Как государство богатеет… Путеводитель по исторической социологии - Дмитрий Яковлевич Травин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не меньшее значение, чем раскол элит, имела та широкая поддержка, которую русская интеллигенция оказала балтийским народам в их стремлении к свободе. Если бы русские демократы на манер демократов революционных времен начала ХХ века хотели бы лишь к словам «единая и неделимая Россия» добавить слово «демократическая», до сих пор на карте Европы не было бы ни Эстонии, ни Латвии, ни Литвы. Ненасильственный протест оказался важен именно потому, что это был, в первую очередь, русский ненасильственный протест. А он уже сформировал возможность для демократизации как в Балтии, так и в других регионах СССР.
Ну и конечно, огромное значение для демократизации имела принадлежность балтийских народов к европейской культуре, или, точнее, их самоидентификация как европейцев. Протесты тогда имели место в разных местах Советского Союза, однако результаты получились совсем разные. Эстонскую, украинскую и российскую демократии даже трудно сегодня именовать одним словом: настолько они различны.
В общем, если мы будем надеяться, что какая-нибудь новая революция произойдет благодаря низовому протесту и не станем обращать внимание на другие условия, ждать перемен придется до «второго пришествия».
Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным
Продолжим, однако, читать Джина Шарпа. Далее он отмечает, что сторонникам перемен необходимы стратегический план, а также бдительность, упорный труд и твердая дисциплина в борьбе за свои цели [Шарп 2012: 75]. Подобные советы может давать любой человек, не изучавший опыта ненасильственных революций и не имеющий за спиной исследовательского института. Это все равно что говорить: «Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным».
Почему в одних условиях протестующие упорно выходят на протест раз за разом, а в других – людям надоедает собираться на митинги после двух-трех ходок? Что может дисциплинировать большую толпу и заставить подчиняться общей стратегии? Да и к стратегии есть вопросы. В чем состоял мудрый стратегический план Ленина, который чуть ли не два десятилетия ждал начала мировой войны без всякого прогресса для своей партии и лишь на фоне военных катаклизмов сумел добиться успеха? Увы, Шарп вряд ли ответит на эти вопросы, потому что предлагает в своей книге лишь теоретические банальности без анализа сложных исторических примеров.
Еще один совет Шарпа состоит в том, что следует опасаться переговоров с диктаторами, поскольку они могут заболтать и притормозить протест [Там же: 19–23]. Однако опыт стран Центральной и Восточной Европы, на который автор ссылается, показывает нам иное. Уже польский «круглый стол», с которого, собственно, и началась демократизация, наводит на мысль, что Шарп не понимает важных вещей. А ведь в той или иной форме переговоры с властями велись в разных странах.
Трудно придумать более вредный совет, чем говорить о вреде переговоров с диктаторами. Диктаторы чаще садятся за стол переговоров не потому, что хотят заболтать протест, а потому, что вынуждены идти на уступки. В частности, им бывает выгодно пойти на демократизацию, чтобы победившая революция их потом не подвергла репрессиям. Если у представителей старого режима при демократизации сохраняются политические права, то затем они могут выигрывать выборы и вновь возвращаться к власти, но уже демократическим путем. Такой вариант выгоден всему обществу, поскольку именно он обеспечивает ненасильственность.
Думается, надо не пугать желающих перемен людей переговорами, а советовать протестующим при любой возможности идти на «круглые столы», стремясь к достижению компромисса. Своевременно проведенные переговоры – важнейшая причина того, почему бархатные революции 1989 года стали именно бархатными.
Притча про обезьян
Но самая главная ошибка Джина Шарпа содержится в его притче про победу обезьян над эксплуатировавшим их стариком [Там же: 24–25]. В этой притче «трудящиеся» вдруг сразу понимают суть эксплуатации и все вместе решаются на протест. В реальной жизни такого никогда не бывает. Сегодняшняя Россия наглядно демонстрирует, что общество состоит из большого числа очень разных групп. У каждой из них есть свои интересы. И поэтому каждая группа в разное время и по разным причинам приходит к протесту (а многие вообще не приходят). Поэтому надежда на то, что все всё поймут разом после хорошего разъяснения, является по-детски наивной. Такие надежды может пробуждать разве что человек, который сам не жил в авторитарной стране и не пытался беседовать там с разными людьми. А ведь практически все свои ключевые советы Шарп основывает на том, что люди вдруг всё поймут и выйдут на массовый протест в таком количестве, при котором диктатура задрожит.
