Минная гавань - Юрий Александрович Баранов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ирина поджидала сына у трапа. С заплаканным лицом, бледная, большеглазая, она чем-то напоминала испуганную птицу. Буторин что-то говорил ей, стараясь успокоить.
На Ледорубова Ирина даже не взглянула. Она порывисто бросилась к сыну, как только Олег Стыков с Кирюшкой на руках сошел с трапа. Но Голанд сердито замахал на нее руками, зашикал.
Мальчишек уложили на узкие брезентовые носилки, которые затем через заднюю дверцу просунули в санитарную машину.
Ледорубов подошел к комбригу и, козырнув, стал рядом. Буторин выглядел усталым, лицо серое, мрачное. Когда машина выехала за ворота гавани, он снял фуражку и вытер платком пот со лба.
— Итак, Захар Никитич, — комбриг строго поглядел на Ледорубова, будто собирался его за что-то отругать, — выше всяких похвал. От сердца благодарю. Битых пять часов мы искали этих сорванцов и не сообразили, где они могут находиться. Вы-то как догадались?
— Очень просто. Сначала неподалеку от острова обнаружили пустую моторку, а остальное — дело техники.
— Действительно, — согласился Буторин. — Но вы не представляете, какого труда мне стоило успокаивать Ирину Петровну. Бедная женщина. Не успела оплакать мужа, как единственный ребенок оказался на грани гибели. Впрочем, того мы благодаря вам не допустили, сберегли мальчика…
Был уже поздний вечер, когда Ледорубов с Буториным отправились домой. Шли рядом, неторопливо беседуя. Разговор зашел о Пугачеве.
— Вспоминаю, каким все-таки правильным человеком был Семен Ильич, — произнес Буторин прочувствованно, как бы из глубины души.
Его откровенность Захару не понравилась, и он заметил:
— Но вы, помнится, не слишком-то жаловали его.
Комбриг нахмурился:
— Почему вы так решили?
— Да разве не видно было?
Буторин рассерженно сверкнул глазами, собираясь напуститься на Ледорубова, но потом взгляд его мгновенно остыл, и он вдруг проговорил:
— А разве я не такой, как все, разве не могу ошибиться?.. Есть у Буторина такая манера, — заговорил он отвлеченно, будто рассуждая о ком-то постороннем, — слишком долго приглядываться к человеку, прежде чем любить да жаловать его. К сожалению, Буторин только теперь повял, что в лице Пугачева потерял лучшего своего командира.
Ледорубов усмехнулся одними глазами, — мол, лучше поздно, чем никогда, — и сказал:
— А вот прежний наш комбриг, ныне адмирал Сливин, знал ему настоящую цену.
«Ну и язва же ты, капитан-лейтенант…» — взглядом ответил Буторин, а вслух сказал, мучительно поморщившись:
— Вы правы. Возможно, именно потому ваш комбриг и стал прежде меня адмиралом, что в людях лучше разбирается. А ведь мы с ним почти одногодки. Резонно?
— Я в кадровой политике не силен, — уклонился Захар от ответа, чувствуя, что зарвался и невольно обидел Буторина.
— То, какой Семен Пугачев, — рассуждал Буторин, — я сердцем чувствовал, а вот разумом не воспринял. Слишком спокойный был он какой-то, медлительный.
— Спокойствие — признак уверенности, — высказался Захар. — Эта черта характера была в нем от большой веры в людей. Вот и вас он, товарищ комбриг, я знаю, искренне уважал.
— Не нужно упреков, Захар Никитич. — Буторин снова посуровел. — Все равно дня через три мы расстанемся, так что давайте оставим друг о друге приятные впечатления.
— Уже известно?..
— Точно так. Сегодня из штаба пришло распоряжение о вашем переводе в другую часть. Кстати, можете поздравить Стыкова и Лещихина. Оба произведены в мичмана и едут с вами.
Свой тральщик Ледорубов сдавал Завалихину. До отъезда к новому месту службы оставалось не так уж много времени, а Ирина, как он думал, по-прежнему не имела желания объясниться с ним. Два раза он заходил к ней под предлогом проведать Кирюшку. Ирина трогательно благодарила его за спасение сына, даже поцеловала в щеку. Они пили чай, разговаривали о разных пустяках. Но тема их личных отношений все еще оставалась запретной. Незримой стеной между ними продолжал стоять Семен Пугачев…
Настал день отъезда. Захар больше уже не мог ждать. Он отправился в библиотеку, решив объясниться «сейчас или никогда». Ирина в комнате была одна. Захар подошел к столику, за которым она сидела, и тяжело опустился на стоявший рядом стул. Она поздоровалась кивком и продолжала перебирать регистрационные карточки.
— Так вот какое дело, — начал Захар, от волнения теребя в руках фуражку. — Я уезжаю. Может так случиться, что мы никогда больше не увидимся. Но мне тебя очень больно терять…
Она слушала его с напряжением, не поднимая головы и не перебивая.
Захар помолчал, собираясь с мыслями, потом положил свою ладонь на ее руку:
— Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Только ты…
Ирина ответила не сразу, будто оценивая все сказанное им на искренность. Высвободив руку, подняла на него печальные глаза:
— Нет, Захар. — Слабая улыбка скользнула по ее губам. — Если я прежде не нужна была, то сейчас — тем более. У меня сын. А родного отца никто ему не заменит.
— Ты не права. Кирюшка привязался ко мне. И я люблю его, как родного… — Захар тяжело вздохнул. — Понимаю. Тебе невозможно забыть Семена. Память о нем и для меня свята. Только его не вернуть… Но должны же мы думать о будущем!
— Я уже подумала, Захар. Будет лучше, если мы просто останемся хорошими друзьями.
— Другого ответа не будет?..
— Нет.
Захар какое-то время сидел без движения, отрешенно глядя, как она перебирает карточки. Потом шумно вздохнул, поднялся.
— Значит, прощай… — Он слегка поклонился и быстро вышел.
До отправления поезда оставалось несколько минут, В одном купе вместе с Ледорубовым разместились Олег Стыков и Савва Лещихин. Друзья были в новенькой форме, на плечах — мичманские погоны. Оба держались с достоинством, хотя и несколько скованно: не привыкли еще к
