От СССР к России. История неоконченного кризиса. 1964-1994 - Джузеппе Боффа

Может быть, по этим причинам и потому, что его обуревали заботы, от которых он не мог отделаться, Горбачев в течение длительного времени колебался, ехать ли ему в Осло за наградой. На церемонии вручения премии в июне 1991 года он произнес речь, где еще раз продемонстрировал высоту своих стремлений, благородство целей и глобальность проектов, которыми он руководствовался на своем, полном риска, пути. Эта речь может считаться сегодня его духовным завещанием и лебединой песней. В ней прозвучали тревожные, пророческие ноты. Защита перестройки была эмоциональной, хотя сопровождалась описанием критической ситуации, в которой она находилась. Советская печать, та самая, что недавно получила свободу от Горбачева, не опубликовала об этой речи ни единой строчки[60]. /203/

Война в Персидском заливе

В один из наиболее тревожных моментов 1990 года убедительно подтвердилось, что политика Горбачева включала широкое международное сотрудничество СССР, в том числе и с теми, кто до последних лет считался его противником. 2 августа Ирак, возглавляемый диктатором Саддамом Хусейном, совершил нападение на соседний Кувейт и за несколько дней аннексировал его. Ирак не впервые совершал такого рода действия. Десятью годами ранее он напал на Иран, рассчитывая застигнуть его врасплох, надеясь, что он ослаблен хомейнистской революцией, однако просчитался и натолкнулся на сильное сопротивление. Последовала восьмилетняя война, которую Ирак мог и проиграть, если бы не получил помощь со стороны тех, кому не нравился исламский фундаментализм Ирана.

Теперь Ирак вновь брался за прежнее, но уже в другом направлении. Для СССР вопрос осложнялся тем, что Ирак был его союзником в холодной войне. Его армия была оснащена оружием советского производства и функционировала так же, как и экономика, с помощью специалистов из Москвы. Их там находилось около 8 тыс., как военных, так и гражданских. За экспортные поставки Ираку СССР получал нефть и внушительные суммы в твердой валюте[61]. Очевидно поэтому Хусейн рассчитывал если не на поддержку, то по крайней мере на благожелательный нейтралитет Москвы.

Агрессия Ирака по времени совпала с завершением переговоров по объединению Германии и с достижением важных договоренностей по сокращению как ядерных, так и обычных вооружений. Горбачев и Шеварднадзе сразу поняли, что одобрение ими агрессии сделало бы бесполезными эти достижения проводимой ими внешней политики, за которые пришлось заплатить высокую цену. Если другие кризисы, в том числе тяжелые международные кризисы прошлого, могли интерпретироваться по-разному, то случай с Ираком был практически хрестоматийным примером агрессии, одним из тех, по которым Устав ООН без тени сомнения предусматривает применение коллективных санкций, а если потребуется, то и силы. Укрепление ООН Горбачев считал одной из основ своей программы; он не мог дать задний ход в тот момент, когда надо было от слов переходить к делу.

Ни он, ни министр иностранных дел на попятную не пошли. Из воспоминаний их сотрудников известно, что они даже не колебались. В телефонном разговоре с Бушем Горбачев подтвердил, что, по его мнению, речь идет о непростительной агрессии. Эту же точку зрения высказал Шеварднадзе своему американскому коллеге Бейкеру, который сделал специальную остановку в Москве по пути из Монголии[62]. Согласие между СССР и США предопределило дальнейший ход событий. Совет Безопасности ООН одобрил энергичные /204/ резолюции, предусматривающие строгое наказание Ирака в случае, если он не покинет Кувейт. Буш попросил Горбачева о специальной встрече. Советский руководитель предложил в качестве варианта Хельсинки. Здесь состоялась очередная «встреча в верхах», посвященная исключительно положению на Ближнем Востоке, где обе стороны подтвердили прежние договоренности.

Сохранить согласие с США было главной заботой Горбачева в течение всего кризиса. Он преследовал эту цель с начала и до конца и добился своего. Однако при этом он не шел на поводу у Вашингтона, пытаясь, напротив, влиять на его поведение. У него никогда не было сомнений относительно необходимости безусловного вывода иракских войск, но он не пожалел усилий, чтобы это произошло, не унижая Ирака. В диалоге с Саддамом Хусейном иногда было необходимо прибегать к языку угроз: только так удалось добиться, чтобы советские специалисты в Ираке смогли вернуться на родину, не подвергаясь риску из-за возможных военных операций. В целом Горбачев пытался избежать применения силы и ни на день не прерывал контактов с правительством Багдада. Он снова рассчитывал на свою способность убеждать. Для него было ясно, что без вывода своих войск Ирак подвергнется жестокому наказанию. Однако ему не удалось переубедить своего иракского собеседника, который предпочел, чтобы на страну легли тяжелые последствия его отказа вывести войска[63].

