Были и небыли. Книга 2. Господа офицеры - Борис Васильев

Уложив Машу, Глафира Мартиановна бросилась к генералу Рихтеру: своим врачам она не доверяла. Рихтер немедленно разыскал самого Павла Федотыча. Старый доктор внимательно осмотрел больную, а выйдя из комнаты, сокрушенно развел руками:

— Тиф.

— Не отдам! — решительно объявила Глафира Мартиановна. — Пусть здесь лежит, сама за нею ходить буду.

— Ах, господи, господи! — в отчаянии крикнул Рихтер. — Ах, господи, мало мы жертв войне отдаем, так хоть солдатами. А тут — женщина, святая душа, ее-то, ее-то за что? — Он горестно покачал седой головой, вытер слезы, вздохнул. Сказал тихо: — Князь Насекин застрелился ночью. Глядите, чтоб Мария Ивановна о сем не узнала.

Кольцо плевненской блокады с каждым днем стягивалось все туже. Захватив опорные пункты турок на Софийском шоссе, Тотлебен обрек армию Османа-паши на голодный паек и столь непривычную для нее экономию боеприпасов. Русские копали день и ночь, постепенно приближаясь к турецким позициям. Это сковывало Османа-пашу, мешало маневрировать резервами, то есть вышибало из его рук ту козырную карту, с помощью которой он малой кровью отражал все предшествующие штурмы. Талантливому, и решительному турецкому полководцу отныне отводилась роль, противоречащая его характеру.

Вечером 27 ноября турки прекратили ружейный огонь против частей генерала Скобелева. Обеспокоенный тишиной, Михаил Дмитриевич выслал усиленные секреты. Через час один из секретов привел перебежчика, оказавшегося турецким барабанщиком.

— Осман-паша с рассветом уйдет из Плевена.

Скобелев тут же уведомил Тотлебена и Ганецкого, корпус которого прикрывал Софийское шоссе, и отправил охотников в турецкие траншеи. Охотники вернулись скорее, чем он предполагал: траншеи оказались пустыми.

Получив сообщение от Скобелева, Ганецкий выслал дозоры к Плевне со строгим приказом не открывать огня.

— Гренадеры встают быстро, а посему солдатам спать, — сказал он. — Тревогу играть по моей ракете, а отсюда следует, что господам офицерам придется бодрствовать.

Ночь на 28 ноября выдалась темной и холодной. Сторожевые посты и охотники-разведчики ничего не видели, но слышали нарастающий гул, шум шагов и скрип обозов; не сомкнувший всю ночь глаз Ганецкий получал донесения об этом через каждые полчаса.

— Видеть, видеть, а не слышать, — ворчал он. — Глаза надеж нее.

Предутренняя мгла долго не давала разведчикам рассмотреть что происходит возле переправ через реку Вид. А шум все нара стал и нарастал, и, когда наконец-таки утреннее серебристое марево стало таять, передовые посты увидели противника.

Рядом с каменным мостом через Вид турки за ночь успели на вести еще один — из тесно составленных повозок, покрытых досками и фашинами. По обоим мостам сплошным потоком шла пехота, выстраиваясь в боевой порядок на противоположном берегу. Не успевшие переправиться аскеры, артиллерия и обозы покрывали весь плевненский берег: Осман-паша бросал на прорыв всю свою армию.

— Слава тебе, господи! — торжественно перекрестился Ганецкий, получив донесение от постов. — Сигнал! И общая тревога!

В небо взвилась ракета. Не успела она разорваться, как по всей линии русских войск зарокотали барабаны. И тотчас же турецкие батареи открыли огонь. Бой начался; еще били барабаны, еще выстраивались колонны, а Ганецкий, пришпоривая коня, уже мчался к передовым траншеям, занятым сибирскими гренадерами.

— С праздником вас, Иван Степанович, — приветствовал старого генерала начальник штаба полковник Маныкин. — Противник стремится в бой, не закончив переправы.

— Кто это впереди, с биноклем? Усищи из-за щек торчат?

— Представитель главнокомандующего генерал Струков. Прибыл час назад.

— Что насмотрел, Струков? — спросил Ганецкий.

— Две особенности, Иван Степанович. Во-первых, турки не ведут ружейного огня, а во-вторых, машут развернутым знаменем. — Струков протянул бинокль: — Извольте взглянуть.

Ганецкий сдвинул на затылок фуражку лейб-гвардии Финляндского полка, которую надевал только в боях, и по-стариковски неторопливо взял бинокль. Приладив, долго всматривался в турецкие цепи, спешно развертывающиеся на заиндевелой низине.

