Затворник - Сергей Волков

— Тебе чего надо? — крикнул он.

— Ничего мне не надо — насмешливо ответила девушка. — Просто, поздороваться захотелось.

— Ну здравствуй…

— «Ну здравствуй» — передразнила Пилу незнакомка В полумраке лестничного проема парень не мог ее толком разглядеть, но голос был молодой, звонкий и веселый — Здорово, если не шутишь, Пила-горюченец.

— А ты откуда меня знаешь?

— Кто ж тебя не знает! — засмеялась в ответ девушка — Уже весь Струг только и говорит, какой к нам герой приехал!

— Да никакой я не герой… — пробурчал Пила.

— Ох ты, скромный какой, вы поглядите на него, люди добрые!

— А ты кто сама?

— Я кто? Живу я тут, вот я кто.

— В людских, что ли, живешь? — спросил Пила. На втором ярусе хоромины, где разместили дружину Смирнонрава, обычно жили княжеские отроки, на третьем — прислуга.

— В людских, да не как все. — сказала девушка — У нас тут особые покои, не хуже боярских! Нам княжеские холопы самим прислуживают!

— Понятно. Слушай, ну мне идти надо, князь звал.

— Ух, важный какой! — рассмеялась наверху собеседница — Князь его звал, да наверное, еще сам лично позвал. Ну иди, Пила-горюченец, иди до князя!

— Ладно, пойду…

«Интересно, какая она из себя? По голосу кажется, что красивая» — подумал почему-то Пила, когда выходил из хоромины.

На дворе слуги уже выводили оседланных коней из конюшен — и Рассветнику с товарищами, и Смирнонраву. Подвели коней и для Стройны — к самому княжескому терему. Приехал Волкодав, собирались большие бояре.

— А что стряслось-то? — спросил Коршун.

— На восходной стороне к воротам приехали люди, которые уходили с князем в поход. — сказал Рассветник — Княгиня велела таких, без особого разрешения в город не пускать, а сейчас сама поедет допрашивать.

— Всего-то делов? — удивился Коршун — Какая нужда княгине к ним ехать? Нужно допросить — так самих бы сюда привели, здесь бы и допросили.

— Значит, есть нужда, раз сама едет, да еще и нам всем сказала при этом быть.

Собравшись, князь и княгиня — деверь и невестка, поехали со Струга по длинному мосту на восходную часть города. С ними вместе скакали еще дюжина бояр и слуг.

У ворот, где задержали беглецов, их дожидался Мореход. Тут же успела собраться немалая толпа народа, и прибывали еще и еще. Все торопились взглянуть на чудом спасшихся и узнать наконец толком, что и как случилось с войском, с ушедшими в поход мужьями, отцами и братьями.

Для княгини перед воротами отчистили от людей пятачок, обхватов в десять.

— Сколько их там? — спросила Стройна Морехода.

— Шестеро, государыня!

— Хорошо. Один пусть спешится и заходит.

Через приоткрытые ворота прошел человек. Едва взглянув на него, Пила ужаснулся — так зияла пустота в глазах этого дрожащего, осунувшегося людского подобия! Какая черная колдовская сила смогла так изувечить человека! Бедняга едва переставлял дрожащие ноги и смотрел по сторонам диким рассеянным взглядом. Челюсть его ходила в стороны, словно он бормотал про себя что-то, руки тряслись и беспокойно растирали и царапали одна другую. Пройдя пять или шесть шаркающих шагов, он остановился, озираясь на собравшийся народ. Все молчали.

Вдруг взгляд бедняги уставился на Стройну. Человек мгновение посмотрел в глаза княгине, а потом вдруг разрыдался, осел с воплем наземь и ударил челом.

— Княгиня… — стонал он, валяясь в пыли.

— Не бойся. — сказала княгиня — встань, и говори, что видел.

Человек поднял голову, и чуть выпрямился, но с колен не встал.

— Светлая княгиня! Светлая… — бормотал он.

— Говори толком! Кто ты, откуда? — велела Стройна.

— Злыдни, светлая княгиня! — закричал беглец, глаза его снова наполнились слезами — Огнем дышали в лицо… в глаза как ледяными иглами, на лету прямо мне в глаза… на кого только посмотрят — тот сразу каменеет! Все погибли… Нельзя с ними биться! Нету сил… Небо на землю уронили… на нас… молниями сыпали… ыкунов без числа со всех сторон… Нет такой силы… Не справиться…

— Нет, говоришь? — спросила Стройна — Подойди-ка ближе. Мореход, помоги ему!

Мореход поднял с земли дрожащего боярина и подвел к Стройне. Княгиня с седла схватила бедолагу за бороду, и пристально посмотрела в его лицо. Беглец глядел княгине в глаза, и ничего больше не кричал, лишь громко всхлипывал.

— Значит, злыдень тебе огнем в лицо дышал, так говоришь? — спросила княгиня злобно — Что ж ты не обгорел нисколько?! Я на твоей роже трусливой ни одного ожога не вижу, и борода целая! Или ты неопалимый!? Говоришь, превращали в камень взглядом? Что-то резво ты бегаешь на каменных ногах, раз из каильской степи здесь очутился!

— Светлая… Светлая… — скулил несчастный. Оставив в кулаке Стройны клок бороды, он снова рухнул на колени, руками ухватился за стремя. Княгиня отпихнула его каблуком.

— Пес трусливый! Тебя пустыми мороками напугали, чтобы ты здесь других пугал! Позор земли! Мореход! Задери на него рубаху, да отсчитай плетей побольше — и в яму к остальным! Пусть остудит голову, тогда, глядишь, и расскажет все толком!

Мореход подошел к лежащему под конем человеку, и хорошенько поддал ему под ребра ногой.

— Вставай, щучий сын! Вставай, падаль! Эй, отроки! А ну растянуть его!

Бояре подняли беглеца из пыли — он не сопротивлялся, не просил пощады, только трясся, скулил, и лил ручьями слезы. Мигом его подвесили за руки к воротам, разорвали рубаху. Мореход закатал рукава, тут же слуги принесли и подали воеводе треххвостую плетку.

— Государыня-а-а-а-а… — вопил привязанный.

Свистнула в воздухе плетка, и со звонким хлопком пересекла голую спину. Плач бедолаги в миг переменился на пронзительный поросячий визг… Баба рядом с Пилой охнула и закрыла руками лицо.

Мореход «отсчитывал» удар за ударом. Спина боярина-беглеца покрывалась разрезами, глубокими как от ножей, превращалась в нарубку для мясного пирога. Несчастный уже не кричал. При каждом хлопке плети из его горла выдавливался лишь стон, слабее раз от раза. Казалось, что дух по частям покидает тело…

— Сколько ж можно… — всхлипнула женщина — Бедный…

Пила смотрел спокойно. Не беднягу, безумного от страха, полосовал сейчас Мореход на виду у города, нет! Ударами плети он бил и изгонял из города Страх. Это знал наместник восточной окраины, знала княгиня, понял и Пила. Человек, что был привязан к воротам, и другие подобные ему, бежали в город, полные страха, и несли его с собой. Несли внутри себя, точно болезнь, грозя заразить и погубить всех. Для Стройны признать сейчас беглеца невинным — значило объявить во всеуслышание о нечеловеческом могуществе врага, и допустить страх в город, посеять его и дать разрастись. Но осудить и наказать — значило объяснить все трусостью малодушного, который, спасая свою шкуру, бежал из боя и бросил товарищей на смерть. Беглец не был ни в чем виноват, но жестоко с ним обойтись было необходимо.