Полмира - Джо Аберкромби

— Из девочки в женщину, — сказал Отец Ярви, карабкаясь с Южного Ветра.

— Из женщины в героя, — сказал Досдувой, заключая Колючку в сокрушающие объятья. — Помнишь ту команду тровенов, которые пели о тебе песню на Священной? Дьяволица, убившая десятерых воинов и спасшая императрицу Юга! Женщина, которая дышит огнем и метает молнии взглядом!

— И с змеиным хвостом, да? — проворчал Фрор, подмигивая ей своим меньшим глазом.

— Я все это время пялился на твой зад, — задумчиво сказал Колл, — и ни разу не замечал хвоста… ой! — Когда мать хлопнула его по голове.

А Досдувой все еще хихикал над тровенами.

— А вспомни их лица, когда они поняли, что ты сидишь прямо перед ними!

— А потом они умоляли сразиться с тобой. — Ральф засмеялся вместе с ним. — Чертовы болваны.

— Мы их предупреждали, — проворчал Фрор. — Что ты им сказала, Сафрит?

— Что она, быть может, и не пышет огнем, но вас все равно их подпалит.

— И как она надрала их белые задницы одну за другой и сбросила их капитана в реку! — крикнул Колл, запрыгивая на перила корабля и балансируя там, широко разведя руки.

— Повезло, что он не потонул подо всем этим льдом, — сказал Ральф.

Несмотря на тепло, Колючка содрогнулась от воспоминания.

— Боги, там, на Священной, было холодно.

Лед встал рано, он трещал под килем и всего за неделю к северу от высокого волока плотно заблокировал реку. Так что они снова вытащили Южный Ветер, перевернули, сделали из него дом, и жили в нем, сбившись, как стайка зимой, два морозных месяца.

Колючка все еще тренировалась так же усердно, как если бы слышала голос Скифр. Может даже усерднее. Она сражалась с Досдувоем, Фрором и Ральфом, но никогда не просила Бренда, хотя и видела, что тот наблюдает.

Она все еще просыпалась в то время, когда бы ее будила Скифр. Может даже раньше. Смотрела в холодной темноте сквозь пар своего дыхания и видела, как он лежит, как его грудь медленно поднимается, и хотела, чтобы у нее была возможность улечься рядом с ним в тепло, к которому они привыкли. Вместо этого она заставляла себя выйти на еще более сильный холод, сжав зубы от боли в ноге, и бежала по белой пустыне. Эльфийский браслет светился холодным белым светом у нее на запястье, и полоска бивачного костра команды была единственной черточкой на огромном белом небе.

Она получила то, чего всегда хотела. Что бы ни говорил Хуннан и такие, как он, она доказала, что она — воин. У нее было привилегированное место в команде министра, и о ее великих подвигах пели песни. Она отправила дюжину человек через Последнюю Дверь. Получила бесценный приз от самой могущественной женщины в мире. И вот урожай.

Тысяча миль безлюдной пустоты.

Колючке всегда было лучше всего в компании себя самой. Теперь от этой компании ее тошнило так же, как и всех остальных. Так что она стояла в доках Торлби и крепко сжимала Сафрит, стаскивала Колла с перил и трепала его взъерошенные волосы, пока он в замешательстве извивался. Потом поймала Ральфа и поцеловала его лысеющую башку, схватила Досдувоя и Фрора и с трудом стащила их в кисло пахнущие объятья. Хмурый гигант и покрытый шрамами ванстер, которые были грязными, как навоз, и страшными, как волки, когда она их встретила, стали близки ей, как братья.

— Черт возьми, ублюдки проклятые, я буду по вам скучать!

— Кто знает? — сказала Мать Скаер, которая все еще лежала вытянувшись среди припасов, где провела большую часть путешествия домой. — Наши пути могут снова вскоре пересечься.

— Будем надеяться, что не пересекутся, — пробормотала Колючка себе под нос, оглядывая эти знакомые лица, и решив попытаться еще раз: — Фрор, как ты получил этот шрам?

Ванстер открыл рот, словно собирался выдать одну из своих шуточек. В конце концов у него всегда была шутка наготове. Потом его взгляд метнулся к ее шрамам на щеках, он запнулся и задумался. Потом глубоко вздохнул и посмотрел ей прямо в глаза.

— Мне было двенадцать. Гетландцы пришли до рассвета. Большую часть людей они взяли в рабство. Моя мать сражалась, и они ее убили. Я пытался убежать, и их главный подрезал меня мечом. Оставил меня умирать с этим вот шрамом.

Значит, это была правда. И довольно отвратительная. Но было что-то еще в том, как Фрор смотрел на нее. Что-то, отчего у нее волосы на шее встали дыбом. Ее голос немного надломился, когда она задала вопрос:

— Кто был у них за главного?

— Они называли его Хедланд.

Колючка уставилась на меч, который она носила. Меч, который принадлежал ее отцу.

— Этим мечом, выходит?

— Боги готовят по странным рецептам.

— Но ты плавал с гетландцами! Ты сражался рядом со мной! Даже зная, что я его дочь?

— И я рад этому. — Пожал плечами Фрор. — Месть только ходит по кругу. От крови к крови. Смерть ждет всех нас. Ты можешь идти своим путем к ней, согнувшись под грузом ярости. Я так и делал, много лет. Можешь позволить ей отравлять себя. — Он снова тяжело вздохнул. — Или можешь выбросить из головы. Бывай здорова, Колючка Бату.

— Ты тоже, — пробормотала она, даже не зная, что сказать. Даже не зная, что думать.

Она последний раз взглянула на Южный Ветер, который стоял у причала и был теперь таким привычным. Рисунки белых голубей на носу и корме осыпались. Этот корабль был ее домом целый год. Ее лучшим другом и злейшим врагом. Каждая доска и заклепка стали знакомыми. Он казался непохожим на тот корабль, на который они садились. Побитый непогодой и потрепанный, покрытый шрамами и закаленный. Почти как Колючка. Она последний раз уважительно кивнула, вздернула морской сундучок на плечо, повернулась…

Бренд стоял перед ней, достаточно близко, чтобы она почувствовала его запах. Рукава закатаны, видны змеящиеся шрамы на предплечьях. Он был сильнее, тише и выглядел лучше, чем обычно.

— Ну, думаю, еще увидимся, — сказал он.

Он смотрел на нее, его глаза блестели за прядями волос на лице. Казалось, она провела последние полгода, пытаясь не думать о нем, но только больше злилась, потому, что ничего не получалось. Трудно забыть кого-то, когда тебя от него отделяют три весла. Его плечи двигаются во время рывка. Его локти на весле. Кусочек его лица, когда он смотрит назад.

— Ага, — пробормотала она, глядя в землю. — Наверное. — Она обошла его, и зашагала прочь по пружинящим доскам причала.

Конечно, тяжело было оставлять это так после всего, через что они прошли. Может это было трусостью. Но надо было выкинуть его из головы, и вместе с ним разочарование, стыд и глупость. Если станешь откладывать то, что нужно сделать, не добьешься ничего, кроме боли.