Женщина в жизни великих и знаменитых людей - Михаил Дубинский

Точно также характерно и следующее место из «Бури», вполне, по-видимому, относящееся к жене Шекспира:

Но если до того, пока обрядСвященником вполне не совершится,Ты девственный развяжешь поясь ей,То никогда с небес благословеньеНа ваш союз с любовью не сойдетО, нет, раздор, презренье с едким взоромИ ненависть бесплодная тогдаНасыпят вам на брачную постелюНегодных трав, столь едких и колючих,Что оба вы соскочите с нее.

И в «Комедии ошибок» есть, по мнение Брандеса, прямое указание на сварливый нрав жены Шекспира. Жалуясь игуменье на то, что муж ее ухаживает за другими женщинами, Адриана на вопрос о том, бранит ли она мужа, отвечает:

Мы ни о чем другом не говорили.В постели я ему мешала спатьУпреками; от них и за столомНе мог он есть; наедине — лишь этоСлужило мне предметом всех бесед;При людях я на это намекалаЕму не раз; всегда твердила я,Что низко он и гадко поступает.

Наконец, в «Буре» Шекспир ярко оттенил свои чувства, навеянные все тою же неудачной женитьбой.

Фу, стыд! Разгладь наморщенные бровиИ гневных взглядов не бросай на мужаИ господина; он твой повелитель…Во гневе женщина — источник мутный,Лишенный красоты и чистоты —И как бы жажда ни была великаУ человека, он его минует.Твой муж — твой господин!; он твой хранительОн жизнь твоя, твоя глава, твой царь;Он о твоем печется содержании,Он переносит тягости трудаНа суше, в море, в бурю, в непогоду,А ты в тепле, в покое, безопасна —И никакой не требует он дани,А лишь любви, покорности и ласки —Ничтожной платы за его труды!Как подданный перед своим монархом,Так и жена должна быть перед мужем;Но если же упряма, своенравна,Сурова, зла и непокорна воле,Тогда она преступный возмутитель,Изменница пред любящим владыкой.

При таких взглядах на женщину трудно было Шекспиру ужиться с женщиной, которая, будучи старше своего мужа на восемь лет и к тому же обладая сварливым характером, не могла, конечно, признать его своим «повелителем» и «господином». Разлука сделалась неизбежною.

Шекспир и Мери Фиттон

Но зато Шекспир охотно подчинялся другой женщине, в лице которой безропотно признал госпожу и повелительницу. Мы говорим о Мэри Фиттон, известной в биографиях Шекспира больше под именем «смуглой красавицы», чем под ее настоящим именем.

Нечего говорить, что и в образе Мэри Фиттон, по крайней мере, в том виде, в каком нарисовали нам его биографы, есть много фантастического. Прямых сведений о ней нет и, чтобы вызвать ее на свет Божий из мрака тайны, жизнеописатели и комментаторы великого поэта опять опустились в бездонные глубины его творческой деятельности, отыскивая там хотя бы ничтожный след, по которому можно было бы, как некогда Кювье по одному зубу, составить понятие обо всем целом. Укажем хотя бы на того же Брандеса, одного из наиболее добросовестных и метких истолкователей Шекспира, Брандеса, который извлекает образ Фиттон почти из одних сонетов Шекспира, не имея в своем распоряжении никакого другого материала, если не считать некоторых мелких документов, вроде родословных таблиц и т. п. Судя по этой характеристике, Мэри Фиттон была обольстительная, обворожительная, кокетливая, лживая, неверная дама, созданная для того, чтобы раздавать счастье и муки полными горстями. Насколько можно судить по раскрашенному бюсту Мэри Фиттон на памятнике ее матери, она была очень смугла, имела черные волосы и большие черные глаза. Что она не была хороша собой, свидетельствует сам Шекспир в своем сонете 141:

Нет, не глаза мои пленяются тобою.Ты представляешь им лишь недостатков тьму;Но что мертво для них, то любит ретивое,Готовое любить и вопреки уму.Ни пламя нежных чувств, ни вкус, ни обонянье,Ни слух, что весь восторг при звуках неземных,Ни сладострастья пыл, ни трепет ожиданьяНе восстают в виду достоинств всех твоих.А все ж ни все пять чувств, ни разум мой не в силахЗаставить сердце в прах не падать пред тобой,Оставив вольной плоть, которая весь свойПохоронила пыл в тебе, как бы в могиле.[94]

Семнадцати лет от роду она стала фрейлиной королевы Елизаветы, а с поэтом встретилась через два года на каком-то придворном празднестве. Она стояла выше его по званию, по общественному положению, а потому победа над нею доставила Шекспиру величайшее удовольствие. Одно время она находилась в связи с графом Пэмброком, который, однако, и слышать не хотел о женитьбе, когда молодая женщина очутилась в интересном положении. Как видно из одного современного письма, Мэри Фиттон нередко снимала свой головной убор, укорачивала платье, надевала длинный белый плащ и под видом мужчины уходила на свидание с Пэмброком. В конце концов связь с молодым придворным кончилась тем, что она разрешилась от бремени мертвым младенцем.

Благодаря неудачной женитьбе, Шекспир написал целый ряд произведений, в которых отразились невзгоды его жизни; благодаря счастливой связи с Фиттон, из-под его пера вылился целый ряд новых произведений, в которых опять-таки сквозит его личное настроение. Весьма даже возможно, что удивительные образы Беатриче и Розалинды — та же Мэри Фиттон, остроумная, смелая, женственная, находчивая, веселая, самоуверенная, изящная. Благодаря ей, он почувствовал необычайный подъем духа, следствием чего явились его брызжущие остроумием и веселостью комедии. «Каким блаженством любви, — говорить Брандес, — дышит та сцена в мелодичном 128 сонете, где тонкие аристократические пальцы прелестной девушки бегают со клавишам и где она, так нежно называемая поэтом my music, чарует его музыкой, между тем как он томится желанием прижать ее пальцы и губы к своим устам. Он завидуешь клавишам, которым позволено целовать её пальчики, и восклицает: „Оставь им свои пальцы, а мне свои губы для поцелуя!“».

Что Мэри Фиттон была кокетлива в самом широком смысле этого слова, ясно до очевидности из сонетов Шекспира. Великий поэт постоянно жалуется в них на неверность и легкомыслие, называя ее «заливом, в котором всякий бросает якорь» (сонет 137), или замечая: «Когда моя милая клянется, что говорит правду, я верю ей, хотя знаю, что она лжет». В сонете 139 Шекспир изображает ее бесстыдной кокеткой, не стесняющейся заигрывать с кем угодно даже в его присутствие Она тиранит его, сознавая мощь своей красоты, и властвует над ним волшебной силой. В конце она завела шашни даже с молодым любимцем Шекспира, графом Пэмброком, к которому, по-видимому, творец «Гамлета» питал такую же склонность, как Зевс к Ганимеду.