, отсырев на море, громко чмокнула, будто целуя входящих, и станина двери с грохотом откатилась в сторону.
Высоко задрав ногу над комингсом, вошел… Павел Дыбенко.
На адмирала смотрел люто. В руке – наган. За пазухой – «смитт-вессон». На ремне – две бомбы. Офицерский кортик сбоку.
– Прошу, – сказал. – На митинг.
– С каких это пор митинги стали лобным местом?
– Балтийский флот оказал вам особое доверие…
– Что вы сказали? – спросил Максимов.
– Резолюция такая от эскадры, чтобы вы флотом командовали. Прошу на митинг, а потом… смещать Непенина станем!
На палубе «Чайки» было не протолкнуться – полно матросов, солдат, офицеров разных, которых Максимов и в глаза не видел.
– Это ваши избиратели, – сказал Дыбенко, размахивая наганом. – Дорогу адмиралу! Первому адмиралу революции… ура, ребята!
– Уррра-а! – захлестывало и другие корабли рейда.
Оркестры исполнили для бодрости «Янки дудль дэнди», потом рейд заполнило торжеством «Марсельезы». Андрей Семенович сделал под козырек, его прошибла слеза.
Дыбенко указал ему наганом, где встать:
– Говорите.
Адмиралу было сейчас не до слов, но он собрался с духом:
– Не вы ли арестовали меня? Вы… А теперь голосованием вознесли на высокий пост. Я надеюсь, что это не стихийный порыв, но обдуманное решение. Если я выбран народом, я – адмирал народа! – исполняю волю его. Я не злопамятен. Не сержусь, что мне скрутили руки и повели под арест… Дело свободы дороже всего. Я с вами. Был вчера. Есть сегодня. И буду завтра!
На автомобиле – под красным знаменем – его везли по городу. За спиною Максимова, принимая на себя приветствия толпы и грозя всем наганом, ехал мрачный, как сатана, Павел Дыбенко. Замкнул лицо в безулыбье, бескозырка – на ухо, бушлат нараспашку, грудью на мороз, а на ленточке Дыбенки – краткое «Ща», которое издали читалось всеми как «Ша!».
– Дорогу адмиралу! – покрикивал. – Эй ты, рыжий, задавим! Береги свою жизнь – еще пригодится.
* * *– Итак… – начал Максимов, всходя на «Кречет».
– Итак, – прервал его Непенин, – я уже обо всем извещен. Что ж, поздравляю вас, Андрей Семеныч… выдвинулись на революции!
– Стоит ли язвить, Адриан Иваныч?
– Я не язвлю. Вчера вас арестовали. Сегодня поставили комфлотом. Смотрите, как бы завтра они вас не повесили!
– Выборных не вешают, – круто вмешался Дыбенко.
Дыбенко вел себя в кают-компании «Кречета» как у себя дома – на военном транспорте «Ща». Цыганским глазом подмигнул вестовым:
– Эй, Вася или Петя, чайку бы мне с песком и булкой!
Из портсигара Ренгартена он угостил себя папироской:
– «Эклерчик»… На что дамские курите?
– Чтобы поберечь здоровье. В них меньше никотина.
Дыбенко через весь стол прикурил от зажигалки Довконта.
– Надо бы и мне, – сказал, – тоже о здоровье подумать…
Он резко повернулся к соперникам-адмиралам:
– Непенин – дела сдать! Максимов – дела принять!
Непенин подошел к нему со словами:
– Судя по хамству, с каким вы себя ведете, я имею честь наблюдать самого господина Дыбенко?
– Угадали. Но я – не хам. Я просто искренен…
Непенин отвернулся от матроса к Максимову.
– Меня не так-то легко свалить. Вот вам – читайте…
Максимов прочел и передал бумагу Дыбенко. Временное правительство предотвратило удар по Непенину – Гучков, на правах военного и морского министра, забирал комфлота к себе в канцелярию на должность помощника своего по морделам.
– Чисто сделано, – не удивился Дыбенко…
Временные правители гасили пожары на Балтике: увещевать Кронштадт ездил сам Гучков. Ревелем занимался Керенский, а теперь в Гельсингфорсе ждали двух делегатов сразу: кадета Родичева – от Думы и меньшевика Скобелева – от Совета. Офицеры ждали приезда их с нетерпением. Кому не втолкует кадет, того проймет до печенок социал-демократ. Убитых уже не вернешь, но взаперти под караулом еще сидели многие. Поезд с делегатами опаздывал. Флотская типография тысячами выпускала на эскадру стенограммы телеграфных переговоров матросов с Керенским. Офицерам было заявлено, что желательно видеть их на демонстрации с красными бантиками. Многие из них влились в манифестации. Одни – душевно, желая понять и осмыслить. Другие – из трусости, внутренне негодуя. Началось расслоение кают-компаний, и кадровые «спецаки» вдруг заговорили о политике, о тезисах, о партийных платформах. Было непривычно слышать от почтенных каперангов (даже резало слух), когда они заявляли о своей принадлежности к эсерам:
– Так уж случилось. Давно эсер. Немало рационального…
Теперь все ждали, что будет с Максимовым.
– Провалится, – говорили. – Разве можно на такие посты выбирать? Это сдуру ведь… пьяные все были!
– Говорят и хуже, будто на митинг затесались тогда германские агенты, одетые как матросы. За Максимова горло и драли!..
Наконец приехали в Гельсингфорс депутаты от столицы, чтобы утихомирить балтийские страсти. Офицеры с надеждой взирали на Родичева – тверской помещик, голова ясная, этот матросам салазки загнет. Но помощь к ним пришла неожиданно от… Совета: меньшевик Скобелев дал приказ, на какой не мог решиться сам Непенин:
– Матросов не распускать – пусть сидят на кораблях. И впредь до особого распоряжения никого на берег не увольнять.
«Вот – умно!» – записал в дневнике Ренгартен кратенько…
Последним убили командира эсминца «Меткий» старлейта фон Витта. За что убили? Никто не знал. Но стали арестовывать офицеров и на «Кречете». Когда их уводили, они держались хорошо:
– Мы надеемся, что последние. Скоро все образумится…
Максимов издал свой первый приказ. Осадное положение отменить. Орудия с улиц убрать. Стеньговые флаги спустить. Арестованных восстановить в прежних обязанностях. Приступить к обыденной службе. «Император Павел I», который вчера и начал восстание, вдруг заартачился, стал «писать» по эскадре, что прежние приказы Непенина были вполне разумны и впредь только Непенину павловцы и будут подчиняться… Непенин с улыбкой сказал Максимову:
– Андрей Семеныч, давайте я подпишу ваш приказ.
Подписались оба.
В середине дня Непенин собрался уходить. Надел шинель, обвязал шею легким белоснежным кашне. Долго ерзал в коридоре, натискивая на ботинки галоши.
– Лейтенант Бенклевский, сопроводите меня до вокзала…
Вместе с дежурным по штабу лейтенантом он пошел пешком. Снег хрустел под ногами. Светило солнце. Слегка подмораживало.
– Скоро весна, – со вздохом сказал Бенклевский.
– Будет и весна, – неохотно отозвался Непенин.
Флот у него отняли. Он уходил к Гучкову.
– И не жалею! – сказал Непенин с яростью. – Флот уже развален. Его можно сдавать на свалку. Корабли небоеспособны…
Они дошли до ворот порта. Группкой стояли матросы. А за воротами плотной стенкой сгрудилась толпа обывателей. Когда Непенин обходил гельсингфорсцев, раздались два выстрела – в спину!