— Что не стреляют, понятно: патронов мало, — сказал он, возвращая бинокль. — А знамя поглавнее. Оно зеленое, Струков, это — знамя пророка, и, значит, отступать они не будут. Ну что ж, тем лучше. Маныкин, передвинь Малороссийский полк, а резервы пока береги. Мне точно знать надобно, куда Осман рвется: к Софии или к Дунаю. Это тебе поручаю, Струков. Не упусти момент, куда их обозы заворачивать начнут.

— Они пошли в атаку! — крикнул Струков. — Да как стремительно. Черт возьми, молодцы турки!..

Аскеры с ружьями наперевес мчались через поле. Русские батареи открыли огонь, осыпая атакующих шрапнелью, но турецкие солдаты, закаленные штурмами и железной дисциплиной, сегодня не замечали ни пуль, ни снарядов. На месте убитых появлялись новые воины, зеленое знамя металось вдоль всего фронта; турки неудержимо рвались вперед.

Вслед за атакующими на рыжем жеребце ехал всадник в черном. Когда аскеры, добежав до первой линии траншей, ворвались в нее, он придержал коня, мановением руки посылая в атаку новые таборы.

Свежие таборы турок накатывались на первую траншею, где шла ожесточенная рукопашная. Большая часть сибиряков легла в этом бою, выиграв несколько драгоценных минут. Завладев траншеей, турки без малейшей передышки ринулись на вторую линию. Подоспел Малороссийский полк. Гренадеры с ходу бросились в бой, помогая изнемогавшим сибирякам; все смешалось во второй линии — сибиряки, турки, украинцы, лязг оружия и рев сотен глоток.

— Прикажете поторопить резервы? — нервничая, спросил Маныкин.

— В третьей линии задержим: там — архангелогородцы с вологодцами, у них с турками особые счеты, — спокойно сказал Ганецкий. — Впрочем, для солдатской уверенности прикажите Лашкареву стать позади третьей линии. А резервы придержите: я еще не понял, куда рвется Осман-паша.

Яростного порыва турок хватило, чтобы выдержать рукопашную и взломать вторую линию, но силы их уже были подорваны. Вырвавшись из траншей на предполье третьей линии, они бежали тяжело и медленно. Заметив это, опытный генерал-майор Рыкачев приказал своим архангелогородцам и вологодцам открыть залповый огонь. Встреченные залпами уже выдохшиеся аскеры залегли, ожидая помощи из глубины, откуда по обоим мостам все еще переправлялись войска и артиллерия. В штурме наступило некоторое затишье, пользуясь которым Лашкарев развернул позади третьей линии своих спешенных кавалеристов.

— Турецкие обозы и артиллерия смещаются к левому флангу! — неожиданно крикнул генерал Струков.

— Вот куда он рвется: к Дунаю, — спокойствие вдруг оставило Ганецкого. — Фанагорийцев и астраханцев на левый фланг! Бегом!

Ординарцы помчались к полкам, но старый генерал уже не мог ждать. Теперь, когда Осман-паша наконец-таки открыл свои карты, когда выяснилось, что отчаянный натиск на центр был всего лишь отвлекающим маневром, Иван Степанович отчетливо понял бой. Следовало перекрыть дорогу к Дунаю, встретить Османа-пашу контрударом свежих частей, окружить в низине и — добить. Все решала быстрота, и Ганецкий, вскочив на коня, помчался навстречу подходившим резервам.

— Молодцы, фанагорийцы! — срывая голос, прокричал он. — Вот так и в атаку, с ходу, с бега! Помните, чье имя вы носите, ребята!

Фанагорийцы, не перестраиваясь, с марша ударили в штыки. Завязалась рукопашная, увидев которую Рыкачев бросил вперед свои, испытанные в двух плевненских штурмах полки. Вологодцы и архангелогородцы смяли турок, на их плечах ворвались сначала во вторую, а затем и в первую траншеи. Офицеры Сибирского и Малороссийского полков, спешно собрав уцелевших гренадеров, неожиданно ударили во фланг турецким резервам. Турки смешались, дрогнули, но не побежали, а отошли в относительном порядке. Рукопашные схватки кончились: начинался затяжной огневой бой. Выдвинув вперед стрелков и развернув артиллерию, Осман-паша под их прикрытием собирал новый кулак. На рыжем скакуне — личном подарке султана — турецкий полководец метался по фронту, приводя в порядок свои войска. Его черную фигуру все время видели наблюдавшие за боем офицеры штаба.

В начале двенадцатого часа фигура грозного турецкого командующего пропала из глаз наблюдателей, скрытая густым снарядным разрывом. Не оказалось Османа-наши и тогда, когда рассеялся дым. И еще никто не успел высказать какого бы то ни было предположения, как турецкий огонь резко стал ослабевать, а стройные колонны изготовившихся к бою аскеров забеспокоились, задвигались…

— Неужели Осман-паша погиб? — растерянно спросил полковник Маныкин. — Турки подаются назад… Турки бегут, Иван Степанович, бегут!