Впрочем, вряд ли Джин Шарп действительно был столь наивен, когда писал свою поверхностную работу. Скорее всего, он понимал сложность протестного движения. Об этом можно судить по отдельным фразам его текста. Беда в том, что маленькая книжка очень плохо написана и не акцентирует внимание на по-настоящему важных вещах, создавая множество иллюзий. Таковы стандартные проблемы большого числа книг, рассчитанных не на вдумчивого читателя, способного хотя бы на неделю-другую погрузиться в изучение сложных процессов, а на активиста, не привыкшего читать и способного сосредоточивать свое внимание на каком-то тексте лишь в течение двух-трех часов. Широким массам для активных действий всегда нужно что-то вроде «Манифеста Коммунистической партии», написанного в середине XIX века Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом, или «От диктатуры – к демократии», подготовленной в наше время Джином Шарпом. А ту литературу, которая действительно помогает понять, как реально происходят преобразования в обществе, ученые читают обычно в своем узком кругу.
Более того, книги, подобные той, которую написал Шарп, скорее, дискредитируют массовый протест, поскольку излюбленным занятием разного рода пропагандистов, нанятых представителями власти, становятся рассуждения о том, что революции делаются, мол, по методичкам, присланным из-за рубежа. И поскольку люди, на которых такая пропаганда рассчитана, сами ничего не читают, они думают, будто и впрямь наши проблемы состоят не в том, что народ плохо живет и потому протестует, а в том, что лидеров протеста купила «мировая закулиса».
Ненасильственное сопротивление диктатурам действительно необходимо. В этом Джин Шарп прав. Многие серьезные авторы (см., например, анализ теории Чарльза Тилли в этой главе) показывают, что в долгосрочном периоде без борьбы за свободу эта самая свобода появиться не может. Однако сама книжка Шарпа способна вызвать лишь разочарование, когда люди быстро столкнутся с тем, что организовать ненасильственное сопротивление во многих условиях практически невозможно.
В истории человечества было не так уж много революций (в сравнении, скажем, с войнами). Тем более ненасильственных. И это потому, что революции возможны только при совпадении целого ряда обстоятельств. Изучать объективные условия, при которых это совпадение происходит, гораздо полезнее, чем читать «методички» по организации протеста, где имеется лишь голая схема и толком не отделяются Ливия от Боливии, Словения от Словакии и Латвия от Литвы.
Историческое счетоводство
Как Вальтер Шайдель просчитал жизнь человечества давних веков
А что происходит после революций? Удается ли им хоть в какой-то степени изменить общество? Именно общество, а не только политический истеблишмент, который, естественно, обновляется после любой серьезной встряски. О политических изменениях в той или иной стране после той или иной революции написаны тысячи книг. Но есть ли исследования, выполненные в историко-социологическом ключе? Естественно, есть. Вопрос о последствиях революций, войн, распадов государства и пандемий интересовал, в частности, австрийского историка Вальтера Шайделя, написавшего книгу «Великий уравнитель. Насилие и история неравенства от каменного века до XXI столетия» (М.: АСТ, 2019).
Четыре всадника уравнивания
Главный вывод приводится уже на первых страницах. Автор полагает, что в нормальной ситуации, когда экономика имеет возможность спокойно развиваться, обычно усиливается неравенство. Но бывают ситуации, когда процессы экономического развития и усиления неравенства разворачиваются вспять. «На протяжении записанной истории наиболее основательное уравнивание неизменно становилось следствием самых мощных потрясений, среди которых можно выделить четыре основных категории: война с массовой мобилизацией, трансформационные революции, распад государства и летальные пандемии. Я называю эти разновидности бедствий Четырьмя всадниками уравнивания», – делает