Одновременно Горбачев, лояльно оказывая свою поддержку Бушу, старался убедить его не прибегать к использованию оружия, попытаться другими методами давления достичь желаемого результата и заставить Хусейна изменить свое решение. Горбачеву снова не удалось добиться успеха, хотя его усилия получили поддержку во многих странах Западной Европы. Мы пока не располагаем достоверными данными из американских источников, чтобы судить о том, были ли руководители США с самого начала настроены задействовать свою мощную военную машину, созданную в сжатые сроки у границ с Кувейтом, или же, наоборот, позже приняли решение о наступлении. Многие сотрудники Горбачева сразу же посчитали, что действительности отвечал первый вариант[64]. Но президент СССР настаивал на своем и в период неопределенности американской позиции, и когда они начали бомбардировки с воздуха, и когда они решили привести в действие сухопутные силы. Еще накануне принятия последнего решения, 23 февраля 1991 г., Горбачев целый день провел у телефона, беседуя со всеми главными политическими деятелями мира и уговаривая их отложить операцию[65]. Но тщетно.

Однако с большим успехом Горбачев добился другой цели. Его позиция имела решающее значение для формирования согласия между частью стран арабского мира, выступавших против иракской /205/ агрессии. Туда вошли государства, на политику которых СССР сохранил свое влияние. Горбачев еще на хельсинкской встрече пытался убедить Буша пообещать, что, как только с агрессией будет покончено, будет созвана международная конференция для решения палестинской проблемы. Хусейн, выставляющий себя поборником интересов палестинцев, оказался бы таким образом в еще большей изоляции. Американский президент не согласился с этим предложением, опасаясь, что Хусейн мог бы присвоить себе заслугу в таком повороте американской политики. С 70-х годов США неоднократно отвергали предложение о созыве такого рода конференции[66]. Но когда война в Заливе закончилась, идея Горбачева возобладала. Конференция начала свою работу в апреле того же года в Мадриде. Но для Горбачева, который с полным основанием мог бы считаться одним из ее главных инициаторов, было уже слишком поздно.

Проводимая им политика в связи с кризисом в Заливе была подвергнута критике на родине. Но обвинения выдвигались главным образом со стороны наиболее экстремистски настроенных националистических противников Горбачева. И наоборот, со стороны военных кругов если и оказывалось давление, то весьма незначительное[67]. Война в Заливе сказалась на глубоком кризисе доверия, возникшего с развитием событий в Германии и Европе в целом. С постепенным исчезновением точек соприкосновения внешняя политика превратилась в арену открытого противостояния. Война в Заливе определенно не внесла успокоения, хотя и не затронула наиболее чувствительные струны общественного мнения. В самый разгар кризиса Горбачев вдобавок лишился одной из своих надежных опор. 20 декабря 1990 г. Шеварднадзе подал в отставку с поста министра иностранных дел. Он находился под огнем беспощадной критики. На него еще больше, чем на Горбачева, возлагали вину за то, что произошло в Европе. Шеварднадзе не устоял перед безжалостными атаками. Позже он писал, что прежде, чем решиться на этот шаг, он целый год раздумывал. Горбачев, считавший его «настоящим другом», пытался в течение месяца уговорить министра не уходить. Шеварднадзе потом рассказывал, что чувствовал себя недостаточно защищенным перед лицом своих врагов, хотя имел право рассчитывать на это, так как их целью был Горбачев, и не в меньшей степени, чем он сам. Критики Шеварднадзе приписали его отставку оппортунистическим расчетам. Конечно, Горбачев расценил такое решение как удар в спину, почти как измену в момент серьезнейшей опасности. «Я хотел бы проявить понимание этого его шага, — писал он Бушу, — но в любом случае не могу его одобрить»[68]. В своем заявлении Шеварднадзе говорил о нависшей над страной угрозе авторитаризма и сокрушался по поводу слабости демократического фронта. Это были слова человека, чувствовавшего себя в изоляции. Он сдался, доведенный до /206/ крайности обоснованным беспокойством по поводу нестабильности в самом Советском Союзе[69].