"Мессершмитты" над Сицилией. - Йоханнес Штейнхоф

Во время полетов к Сталинграду мы привыкли держаться низко над дорогой — или, вернее, над колеей через степь, по которой продвигались наши войска, и пехотинцы всякий раз, когда видели нас, были вне себя от радости и неистово нам махали. Тогда было лето, и передовые танки вздымали в воздух большие облака пыли.

Позже мы начали поддерживать сражение за город, сопровождая «Штуки» и бомбардировщики «Не-111».

Никогда до этого мы так хорошо не охотились, как тогда, поскольку русские бросили все истребители, которыми обладали, чтобы защитить свои войска от наводивших страх «Штук». Мы отмечали победу за победой на наших килях и были чрезвычайно довольны собой.

Вскоре характер наших действий изменился. Вместо бомбардировщиков и «Штук» мы теперь сопровождали транспортные самолеты, которым приходилось преодолевать большое расстояние над вражеской территорией, чтобы достигнуть точки назначения. Окруженная армия организовала в котле аэродромы для приема снаряжения. На Восточном фронте не было ничего необычного в том, что большое соединение окружено врагом, и никто не казался чрезмерно обеспокоенным этим. К таковым относились и мы, хотя, однако, могли видеть развитие ситуации в целом, ежедневно вычисляя по нашим картам число километров, которые необходимо пролететь. Тревожным аспектом было постоянно увеличивающееся расстояние между нашей линией фронта и Сталинградским котлом. Мы тратили все больше и больше времени, сопровождая старые транспортные «юнкерсы», — работа, которая действовала на нас угнетающе. Потери «юнкерсов» были еще тяжелее, чем здесь, на Средиземноморье, перед тем как мы капитулировали в Тунисе. Тяжело груженные «юнкерсы» не могли подниматься выше 3000 метров — идеальная высота для зенитных пушек среднего калибра, которых русские имели целые бригады. Любое отклонение от курса не допускалось прежде всего коротким радиусом действия наших истребителей, а также постоянно расширяющимся промежутком между точками взлета «юнкерсов» и взлетно-посадочной полосой Питомник к западу от Сталинграда. Следовательно, в течение всего времени полета над вражеской территорией они должны были идти вдоль настоящей аллеи из зенитного огня. Мы, конечно, были способны отсечь русские истребители, но ничего не могли сделать, чтобы защитить наших подопечных от огня с земли.

Когда начал падать первый снег, мы перебазировались в степи Калмыкии, чтобы участвовать в попытке прорыва к Сталинграду. Теперь до Питомника было очень далеко, и мы не могли больше сопровождать «юнкерсы», «хейнкели» и «дорнье», которым под прикрытием ночи приходилось летать собственными окольными путями. Каждый раз, пролетая над пересохшими оврагами около Сталинграда, я мог видеть серые шинели немецких солдат, тысячами скапливавшихся в тех гиблых местах.

Многие из моего окружения видели приближавшуюся катастрофу, особенно когда наступила зима и армия осталась без защиты перед ледяными снежными бурями. Было легко увидеть, что запасы амуниции и снаряжения тают, но как они могли противоречить заявлению рейхсмаршала: «Люфтваффе, мой фюрер, возьмет ответственность за снабжение 6-й армии в Сталинграде»?

Пилот мог наблюдать за развитием сражения в каждой его стадии, словно в ящике с песком для учебных занятий. Каждое утро, когда выполнял первый вылет над территорией, он видел изменения, которые произошли на фронте, и мог оценить, что наземные войска могли или не могли сделать, какие у них перспективы для атаки или обороны. За годы опыта на различных фронтах он приобретал натренированный глаз. Мы знали больше людей на земле об огромных расстояниях, на которых мы действовали, возможно, потому, что представляли реальные их размеры, которые нам ежедневно приходилось вычислять. Однажды мы поняли, что нас поглощает безграничное пространство этой степи. Мы прибывали в какую-то точку пространства, в место без названия, куда наш «юнкерс» доставил наших механиков и откуда снова взлетал, чтобы вернуться с бочками топлива. И это место становилось передовой взлетно-посадочной площадкой и приобретало имя: Гигант, например, или Гумрак, или что-то совершенно непроизносимое.

К этому времени «юнкерсы» уже не могли садиться в котле, так что продовольствие сбрасывалось с воздуха. Когда мешки содержали сухари в белых картонных коробках, они фактически ничего не весили, а однажды были даже доставлены рождественские кондитерские изделия — это были подарки из дома.

Незадолго до Рождества мощный клин, состоящий из пехоты и бронетанковой техники, начал продвигаться по обеим сторонам железной дороги, пересекающей калмыцкие степи через Котельниково и Зимовники, пытаясь достичь окруженной армии. Мы оптимистически оценивали происходящее и находились в воздухе с рассвета до наступления темноты. Я редко участвовал в боях, которые так бы эмоционально переживал. Мы были на постоянной радиосвязи с 6-й армией и слушали сообщения, которые она передавала, чтобы содействовать операции по деблокированию. Они часто оказывали большую помощь, поскольку русские военно-воздушные силы сконцентрировали все свои усилия в этом жизненно важном месте и всякий раз, когда могли, выполняли штурмовые атаки или сбрасывали бомбы, причиняя тяжелые потери.

Типичное сообщение было таково: «Говорит отделение связи на элеваторе — стая истребителей и бомбардировщиков над Питомником». А вечером мы могли услышать: «До завтрашнего утра. Пожалуйста, возвращайтесь снова».

16 декабря Красная армия прорвала итальянские и румынские позиции на Дону. 6-я танковая дивизия — авангард деблокировочных сил — остановилась. Атаки на земле были прекращены, и операция «Зимний шторм», с которой мы связывали такие большие надежды, ничего не принесла. Вечером того же дня, летя в северном направлении вдоль железнодорожной линии, я заметил длинную колонну танков, окрашенных в белый цвет, на которых сидели солдаты в белых меховых куртках. Я опустился пониже, чтобы идентифицировать их, и неожиданно был встречен мощным градом пулеметного огня. К своему ужасу я понял, что это русские танки и что они на высокой скорости двигались на юг, в направлении нашего аэродрома в степи.

Я дважды атаковал их, израсходовав весь боекомплект, и запросил по радио помощь. Мы сделали все, что смогли, но, я полагаю, едва ли произвели впечатление на те танки «Т-34».

Пока атаковали их, мы могли слышать в наших наушниках голос связиста на элеваторе, который с короткими промежутками и почти шепотом повторял: «Говорит элеватор Сталинграда. Вы слышите меня? Пожалуйста, ответьте». Но никто не отвечал ему. Той же самой ночью мы поспешно перелетели на передовую взлетно-посадочную площадку, расположенную южнее.